"Все поправимо" - так называется новый роман Александра Кабакова. Будь я человеком наглым, я бы назвал статью об этой книге по-другому: "Александр Кабаков как зеркало русской перестройки". Люди, которые не знают, что это скрытая цитата (а таких, увы, yжe большинство), подивились бы лихости фразы, а люди, которые знают, приготовились бы со мной спорить - дескать, уж слишком высоко вы подымаете автора.
Между прочим, у меня подозрение, что когда-то знаменитый, да и теперь популярный в России писатель Александр Кабаков, мало известен русской эмиграции. Я же вижу, что рекламируют русские книжные магазины в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Париже. И дело не в злой воле их владельцев, как раз, будь их воля, они бы торговали хорошей литературой, однако книжный бизнес маленький - если книга залежится на полке, то прогоришь.
Книга состоит из трех частей. Первая - детство и отрочество, вторая - юность. Третья повествует о зрелых годах главного героя, Миши Салтыкова, и эту часть я бы назвал, продолжая скрытое цитирование, "войной и миром". Правда, действие происходит не под Аустерлицем, а в мире московского крупного бизнеса, но там крови тоже пролилось достаточно.
Кабаков варился в этом кипящем котле, и его знание изнутри. Причем у Кабакова удивительная память на детали. Детство героя проходит в закрытом военном поселке, и автор подробно описывает, как отец Миши Салтыкова, военный инженер, драит пуговицы на мундире, надевает сапоги, как снимает китель, вернувшись с дежурства. Эта точность у Кабакова во всем, начиная от ярлыка на импортном пиджаке, сфарцованном у негра, и сколько, пардон, "очков" в солдатской уборной, и как и в каком ночном клубе гуляют новые русские. Точность деталей не уступает психологической точности. Чего стоит эпизод с товарищем из КГБ, который вежливо, с улыбочкой, методически пресекая попытки улизнуть в сторону, вербует студента Мишу Салтыкова! Это не придумано, это именно так и происходило. И стучал бы наш главный герой, никуда бы не делся, если бы в последний момент умирающая мама ему не помогла, не подсказала, и он, плюнув на престижный институтский диплом, нырнул, как в омут, в армию, отслужив рядовым три года срочной. Или сцена из других времен, когда надо было отдавать деньги крышевавшим фирму бандитам. А денег не было и не предвиделось. "К праздникам со всем накрутом отдадите, - сказал наш куратор, как он сам себя назвал, прочие же называли его почему-то Корейцем. - Не портите праздник, мужики, ни мне, ни себе".
Это потом в фильмах про русскую мафию будут показывать разные ужасы, а в жизни все происходило гораздо будничнее и проще: "Не портите праздник, мужики..."
В общем, мне была интересна книга Кабакова в первую очередь потому, что это история другого поколения. Ну да, что-то общее у нас было - скажем так, не тяжелое, а напряженное, полное скрытых угроз детство. Отец Миши Салтыкова застрелился из табельного оружия накануне партийного собрания, на котором должно было обсуждаться дело евреев-врачей, "убийц в белых халатах". А через неделю умер Сталин. Оказавшись далее в Москве, с больной, полуослепшей матерью, подросток Миша очень быстро разобрался что к чему. Нет, это действительно было другое поколение, не романтики. Они не стремились уехать за туманом и за запахом тайги. Миша понял, что главное в этой жизни - деньги, много денег, и он их начал зарабатывать. Фарцовкой. Спекуляциями на водолазках и болоньях. А потом, когда Софья Власьевна зашаталась - дерзким кооперативным предпринимательством. И еще много внимания уделялось одежде, красивым заграничным тряпкам. И еще было много выпивки, когда после отечественной бормотухи дорвались до настоящего виски. И еще было много девок, у которых даже не надо было для приличия спрашивать, читали ли они Пушкина, и которые с энтузиазмом давали где угодно и когда угодно. И все эти постельные битвы Кабаков рисует с присущей ему фотографической точностью... А я ловлю себя на том, что читаю и завидую. Конечно, мы тоже кое-что умели и знали какие-то теоретические способы, например, "прыгать на бабу со шкафа"... Но все-таки мы были зашорены, скованы, воспитаны в советском пуританском духе, и секс предпочитали в темноте.
В конце концов водоворот бурных 90-х вынес Мишу Салтыкова наверх, возят его в "Мерсе-600", дом на Рублевке, контора в центре Москвы - словом, все как у людей. И сидит он на совещании директоров, вице-президент компании, и вдруг понимает, что пришло новое поколение, у мальчиков, которых они учили уму-разуму, прорезались зубы. Мальчики в науке делать деньги ушли далеко вперед, и сейчас слопают стариков, и Салтыковым закусят. И не потому что мальчики злые, а потому что таковы законы волчьего капитализма. Раз закон, то переть против него бессмысленно, и Салтыков рассматривает проблему теоретически: "А я думаю о том, чем эти ребята, которые сейчас между тридцатью и сорока, отличаются от нас, какими мы были в свои тридцать-сорок. Ну, во-первых, пьют меньше, некоторые вообще не пьют. Понятно - некогда, есть реальное дело, от которого реально зависят реальные деньги, кто же будет от такой жизни уходить в безумие и болтовню за бутылкой... Во-вторых, бабы, насколько я могу судить, их вообще не интересуют (...) Все женаты, у всех по двое, а то и по трое детей, а мы рожали по молодости одного, и на того сил еле хватало... И у всех прекрасный английский..."
С возрастом, как известно, желания угасают, а нравственность стремительно растет. И в своих рассуждениях Миша Салтыков инстинктивно отталкивается от мальчиков-могильщиков и, устраивая над собой нравственный суд, приближается к нашему, предыдущему поколению.
Ему кажется, что теперь он ближе к тем, которых когда-то считал стариками, чем к нынешним молодым, зубастым. В чем-то - да, а чем-то нет. Верно то, что он и его товарищи теряли легкость в общении с девушками, и каждый новый роман, как и у нас, перерастал в мучительную семейную драму. А вот осуждать свое поколение за страсть к деньгам, на мой взгляд, негоже, просто времена наступили такие, что выжил тот, кто научился бегать на четырех лапах.
Может создаться впечатление, что я пою дифирамбы Кабакову. Да, это зеркало, объективное и честное, бурных 90-х годов. Но, скажем, сюжетная развязка романа меня совсем не убедила. Помните, я условно назвал третью часть "войной и миром"? Продолжим аналогию. Бородино. Ставка французских войск. Наполеон привык, что к нему скачут гонцы с радостными вестями, а тут - все наоборот. Маршалы просят подкреплений, а в резерве осталась лишь старая гвардия. И вдруг, вместо адъютанта Мюрата, к нему является посланец - не то с небес, не то с преисподней - и объявляет императору что раз он плохой человек, и вообще, редиска, то хоть он и возьмет Москву, но побегут его войска из России и лишится он трона, и закончит свои дни на Святой Елене. Вот нечто подобное происходит у Кабакова на последних страницах романа. Я сам в каких-то своих книгах охотно играю с потусторонним миром, а Кабаков еще в "Невозвращенце" доказал, что свободно владеет приемами фантастики. Однако в данном случае - это явное смещение жанров. Толстому такие фокусы не понадобились. По логике Льва Николаевича, французы проиграли не потому, что такова была воля рока, а потому что Наполеон рассчитывал на блиц-криг и его армия притопала в Москву без зимнего обмундирования.
Впрочем, мои требования не смешивать жанры сейчас могут показаться такими же старомодными, как разговор с дамой о литературе и искусстве перед тем, как...
Анатолий Гладилин
ПИСАТЕЛЬ