По расчетам, сделанным Московским банковским союзом в 1998 году, общие потери российской экономики от августовского кризиса составили 96 миллиардов долларов. Из них корпоративный сектор утратил 33 миллиарда долларов, население - 19 миллиардов долларов, прямые убытки коммерческих банков (КБ) достигли 45 миллиардов долларов.
17 августа 1998 года системообразующим банкам следовало внести свыше 1 миллиарда долларов, чтобы компенсировать очередное обесценение залогов по срочным сделкам с западными кредиторами. Таких денег у них не оказалось.
Это заниженные цифры. В результате девальвации, падения производства и сбора налогов в 1998 году валовой внутренний продукт сократился втрое - до 150 миллиардов долларов - и стал меньше, чем ВВП Бельгии. Капитализация рынка ценных бумаг "схлопнулась" с 200 до 10-12 миллиардов долларов. Россия превратилась в одного из крупнейших должников в мире. Ее внешняя задолженность увеличилась до 220 миллиардов долларов (165 миллиардов долларов составили долги государства, 30 миллиардов долларов - банков, 25 миллиардов долларов - компаний). Данная сумма в пять раз превышала все годовые доходы казны и составляла почти 147 процентов ВВП. С учетом внутреннего долга различных органов власти перед бюджетниками и предприятиями по зарплате и госзаказу общие обязательства превышали 300 миллиардов долларов или 200 процентов ВВП. В то же время, по неофициальным американским оценкам, на Западе осело 1,2 триллиона долларов российского происхождения, что было эквивалентно восьми тогдашним валовым внутренним продуктам РФ.
В августе 1998 года одномоментно рухнули все несущие конструкции бюджетной и кредитно-денежной системы России. До самых низких показателей упал сбор налогов. Темпы инфляции ускорились в три раза, что вместе с четырехкратной девальвацией еще больше обесценило доходы казны, граждан и предприятий.
Наряду с рублевой в России действовали еще четыре платежные системы - бартер, долговые деньги (в форме дебиторской задолженности), денежные суррогаты, а также доллары, сумма которых в пять раз превышала всю рублевую массу.
Бегство от рубля
Перед дефолтом уровень монетизации (отношение агрегата М2 к ВВП) составлял 15 процентов против 78 процентов Японии, 100 процентов Швейцарии, 120 процентов в США. Рубль совершал полный кругооборот в экономике за 55 дней. Подобная сверхскорость означала, что российский дензнак не использовался для сбережений, не превращался государством и банками в инвестиции. Национальное хозяйство и население стремились как можно быстрее избавиться от рубля, обменять его на валюту. Тем самым он отсекался от производства, закупоривался в финансовой, спекулятивной сфере. После дефолта обращение рубля ускорилось до 15-28 дней, уменьшив монетизацию до 5-7,8 процента ВВП. Экономика перестала слушаться рычагов кредитно-денежного регулирования - монетарного предложения, операций ЦБ РФ на открытом рынке, ставок рефинансирования, резервирования и по ломбардным кредитам.
Обесценение рубля, рост убытков, просроченной задолженности и отток капитала за границу сокрушил не только системообразующие КБ, но и все российские банки. Их собственные средства "усохли" с 35 миллиардов долларов до 1,6 миллиарда долларов (без учета Сбербанка), активы - со 155 миллиардов долларов до 45 миллиардов долларов. Обязательства по форвардным контрактам перед зарубежными партнерами достигли 250 миллиардов долларов, что почти в семь раз превышало совокупную капитализацию кредитных организаций накануне дефолта. Напомню: с помощью данных срочных сделок иностранные инвесторы страховали риски своих кредитов, которые использовались российскими банками для спекуляций с госбумагами.
Августовский дефолт 1998 года и его последствия стали закономерным итогом предшествовавшей экономической политики. С первых постсоветских лет цивилизованные рыночные реформы были фактически свернуты. Был установлен иной курс, который законсервировал структурные перекосы и дисбалансы экономики, ее сырьевую ориентацию.
Экспорт сырья
поглотил обработку
В годы высокой инфляции экспортеры вместе со своими банками получали и уводили за границу огромные доходы (до 15 процентов ВВП) за счет заниженного курса рубля. Валютные котировки до 12 раз превышали паритет покупательной способности отечественного дензнака. Это сделало сверхдоходным экспорт сырья, материалов и продукции первого передела. Подобная курсовая политика разоряла Россию, по дешевке выкачивала из нее невосполнимые ресурсы, в прямом смысле убивала отрасли, зависящие от внутреннего спроса, - обрабатывающую промышленность, сельское хозяйство. Дезинтеграция важнейших секторов подорвала основной баланс макроэкономического воспроизводства - между отраслевой структурой (производственными мощностями, резервами рабочей силы), валовым доходом и капитальными вложениями.
С помощью "ножниц" цен сырьевой сектор получал дополнительный доход, доходивший до 3 процентов ВВП. Когда инфляционные доходы упали, поскольку цены достигли потолка (мирового уровня и внутренней платежеспособности), а снижать издержки российские предприятия по разными причинам не могли, сырьевые компании запустили новый способ присвоения ВВП - неплатежи. Уплачиваемые налоги и расходы на заработную плату компенсировались уходом от фиска, наращиванием дебиторской задолженности (в том числе со стороны собственных аффилированных структур), в которую пряталась прибыль, и кредиторской задолженности - казне (на сумму не перечисленных платежей в бюджет), собственной рабочей силы (в объеме не выданной зарплаты и социальных отчислений), партнерам (не оплаченных заказов). Это обеспечивало до 30 процентов совокупных финансовых поступлений. Аналогично были вынуждены поступать по отношению к государству и ТЭКу промышленные и аграрные предприятия, возвращая себе около 20 процентов денежных ресурсов, отнятых энергосырьевыми компаниями.
Возможности отраслей были несопоставимы. Добывающий сектор экономики, располагая всего около одной десятой занятых и одной пятой производственных мощностей, получал с помощью кредитных организаций основную часть доходов от экспорта, которая оставалась за границей, около 40 процентов капвложений и всю природную ренту. На сырьевой капитал приходилось 50 процентов товарооборота, примерно 80 процентов фискальных выплат, которые возмещались им в виде различных форм прямого и косвенного субсидирования.
Другой полюс экономики - обрабатывающие отрасли, концентрировавшие почти половину занятых и выплачивающие около 40 процентов налогов, получали лишь 20 процентов инвестиций и валовой доход, в три-четыре раза меньший, чем сырьевой сектор, не имея при этом средств для перевооружения производства.
Немало нарушений было и в приватизации госсобственности. Реальная стоимость активов намеренно занижалась в десятки и сотни раз (под предлогом изношенности основных фондов, отсутствия механизмов и инструментов достоверной оценки) при акционировании, которое проводилось по закрытой подписке, договорным залоговым и денежным аукционам. Крупнейшие КБ и их хозяева рассматривали акции исключительно как орудие присвоения и сохранения контроля над производством, материальными и финансовыми потоками. Для привлечения инвестиций эти долевые бумаги не применялись, поскольку неизбежно изменяли сложившуюся структуру собственности в АО. Заполучившие ее первыми ни с кем делиться не хотели.
Долговая экономика пирамиды ГКО
Такой тип имущественных отношений и хозяйствования больше ориентирован на долговые инструменты, которые создавали новым собственникам меньшую угрозу как владельцам и заемщикам. Они постарались обезопасить себя и юридически. Было употреблено все их влияние, чтобы сделать российское законодательство по отчуждению собственности за долги, защите прав акционеров и инвесторов, налогообложению и другим важнейшим вопросам максимально размытым и неопределенным, с огромным количеством пробелов и нестыковок.
Та разновидность долговой экономики, которая была выгодна системообразующим банкам и финпромгруппам, нанесла стране огромный ущерб. Вместо глубокой структурной реорганизации национального хозяйства, чтобы модернизировать производство, создать новые источники доходов на базе хай-тека и наукоемкой промышленности, главная ставка была сделана на внутренние краткосрочные и внешние заимствования, с помощью которых латались бюджетные дефициты. Как эмитенты ценных бумаг, крупнейшие кредитные организации и компании не могли конкурировать за свободные денежные ресурсы с государством, лишившимся значительных доходов после отказа от госмонополии, уменьшения налоговых поступлений. Олигархические банки поступили иначе. Они профинансировали и помогли запустить механизм кратко- и среднесрочных гособлигаций (ГКО и ОФЗ), утвердив себя в качестве основных первичных дилеров этого рынка, выступая монопольными посредниками на нем для остальных хозяйствующих субъектов и иностранных портфельных спекулянтов.
Используя трудности правительства, КБ менее чем за два года подняли доходность операций с ГКО до 350 процентов годовых, вовлекли в них практически все средства российского финансового рынка - валютного, ссудного, фондового. Когда этих денег стало не хватать, олигархические банки направили на сделки с гособлигациями все ресурсы предприятий (суля пополнить оборотные средства), населения, инвестиционных фондов, страховых компаний, которых заставили часть свободных средств вкладывать в ГКО.
Построенный по пирамидальной "схеме Понци", механизм ГКО держался только на постоянных вливаниях для погашения уже накопленных долгов. Их суммарный объем почти сравнялся с денежной массой М2. Чтобы "пирамида" не обрушилась, доступ к операциям с рублевыми облигациями был открыт для нерезидентов. Небольшая их часть действовала через инобанки, которые работали в России и сумели получить статус первичных дилеров. Но подавляющее большинство зарубежных спекулянтов использовали олигархические КБ, кредитуя их "горячими" деньгами под обеспечение гособлигаций. Договоры оформлялись форвардными контрактами. По их условиям стоимость заложенных активов должна была непрерывно переоцениваться в зависимости от рыночных котировок госбумаг. Если последние падали, требовалось довнести активы, чтобы компенсировать уценку залога.
Подобно наркотикам в "опиумных" войнах, "короткие" ГКО приносили смерть одним (бюджету, реальному сектору, ВПК, социальной сфере) и сверхобогащение другим. Вкладывая один доллар в сделки с российскими гособлигациями, иностранные инвесторы получали 18-36 долларов, или в 120 раз больше, чем на любом другом легальном рынке. Наши олигархи-банкиры зарабатывали чуть меньше, поскольку должны были нести расходы по обслуживанию кредитов, депозитов, форвардных кредитов. Ни одна отрасль промышленности не давала столь сумасшедших прибылей. И вместе с тем не было для экономики и государства опасности страшнее. Механизм ГКО работал как мощный насос, который выкачивал все финансовые средства из России.
Охваченные "золотой лихорадкой", системообразующие банки продолжали заключать все новые срочные сделки, репатриируя прибыли за границу. Расчет был простым. При любом раскладе государству будет трудно откреститься от своих долговых расписок (облигаций), а также от крупнейших КБ. Ведь они обслуживали все население, сотни концернов и компаний, региональные власти, счета федеральных органов, включая таможенную и налоговую службы. Летом 1998 года данные кредитные организации концентрировали 88 процентов бюджетных средств, 86 процентов ресурсов предприятий, 94 процента депозитов.
Нефтяная подсечка
Именно форвардные сделки и добили эти банки, утянув в пропасть всех остальных. Пока цены на российскую нефть (и другое сырье) оставались высокими, "пирамиду" ГКО удавалось рефинансировать. Но в первом полугодии 1998 года баррель марки "Юралс" подешевел до 8-10 долларов при тогдашней себестоимости добычи и транспортировки 13-15 долларов. Соответственно резко просели внешнеторговые доходы и налоговые поступления в казну. 10 июля, выступая в Совете Федерации, премьер С. Кириенко был вынужден констатировать смерть финансового рынка. Для бюджетных расходов требовалось как минимум 60 миллиардов рублей, доходы же составили всего 20 миллиардов рублей. Кассовый разрыв в 40 миллиардов рублей оказалось нечем оплатить.
Госдолг по ГКО достиг суммы, эквивалентной 70 миллиардам долларов, половина из которого держали зарубежные спекулянты. Запускать печатный станок было невозможно, так как первое, что убивала инфляция, - это казну (обесценив ее рублевые облигации и доходы), банки (обесценив те же облигации как залоги и активы, а также собственные средства в рублях), иноинвесторов (вложившихся в госбумаги и другие активы). Выделенный Международным валютным фондом стабилизационный кредит 4,8 миллиарда долларов был потрачен, как утверждают, на самые неотложные нужды. Это не спасло положения. 17 августа 1998 года системообразующим банкам следовало внести свыше 1 миллиарда долларов, чтобы компенсировать очередное обесценение залогов по срочным сделкам с западными кредиторами. Таких денег у них не оказалось.
Час "X"
Правительству С. Кириенко ничего не оставалось делать, как объявить дефолт, то есть приостановить обслуживание своих долгов. Одновременно российский рубль был девальвирован в четыре раза. Это стало фантастическим подарком экспортерам. Для сохранения рентабельности своего производства при снизившихся мировых ценах они мечтали об обесценении национального дензнака хотя бы на 30-50 процентов. Получили же 400 процентов!
Одновременно иностранные кредиторы заявили: если долги по форвардным контрактам, предоставленным кредитам, размещенным депозитам, взятым корпоративным облигационным займам не будут погашены, доступ на мировой рынок будет навсегда закрыт. Значительную часть задолженности системообразующие КБ оплатили хранившимися у них сбережениями граждан и предприятий, а также собственным капиталом. Часть - реструктурировали, то есть договорились о рассрочке платежей. Потом, когда мировые цены на российское сырье и продукцию первого передела вновь пошли вверх, - из экспортных доходов.
Предпринимались и попытки заставить государство оплатить обязательства банков по срочным сделкам. Западные инвесторы выдвинули требование: раз с помощью форвардов страховались операции нерезидентов с госбумагами, то есть с официальными долговыми обязательствами российского правительства, то оно и должно по ним отвечать. Причем авторы претензии прекрасно знали, что ни на Западе, ни тем более в России государство не несет никакой юридической ответственности по обязательствам на срочном рынке. Это исключительно прерогатива и бремя самих его участников, идет ли речь о форвардах, фьючерсах, опционах или об их комбинациях.
Лицемерно звучали жалобы банков на "неожиданно выявившуюся ненадежность и неликвидность" облигаций. КБ отлично знали, что таковыми могут быть госбумаги с доходностью не выше 4,5 процента. При доходности 15 процентов риск потерять вложения равен 25 процентов, при доходности 50 процентов - 30-40 процентов, при доходности 60-80 процентов - все 100 процентов риска. Накануне краха пирамиды ГКО их доходность выросла до 350 процентов. Причем банки видели, что у государства нет сравнимых по рентабельности источников дохода. "Пирамида" неизбежно должна была перевернуться, о чем многие аналитики, включая и автора этих строк, годами предупреждали банкиров.
Банковские тайны
Системообразующие банки сознательно шли и на нарушения валютного законодательства. Между работавшими на форвардном рынке КБ сложилось определенное разделение функций. Примерно 60 процентов оборота приходилось на крупнейшие банки, 40 процентов - на более мелкие кредитные организации и финансовые компании, ставшие основными поставщиками валюты для "тяжеловесов". То есть сформировалась своего рода форвардная "пирамида" со сложными платежными цепочками, "база", которой снабжала "вершину" долларами.
Ведущие банки выступали уполномоченными агентами валютного контроля. По закону они должны были следить за соответствием операций в СКВ действующему законодательству, условиям лицензий и разрешений. На деле грубо попирали закон, заключая форвардные контракты с банками и компаниями, не получившими валютной лицензии. То же самое происходило со сделками с ценными бумагами, номинированными в СКВ. Свыше половины фондовых брокеров и банков не имели необходимых разрешений, однако уполномоченные КБ заключали с ними сделки.
Отдельные системообразующие банки шли на откровенное мошенничество. Например, заключали сделки не от себя, а от имени своего клиента. Причем брокерский договор на его обслуживание и операции в банковском балансе не "засвечивался", поскольку это были операции не самой кредитной организации, а "клиента". Обычно вместо договора-поручения (по которому КБ выполняет обязательства перед партнерами) подписывались межбанковские соглашения со ссылкой на договоры цессии, освобождавшие КБ от всякой ответственности перед другими контрагентами. И когда последние, не получив причитающихся им денег, обращались к банку, тот на вполне "законном" основании отсылал просителей к "клиенту", к тому времени бесследно испарявшемуся.
В действительности же "клиентом" выступала, как правило, фирма самого КБ, державшая в нем счет и руководимая одним из менеджеров или владельцев банка либо их доверенным лицом. Подобная схема позволяла системообразующим кредитным организациям безнаказанно обворовывать доверчивых простаков, уходить от налогообложения, внешне соблюдать лимиты открытой валютной позиции. Как мы теперь знаем, на самом деле она в несколько раз превосходила валюту баланса уполномоченных КБ, создавая угрозу им самим и всей банковской системе России.
Постскриптум
Пятикратно полегчавший рубль (в результате девальвации и инфляции) несколько лет способствовал росту производства экспортеров и на предприятиях, ориентированных на внутренний рынок. К сегодняшнему дню для последних стимулирующий эффект закончился. Приток нефтедолларов пока не иссякает, укрепляя рубль, что повышает рентабельность импорта, с которым отечественная промышленность конкурировать не может. Страдают от высокого курса и сырьевые компании, несущие из-за этого дополнительные издержки. Сохраняющаяся тотальная зависимость от вывоза сырья и высоких мировых цен на него по-прежнему настоятельно требуют масштабной структурной перестройки российской экономики и экспорта, перевода их на фундамент производств, выпускающих продукцию с большой долей добавленной стоимости. Необходимо изменить всю работу кредитных организаций.
Многие банки к этому абсолютно не готовы. Они все еще живут за счет "пирамид" (кредитных, депозитных, риелторских), процентных и валютных спекуляций, продолжая играть против рубля, срочных сделок - теперь уже на рынке нефти, который усилиями финансовых посредников ставит все новые ценовые рекорды. Что будет, когда мировые цены упадут, банкиров не волнует. Как и накануне дефолта 17 августа 1998 года, они убеждены: государство их не бросит.