- Светлана, что сейчас происходит с молодой литературой?
- То, что и всегда происходило: молодая литература ищет свои слова, приходят новые имена. Сейчас молодой литературе труднее, чем когда-либо, поскольку идет время слома, мы находимся на руинах - нет ни идей, ни приличной конструкции мира. Та проза, с которой я познакомилась на семинарах, - это поиск самовыражения. Несмотря на то что на окраине империи льется кровь, да и многое, чего происходит, и многое, чего не происходит, мы все, в общем-то, живем с чувством поражения: молодые пишут так, будто они приходят в мир, где все на месте и ничего не произошло, они ищут себя и ищут слова. Молодая литература сейчас не внушает мне ни особого оптимизма, ни особого пессимизма.
- Вы говорите о российской литературе или о белорусской?
- О постсоветской. Симптомы везде одинаковы: в России, Белоруссии, Украине или Казахстане происходит приблизительно то же самое. Молодое поколение сейчас оказалось без памяти социализма и в то же время - со стертым опытом Интернета. Они все живут вне географии - в Интернете. И хотят быть похожими на другой мир, а этот мир живет совсем по другим законам. Они туда переселяются интеллектуально, но в принципе туда переселиться не могут, поскольку он, тот мир, живет совсем по другим законам. Так что они оказываются в безвоздушном пространстве.
- А вы сейчас в каком мире живете?
- Я отношусь к таким людям, у которых идея работы определилась очень давно. Я с детства знала, что буду писать, буду заниматься журналистикой. Потом я стала писать свою хронику "Маленький человек и великая утопия" - и иду за этим человеком, пишу о том, как эта утопия распадалась, как она сейчас агонизирует и что происходит в этой ситуации с человеком. Я все там же - на этом постсоветском пространстве. Это не важно, что я живу сейчас в Европе, это формально. На самом деле я живу здесь.
- Вы живете в Европе вынужденно?
- В связи с политической ситуацией у нас в стране. Но я думаю, что вернусь, потому что хочу жить дома.
- Но народ на референдуме проголосовал за третий срок президентства Лукашенко. А у вас на этот счет особое мнение...
- Однако живут же в Белоруссии другие люди, которые не проголосовали за него. Почему и я не могу там жить? Белорусский опыт сильной власти напоминает нашу прежнюю жизнь, он будет сейчас распространяться. И Украина, и Россия идут по белорусским следам. Нет людей, нет идей - все то же самое. Ничего не поменялось. Это особый вопрос: почему мы оказались не способны к модернизации? Почему изнутри выросла все та же авторитарная власть? Как бы молодые ни делали вид, что они живут в другом мире, все это неправда. В один прекрасный день мы все осознаем, что вернулись назад. Свой исторический шанс, кроме Прибалтики, наверное, никто не использовал.
- Не понимаю: Светлана Алексиевич - женщина, которая, по определению, должна писать нежную прозу, - и вдруг такие бойцовские качества? А Александр Сергеевич еще писал: "Мы рождены для вдохновенья, для сладких звуков и молитв..." Женщина - синоним лирики в литературе и искусстве...
- У вас просто какие-то патриархальные и несколько наивные представления о женщине и современном мире.
- А вы хотели бы, чтобы мужчины волочились за Жорж Санд в мужских брюках и с папироской в зубах?
- При чем здесь Жорж Санд? Женщина - такой же человек, который страдает, видит и не принимает несовершенства мира, как и мужчина. Почему вы думаете, что варварское несовершенство жизни ранит вас больше, чем женщину? Как видите, я не курю и не хожу в мужских брюках. Нет, я ношу брюки, но их все сейчас носят. Я не представляю этакий милитаристский тип женщины, но какой-то элемент интеллектуального бесстрашия во мне есть.
- Попытаюсь переделать пословицу из одной пьесы Шоу: поскреби лезвием писательницу - обнаружишь феминистку...
- А почему феминизм - что-то ругательное? Феминизм - это когда женщина говорит, что она не хочет жить в абсолютно мужском мире и имеет право на свой язык, на свои слова, свое видение. Сейчас у меня переизданы книги "У войны не женское лицо" и "Последние свидетели". Думаю, женский взгляд на войну добавляет то, что мужчины скрывают, не рассказывают. Не случайно эти книги переведены во многих странах мира. Во Франции, например, все большие газеты, включая "Фигаро", "Монд", "Либерасьон", отозвались... Тургеневскую барышню уже не возродить. Да и тургеневская барышня не была таким уж изнеженным существом. Извините, она Канта и Гегеля читала.
- И при этом ходила в белом платье возле пруда под кронами цветущих дерев, позлащенных лучами заходящего светила... А почему вы не признаете право за современными мужчинами предпочитать тургеневских барышень - Жорж Санд?
- Мечтая о тургеневских барышнях, мужчина тем самым говорит: вот э т а часть жизни - абсолютно мужская территория, женщине т а м нечего делать. Для того чтобы быть т а м, недостаточно у нее ума, психики, природы... Но мы с вами знаем, когда женщина оказывается рядом с вами, мужчинами, в журналистике или, например, в авиации (та же Раскова!), то многие мужчины не равны ей. Тоталитарное общество давно окончилось. Я не говорю о том, что нам нужны "двое мужчин": я просто говорю, что у нас одинаковая жизнь, смерть - у нас все одинаковое. Почему женщина должна таить свои знания, свои догадки об этом мире? Пришло время, когда об этом надо говорить. В Европе это не вызывает уже никаких сомнений. Во Франции я была приглашена в бизнес-клуб на интеллектуальный завтрак: собираются люди высокой породы и положения (генеральный прокурор, например) и перед ними выступают известные писатели и философы. Я зашла в зал и увидела из восьми десятков человек по крайней мере половину женщин. Это не значит, что там собрались какие-то бизнес-вумен - такие "полумужчины". Или, как говорят на Западе, "женщины, работающие в мужской группе". Собрались нормальные, стильные, интеллигентные женщины - судья округа, владелица какого-то концерна... И это совсем не мешало их имиджу. Это был другой мир - без нашего патриархального восточного разделения на мужчин и женщин.
- Существует ли "женская" литература?
- Вполне возможно. У женщин другое мироощущение. В моих книгах у войны в восприятии женщин - другой цвет, другие краски, запах. Мужчины этого не слышат и не чувствуют - они так устроены. Для них важнее действия, события. А для женщин важна психологическая нюансировка, чувства.
- Испокон веков повелось, что мужчины ходят в революционерах, двигателях прогресса, а женщины - консерваторы, охранители семейного очага, устоев.
- Уже давно не так. Я была на афганской войне. Там европейские журналисты больше чем на 50 процентов были представлены женщинами. Мир все-таки состоит из двух частей.
- Кто для вас идеал женщины и идеал мужчины?
- Конечно, интеллектуалы. Из женщин мой типаж - Цветаева. Ее понимание себя в мире, ощущение дороги, непрерывной внутренней работы, постоянного стремления, желания и готовности любить, понимать и прощать - все это мне очень близко. Почему Цветаеву сейчас читают и поют? В ней есть мистика, метафизика, она оказалась очень современной. Я не хочу сказать, что среди современниц нет женщин, достойных внимания и подражания, разумеется, есть. Но Цветаева - это что-то особенное, очень близкое. С идеалом мужчины сложнее: все они сейчас заняты почему-то исключительно войной или политикой. Разве что вот философ Мамардашвили. То, что он говорит об этом мире, как понимает место человека в нем, мне близко. Об этом хочется долго думать
- Представьте, умная женщина в семье да еще с метафизикой в голове - это же катастрофа! Значит, муж должен быть простофилей, ведь по пословице - две бараньи головы в один котел не лезут!
- Бросьте! Глупости! Это общие представления! Почему не быть партнерами? Мне кажется, надо идти вместе, не выясняя, кто главнее и кто важнее. Для меня таких вопросов никогда не стояло. Для меня важна мысль, важны человеческие качества.
- В России сейчас многие женщины пошли в политику. В Белоруссии есть женщины-политики?
- Есть, и некоторые женщины даже поинтереснее мужчин. Кстати, мне очень в России нравится Хакамада (больше мужчины-политика Немцова, например). Главное, не половые признаки, главное - личность, пространство личности, пространство мысли, чувств, взглядов на жизнь. Мы сегодня живем погруженные в какой-то хаос, не знаем, где мы, куда мы?.. Все гадают, гадают, а события - по Толстому: идут сами по себе, мы как бы на них не влияем. И вот здесь важно, кто первый найдет ответы, подберет слова, которые проберутся к нашему сердцу, к нашему уму. И здесь совсем не важно, мужчина будет это или женщина.
- Обычно принято говорить, что русские и белорусы - одна ветвь. Существует, на ваш взгляд, разница между русским и белорусским менталитетами?
- Конечно, существует! Лично у меня менталитет - и белорусский, и украинский, и польский, и русский - всего намешано. Исторически белорусы сложились более толерантной нацией. С новым поколением сложнее - оно более размыто. Если же брать энергетический аспект, то в русской и белорусской деревне можно сразу почувствовать разные типы энергии. Я, например, сомневаюсь, что Октябрьскую революцию могли бы сделать белорусы: у них нет этого революционного потенциала, нет такого настроя. У белорусов как у маленькой нации, через которую испокон веков катили потоки из Европы и в Европу, совсем другой взгляд - мы самоспасаемся, принимаем удар, не прячемся, стараемся выжить, переждать. Поэтому именно белорусы как бы вильнули в прошлое - именно в силу исторических и генетических особенностей. В то время как русская нация, аккумулирующая в себе столько разных кровей, находится все время в вызове...
- Всегда ли ваши друзья - ваши единомышленники?
- По-всякому. Возьмите события в Чечне: твои друзья не всегда будут единомышленниками. Попробуй заговорить о религии, о Путине, о Лукашенко - то же самое. Но я перестала быть максималистом, и если кто-то придерживается иного мнения, то это не значит, что я прекращу отношения с этим человеком. Есть какие-то более важные вещи. К тому же мы совпадаем еще по многим более важным качествам. Есть люди, с которыми я дружу, но совершенно не говорю о политике.
- Разве такое сейчас возможно?
- Да, есть люди, которые в свои сорок-пятьдесят лет, увидев свое бессилие и поняв, что в этом хаосе нам жить еще несколько десятков лет, не то чтобы впадают в биологическую панику, а просто начинают ценить жизнь. И просто живут достойно, по-человечески. Чтобы вокруг тебя был круг чистой воды. Не обязательно же все время носить шашку на боку?!
- Если каждый будет так жить, стало быть, и вся жизнь сделается хорошей! Каждый очистит себе пятачок чистой воды - вот и чистое озеро!
- Есть такая теория. Но я думаю, что мы живем еще во время историческое, Фукияма с "похоронами истории" поспешил. Надо предпринимать общие усилия, на которые, как выясняется, мы не способны. Во всяком случае белорусы - это точно! Повторяю: нет ни идей, ни людей. Нет людей, которые бы могли взять на себя ответственность.
- Собираетесь ли вы вернуться на родину?
- Да я и не уезжала насовсем. Я уехала не потому, что за мной кто-то бегал с автоматом Калашникова. Просто быть долго на баррикаде - опасно для художника. Видишь мишень, а не цветную жизнь. Я уехала, чтобы сделать внутри себя переинструментовку, вернуть себе зрение.
- Раз Светлана Алексиевич сошла с баррикады, значит, мы можем ждать от нее хорошего, лирического, "домашнего" романа о любви?
- Я не сошла совсем с баррикад и моя жизненная позиция остается прежней. Но жизнь стала для меня более таинственной, я поняла, что на баррикаде нельзя полностью разгадать загадку жизни. Сегодня для художника баррикада не то место... В общем, к сожалению, на баррикаде проповеди не читаются - на баррикаде стреляют. А нам надо перестать придумывать собственный народ и собственную историю, надо настраиваться на долгую - на десятки лет - работу с людьми. Надо говорить с человеком как с другом - о тайне человеческой жизни. Время революций прошло - теперь революции даже называются иначе, например "революция роз" и т.д. Мы вступили в другой мир, когда понимаешь, что жизнь - очень роскошная вещь, чтоб ее так вот бездарно употребить!