Российская газета | Недавно при обсуждении на Совете Федерации программы среднесрочного экономического развития к глобальной экономической цели удвоить ВВП была добавлена социальная - вырастить средний класс за 10-15 лет с 20 процентов до 60 процентов. Это реально?
Татьяна Малева | С точки зрения идеального развития сценария эта задача не выглядит нереалистичной. Можно вырастить средний класс с 20 до 60 процентов за 10-15 лет.
РГ | Что для этого нужно?
Малева | Социальная структура, с которой мы подошли к началу экономического роста и которая сохраняется сейчас, выглядит так - 10 процентов российcкого населения составляют бедные люди, 20 - средний класс, полпроцента - элита и 70 - так называемый "промежуточный класс", класс "ниже среднего".
Заславская называет его базовым слоем. Примерно половина этого промежутоного класса имеет шансы скатиться в бедность, а другая, наоборот, подняться к среднему классу. Если поднимется, средний класс достигнет 55 процентов. Греф прав, это вполне возможно. Я как эксперт, участвовавший в двух серьезных исследованиях среднего класса России, подтверждаю, что потенциал роста среднего класса при идеальных социально-экономических условиях где-то действительно около 50 процентов или чуть больше.
РГ | А при реальных?
Малева | Наиболее правдоподобный сценарий все-таки от этого идеала далек. Неприятная вещь скрывается в том, что ни ожидаемое удвоение ВВП, ни существующий экономический рост не дают никаких реальных механизмов для придания 35 процентам импульса к продвижению наверх. С экономическим ростом связывались большие надежды на повышение уровня и качества жизни, но социальная пирамида так и не подвинулась в своих границах. В годы экономического роста доходная социальная пирамида менялась только в двух "местах": во-первых, росли доходы работников авангардных секторов - добывающих отраслей, вторичных финансовых рынков, то есть те, кто и так принадлежал к среднему классу, продолжали богатеть и укреляться внутри него. А кроме того, из-за расширения бюджетных возможностей, укрепления социального бюджета пополнялись социальные программы, адресованные беднейшим. Постоянно из зоны откровенной, глубокой бедности вытаскивали пенсионеров, по отношению к ним государство вело куда более внимательную и отчетливую политику по сравнению с трудоспособным населением, многодетными семьями, безработными, бездомными.
Высокодоходные группы богатели, бедные тоже немножко богатели, но богатые, конечно, гораздо быстрее, и в обществе начала нарастать доходная дифференциация. Но самое печальное в том, что положение вот этой 70-процентной группы, базового класса, "промежуточных людей" практически не изменилось. Тут в лучшем случае речь шла о поддержании доходов, иногда с потерями от инфляции. Эти 70 процентов не позволили себе скатиться вниз, но и не смогли подняться вверх.
РГ | А какие социальные факторы могут раскачать эти 70 процентов?
Малева | Давайте разберемся, что такое этот базовый слой, почему он одной половиной похож на средний класс, а другой не очень, в чем дефицитность его ресурсов? Самым главным ограничителем попадания в средний класс являются, разумеется, имущественные параметры. Рост бизнеса малого и среднего не должен естественным образом увеличивать средний класс?
РГ | Да, но в базовом слое как раз много людей из бюджетной сферы - учителей, врачей, служащих. Что же делать, повышать зарплату в бюджетном секторе экономики?
Малева | Ее нельзя повысить, поскольку сектор неэффективен, его надо реформировать. А эта система не очень хочет реформироваться. Реформируя бюджетный сектор, надо ответить на вопросы, сколько людей там нужно, какого качества услуги они будут производить, как они будут лечить нас или учить наших детей. Есть и экономические вопросы: кому будут принадлежать основные фонды, здания тысяч вузов, школ, поликлиник, санаториев, профилакториев. Бюджетная сфера в России очень неравномерна, есть сельские школы, не укомплектованные учителями, и вузы, переукомплектованные преподавателями. Под повышение зарплаты бюджетникам надо принимать целую программу, учитывающую все это. Что мы можем предложить, если массово потеряют свои рабочие места российские учителя и врачи. Врачи еще более-менее мобильные люди, они могут переобучаться, мигрировать в новые сферы деятельности и частный сектор. А с учителями беда, они практически не перемещаются в иные сферы экономической активности, даже в такие, казалось бы, смежные, как социальная работа.
РГ | Что же может принести изменения в жизнь промежуточного класса, насчитывающего 70 процентов?
Малева | Главным ресурсом является точно не повышение зарплаты, а повышение ресурса вертикальной мобильности, а это возможно в первую очередь за счет образования.
Будущий источник всего экономического и социального роста, на мой взгляд, кроется в хорошем образовании. Оно для многих может быть толчком наверх социальной пирамиды, а его отсутствие или некачественность - грузом, удерживающим внизу.
РГ | Но в стране вроде бы образовательный бум, резко возросло количество студентов.
Малева | Однако качество образования оставляет желать лучшего. У нас сейчас происходит девальвация высшего образования, конкурентоспособность многих новых работников резко падает. Экономисты с дипломом Высшей школы экономики или Московского университета и экономисты с дипломом сельскохозяйственной академии - это разные специалисты, у них разная конкурентоспособность на рынке труда. К тому же современное образование часто не является гарантией успешной жизненной стратегии, оно не может вытолкнуть человека из базового слоя в средний класс.
РГ | Но жизнь полна примеров, когда выпускник элитного вуза сидит на шее у родителей, а недоучившаяся студентка провинциального института успешна в бизнесе.
Малева | Можно найти и безработного выпускника Гарварда. Но среди людей с качественным высшим образованием риск безработицы все-таки значительно ниже, а зарплата и мобильность выше. Но пока и тут есть неснимаемые барьеры и прежде всего региональная дифференциация. Как бы мы ни возлагали высокие надежды на то, что единый госэкзамен снимет барьеры для поступления в вузы провинциалов, не все в этом уверены. К тому же в вузе главное не поступление, а окончание. Допустим, житель малого города успешно сдал экзамены в Высшую школу экономики - вот он готовый кандидат в средний класс. Но ему гораздо труднее привыкнуть к инновационным столичным практикам, чем жителю мегаполиса.
РГ | В вашей "теории" среднего класса помимо достатка человека, его образования и квалификации есть еще такой интересный критерий, как самоидентификация: относит ли себя сам человек к среднему классу. Как это срабатывает сегодня?
Малева | Самоидентификация не позволяет людям опускаться в жизнь "ниже среднего". Сам факт заявления "мы не нищие" заставляет людей вести себя отлично от остальных. И люди находят какие-то тактики, ищут приработки, включают межсемейные связи. А низкая самоидентификация часто, наоборот, не позволяет многим перейти к среднему классу. И достаток стабильный, и образование неплохое, а люди не относят себя уверенно к среднему классу. Значит, не смогли найти достаточно эффективную стратегию противодействия трудностям, чтобы сказать, да, я не богатый, но я середняк, и ничто мое положение не изменит.
РГ | А что происходит с бесспорным средним классом, который составляет в России пока 20 процентов? Он становится увереннее?
Малева | Вот уже 6 лет после дефолта ничего плохого внутри среднего класса не происходит, он чувствует себя достаточно устойчиво. Для среднего класса устойчивость - один из главных параметров. Он потому и социальный стабилизатор всего общества, что сам относительно устойчив. А это требует "стажа". Нельзя сказать: месяц тому назад я стал средним классом, за месяц поведение, стратегия и тактика среднего класса не формируются. Точно так же из среднего класса никто не выпадает мгновенно. В 1998 году, после дефолта, какая была истерика! Вчера я был в среднем классе, а сегодня нищий. Неправда. У социальной структуры, к счастью или несчастью, есть инерция, и беднеют и богатеют люди не в одночасье. А средний класс на то и средний класс, что он должен быстро адаптироваться к трудностям и переменам.
РГ | Есть ли риски для среднего класса?
Малева | Есть. Казалось бы, средний класс приспособился и уйдет об любого удара. Но назрели реформы - образования, здравоохранения, ЖКХ, - которые не делать нельзя. Разрушение системы ЖКХ, например, если ее не реформировать, нанесет такой социальный ущерб, что с этим ничто не может сравниться. Но если три этих реформы пойдут одновременно, они могут серьезно ударить по среднему классу. Ведь все они предусматривают расширение платности услуг со стороны населения, и их синхронизация не может не ударить по среднему классу.
Российский средний класс это все-таки не богатые люди. Грядущие реформы могут его "прогнуть". Ведь затронуты будут все жизнен-но важные сферы, и не будет выбора "лечиться - не лечиться", "платить за квартиру - не платить за квартиру". Я не уверена, что сегодняшний курс реформ достаточно хорошо протестирован на то, как адаптируется к ним средний класс. А то может статься, что через 5 лет у нас будет не 20 процентов безоговорочного прочного среднего класса, а - 10.
РГ | Не 60, как намечали в программе, а 10?
Малева | При неумелом проведении реформ - да. 10 процентов, которые выпадут, даже если вернутся потом, будут уже с другим "стажем", чувство уверенности у них убавится. Это в любом случае будет переживаться как стресс и повлияет на качество социальной устойчивости и стабильности не одного среднего класса, но и общества в целом.
Наш средний класс, даже немногочисленный, это люди, сумевшие взять от реформ и перемен все лучшее, свой успех.