Российская газета | Среди множества взглядов на нашу науку есть и довольно неожиданный и даже парадоксальный. Якобы именно благодаря ей Россия очень быстро по историческим меркам перешла от социалистической экономики к рыночной. Ваше мнение?
Михаил Ковальчук | Дело в том, что в каждом развитом государстве равномерно развиты все сектора экономики, а потому творческие, активные люди распределены в них равномерно. У нас же при отсутствии рынка и демократии, а также множестве запретов и ограничений активный человек, чтобы реализоваться и сохранить хотя бы какую-то свободу, шел главным образом в науку. Фактически она вбирала лучшие умы.
Став на определенном этапе действительно бедной, наша наука до сих пор продолжает эксплуатировать этот образ
Когда началась перестройка, часть ученых пошла в бизнес, обеспечив его быстрое развитие. Фактически наша наука оказалась огромным творческим резервуаром, сыгравшим важнейшую роль для перехода страны на рыночные отношения.
РГ | Но сейчас резервуар оскудел. А молодежь, имея уже широкий спектр возможностей, выбирает иные пути. В списке престижных профессий ученый вообще не значится. Что и понятно, мало желающих связывать свою жизнь с бедностью...
Ковальчук | Скажу крамольную вещь. Став на определенном этапе действительно бедной, наша наука до сих пор не может выйти из этого образа. Да, были трудные времена. Когда я в 1998 году возглавил институт, мы месяцами не могли выплатить зарплату, в здании лопались трубы, не было освещения.
Но это все в прошлом. Ситуация качественно изменилась, но наука продолжает эксплуатировать образ нищего. На мой взгляд, подобная позиция бесперспективна. Хотя бы потому, что молодежь, как вы верно заметили, бедность не привлекает. Значит, надо в несколько раз поднимать зарплату ученого, что, кстати, предусмотрено проектом модернизации научной сферы. Но деньги - не самое главное, ведь через дорогу могут предложить больше. Чем же способна увлечь наука? Какова ее козырная карта? Это возможность работать на мировом уровне, конкурировать с лучшими научными умами мира. И побеждать их, а значит, самоутверждаться. Говоря громкими словами, наука должна стать Меккой, куда молодежь могла бы стремиться.
РГ | Все это красиво звучит, но даже богатый Европейский союз намерен вдвое увеличить расходы на науку. Бюджет же российской науки даже меньше, чем у крупного американского университета, в то время как, по словам наших финансистов, они не знают, куда вложить средства стабилизационного фонда, чтобы они приносили выгоду.
Ковальчук | На самом деле наши финансисты исходят из простой вещи: сколько ни вкладывай в "жигули", они не поедут быстрее "мерседеса". Значит, надо перестроить систему организации науки: структуру, механизмы финансирования и многое другое.
РГ | То есть правы противники реформы: будут ломать? Но президент РАН Юрий Осипов не раз подчеркивал: главная заслуга руководства академии в том, что оно отбило все наскоки ретивых реформаторов и сохранило академию, в то время как в небытие ушли целые отрасли экономики.
Ковальчук | Трудно переоценить заслуги тех, кто сохранил академию в трудные времена. Но время не стоит на месте. Что вчера было очевидным плюсом, сегодня становится минусом. Думаю, сейчас трудно найти, кроме нашей академии, другую структуру, которая бы сохранилась фактически в неизменном виде с советских времен, хотя жизнь вокруг идет уже совсем по иным правилам. Как результат - эффективность нашей науки не растет.
РГ | А что конкретно устарело?
Ковальчук | Многое. Вот лишь несколько очевидных примеров. Так как мы долгие годы были закрытым обществом, то приходилось конкурировать самим с собой. Для этого создавалось несколько институтов, дублирующих друг друга. Сейчас соревноваться приходится с ведущими странами мира, а у нас все осталось по-прежнему. Мы продолжаем держать на одном научном направлении по нескольку тематически близких институтов, распыляя средства.
Другой реликт. Финансирование институтов ведется, как и раньше, исходя из численности. Подобная система крайне неэффективна, так как действительно работающих значительно меньше, чем числится в штате. Всем уже давно понятно, что эту систему надо менять. Однако сократить штат за счет тех, кто плохо работает, практически невозможно. Ведь одновременно теряется и выделяемый фонд заработной платы.
РГ | Сколько же надо сократить сотрудников, чтобы до 1000 долларов, как намечено в проекте модернизации науки, увеличить зарплату тем, кто действительно работает?
Ковальчук | Для этого необходимо провести инвентаризацию. Если хотим конкурировать с ведущими странами мира, претендовать на нобелевские премии, то стоимость рабочего места в российской науке должна быть адекватной, с учетом, конечно, нашей специфики, внутренних цен. Поделив бюджет науки - а он расписан вплоть до 2010 года - на эту стоимость, мы получим число конкурентоспособных сотрудников в государственном секторе науки. В этом, собственно, и состоит одна из главных задач реформы.
И еще один момент. Все, что непосредственно не связано с научной работой, надо вывести из институтов и поручить специальным хозяйственным организациям. Это также позволит сократить и штаты, и расходы.
И вот когда мы перестроим механизм финансирования академической науки и ее структуру, сделаем их адекватными существующим в стране условиям, иными словами, превратим "жигули" в "мерседес", тогда научное сообщество может с полным правом обращаться в правительство с просьбой увеличить финансирование.
РГ | Куда более серьезные преобразования ждут отраслевую науку. Ее намечено сократить в 10 раз, взяв на государственный ковчег 150 самых крупных и преуспевающих организаций, а остальных аутсайдеров пустить в свободное плавание - акционировать и приватизировать. Многие называют это уничтожением науки...
Ковальчук | Давайте разберемся. Сегодня у нас металлургия, автопром, угольная промышленность и многие другие в частных руках. А государство продолжает содержать сотни отраслевых институтов. Разве это не нонсенс? Скажем, "Боинг", "Крайслер", "Самсунг" имеют собственную науку. По логике и у нас та же металлургия или автопром должны обзавестись своими институтами. Кстати, в свое время один из прежних руководителей нашей науки предлагал бизнесу бесплатно взять институты. Не взяли! Значит, не нужны.
РГ | Жестокий приговор, но справедливый ли? Увы, наши бизнесмены недальновидны, они предпочитают пользоваться разработками Запада, покупая там технику. Но государство должно быть мудрее. Иначе страна потеряет важнейшие научные направления. Спохватимся, но поздно будет.
Ковальчук | Чтобы этого не произошло, представителям науки, бизнеса и государства надо сесть за стол и сообща решить, что делать с наукой, например, в области той же металлургии. Скажем, есть несколько институтов. Нужно оценить их научный потенциал, понять, что из него требуется бизнесу, а что работает на перспективу. И в итоге оставить у государства 1-2 научных центра, а что-то передать промышленности, что-то просто закрыть. Но нужны взаимная заинтересованность и государственное мышление, а пока со всех сторон много амбиций и конфронтации.
РГ | И последнее. Когда-то Россия была способна поднять такие гигантские проекты, как атомный и космический. Эти времена уже безвозвратно ушли или шанс есть?
Ковальчук | По большому счету, конечно, нам необходим проект, по масштабу и сути подобный атомному. Он способен вытянуть всю научно-техническую цепочку, а за ней и отрасли экономики. Что может стать локомотивом? Сегодня в мире три лидирующих научно-технических направления: информатика, биотехнологии и нанотехнологии. Первые два мы уже проиграли, упустив возможности успешно конкурировать на мировых рынках. Здесь другие законодатели мод, твердо удерживающие свои позиции. А вот в нанотехнологиях прорывы только готовятся. Все пока на старте, и мы не опоздали. У нас есть очень приличный научный задел.
И еще один козырь есть у России. По всем оценкам, наша страна - единственная в мире, которая будет самодостаточной в XXI веке с энергетической точки зрения. У нас есть уголь, нефть, газ, атомная энергетика, гидроресурсы, неплохие перспективы для развития водородной и нетрадиционной энергетики. Если создать правильную энергетическую стратегию, использовать ресурсы не только как сырье, но и как средство для перехода к инновационной экономике, это может стать огромным преимуществом.