Маршал откашлялся в микрофон. "Ну что ж, товарищи... - Он тут же поправился: -...давайте, друзья, поприветствуем вновь прибывших, несмотря на некоторое опоздание, руководителей одной из самых динамичных наших корпораций, группы "Таблица-М", господина Ясношвили, господина Стратова, а также с особым уважением госпожу Ашку Стратову, эту ярчайшую представительницу наших деловых женщин. Эта организация довольно успешно работает в сфере редкоземельных элементов, то есть вносит свой вклад в развитие важнейших оборонных технологий. Эти вышеназванные товарищи пришли в отечественный бизнес прямым ходом из Ленинского комсомола, а потому мы вправе ожидать от них не только сверхприбылей, но и ревностного выполнения своего патриотического долга. Мы все тут надеемся организовать по-настоящему деловой диалог так, чтобы... Ну, в общем, чтобы у нас ничего не пропало из "Таблицы Менделеева".
Среди вспыхнувшего оживления Ашка, нагнувшись над столом, сказала своим: "А он, ребята, не лишен!" Ген, тоже склонившись, дополнил: "Он, между прочим, свояк нашего свояка. А вон, кстати, и сам дядька Хрящ во втором ряду стульев среди академиков-корреспондентов". Несгибаемый, неувядающий и похожий как всегда на отменно копченого кабана со сверкающей металлокерамикой постоянной улыбки ветеран, очевидно, поняв, что речь идет о нем, помахал "своим свояковским" правой рукой, содержащей немало отменно сверкающих предметов: запонки, браслет часов, два или три кольца плюс золотое перо толстой авторучки.
"Монблан", - сказал Ясно.
"Или Килиманджаро", - заметила Ашка, имея в виду белоснежную вершину свояковской головы.
"Да я про стило", - уточнил Ясно.
Маршал между тем продолжал:
"Однако, прежде чем мы начнем наш большой бизнес-диалог, давайте дослушаем предыдущего оратора".
Тут все повернулись к трибуне, на которой маялся предыдущий оратор, слегка быковатый дядька, о котором аудитория едва ли не забыла в связи с приходом редкоземельцев. Встряхнушись, тот сразу продолжил свое выступление. С трибуны понеслось:
"Мы не должны забывать о совместном героическом труде сотрудников ГУЛАГа и заключенных во время Великой Отечественной войны. Заслуга работников исправительно-трудовых учреждений состоит в том, что они сумели организовать не только производственный процесс, но и профессионально-техническое обучение, благодаря чему сотни тысяч заключенных получили рабочие специальности.
...Сегодня наша общая задача заключается в том, чтобы сберечь все лучшее, что было и есть в деятельности правоохранительных органов, сохранить благодарную память о своих предшественниках и передать ее тем, кто идет за нами".
Аудитория наградила оратора солидными благодарными аплодисментами. Ген открыл программу конференции и прочел в соответствующем параграфе: "Исправительная система в годы Великой Отечественной войны: неизвестные страницы истории, мифы и реальность, ее боевой и трудовой вклад в Великую Победу". С сообщением выступит начальник юридической школы АОП, доктор наук, генерал-майор внутренней службы Чехондатский В.И.".
Гурам, чей дед не вернулся из ГУЛАГа, внимательно следил за возвращением оратора к его креслу. После того, как тот уселся и с облегчением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, Ясно перевел взгляд на председательствующего маршала и вопросил с неожиданно сильным грузинским акцентом:
"Это как прикажете понимать, господа-товарищи хорошие?" Председательствующий от растерянности несколько минут молчал, потихоньку ослабляя галстук с маршальской звездой. Наконец вопросил с некоторой отрешенностью: "Что?.. Как?.. Понимать?"
Внезапно Ашка чуть ли не крикнула на весь голубенький исторический зал:
"Понимай так, что мерзавец большевистский был на трибуне!"
Потрясенное таким святотатством собрание с вылупленными зенками созерцало само себя. В своей среде они давно уже осознали, что слова "мерзавец" и "большевик" страдают невыносимым оксюморонством, что ни одному порядочному человеку не придет в голову поставить таковские словеса рядом. Не исключено, что многим показалось, будто в городе, пока сидели, произошел государственный переворот. Иным из этих, возможно, как раз из тех, кого только что хвалили, захотелось стремительно удалиться якобы под влиянием желудка, и, лишь глядя на высших иерархов РПЦ, народ стал как-то умиротворяться, полагая, что в критический момент все наиболее значимые для Родины лица попадут под благословение. Только после этого среди монстров поползло академическое возмущение: "Какое свинство!", "Просто позор!", "Хамство и наглость!"
"Все! - сказал своим Ген. - Выдвигаюсь на линию огня!"
Он резко встал, отодвинул кресло и стремительно зашагал к трибуне, демонстрируя самую что ни на есть великолепную биомеханику своего тренированного тела. Одним прыжком взлетел, подтянул повыше гибкий микрофон, прихлопнул ладонью по трибуне, изготовленной из пяти сортов отечественного дуба, заговорил сначала медленно, но постепенно увеличивая число оборотов:
"Этот генерал-майор и доктор вохровских наук сказал, что в ГУЛАГе сотни тысяч заключенных получили рабочие специальности. Отчего же вы не упомянули, дорогой советский... мм... товарищ, сколько миллионов там было стерто в лагерную пыль? Как вы смеете ставить жертв на одну доску с тюремщиками и мучителями?" После этого выкрика он отвернулся от "доктора вохровских наук", скользнул взглядом по председательствующему маршалу и только потом полностью развернулся к одному из "академиков", до сего момента вроде не привлекавшему своей деревянной физиономией никакого особого внимания. Многим в зале в этот момент показалось, что эта персона, несмотря на полную невозмутимость деревянного лица, как-то передернулась под взглядом президента "Таблицы-М", словно не веря, что его неожиданно идентифицировали. После этого Ген уже без всякой спешки, слово за словом, начал излагать свою позицию:
"Мы понимаем, почему нас пригласили на эту странную конференцию с ее малоадекватной повесткой дня именно сейчас. Вы хотите проверить нашу способность к компромиссу, товарищ Махтин, не так ли? Отвечаю: мы не способны ни на какой компромисс с вами, товарищ Выгодцев! Пятнадцать лет назад мы вместе с другими нашими друзьями, еще принадлежавшими тогда к комсомолу, заключили исторический контракт с властью. Нас призвали тогда спасать родину, идти в бизнес, и мы приняли этот призыв. С тех пор мы только и делали, что работали на редких землях, создавали новую, необходимую всему миру индустрию добычи, обработки и сбыта. А между тем рядом с нами происходило беспардонное нарушение исторического контракта, высылки за границу, аресты, беззаконные наезды, передел собственности, проводимые отлично вам, товарищ Бубенко, известной таинственной структурой МИО. Теперь вам кажется, что мы уже готовы к историческому предательству, товарищ Щеколдин, или как мне вас называть. Ошибаетесь! Мы никогда не склоним головы, чтобы попасть под ваше ярмо, никогда не примем вашего шантажа! Мы принадлежим к новой эре развития России и никогда не позволим развернуть наше общество вспять! Это все, что я хотел сказать. Если есть вопросы, я готов на них ответить. Если нет, мы немедленно покинем почтеннейшее собрание".
Впоследствии стало известно, что дерзейший вызов редкоземельщиков внес какой-то чрезвычайный перекос в развитии АОПовского варианта национальной идеи. Присутствовавшие там члены правительства, специалисты довольно высокого класса, начали даже укладывать в портфели разложенные на столе бумаги. Иные из них вроде бы даже отнеслись сочувственно к высказанным Геном Стратовым идеям. Они обменивались довольно понятными взглядами, что не ускользнуло от лиц, так или иначе связанных с миошниками. Говорили, что эти обмены взглядами вроде бы привели к некоторым увольнениям из кабинета министров.
В тот момент все так или иначе ждали, как ответит на вызов молодого олигарха указанный им товарищ Махтин-Выгодцев-Бубенко-Щеколдин. Многим из присутствующих были известны кое-какие имена этой персоны, однако никто ранее не слышал целых четыре имени произнесенными вместе. В принципе это были непроизносимые имена. После того как Ген дерзко произнес их одно за другим, главный миошник, похоже, поплыл. Некая трещина проскользнула в деревянном портрете. Прежде он наслаждался своей анонимностью, как тот лесной дух из сказки братьев Гримм, что в одиночестве напевал: "Как хорошо, коль никто не знает, что Румпельштильцхен меня называют!" Все помнят, что, будучи назван по имени, он схватил себя за ногу и разодрался наполовину.
Здесь, в историческом зале, перед лицом патриотической общественности товарищ Махтин-Выгодцев-Бубенко-Щеколдин не собирался последовать этому примеру. Напротив, он подогнал все свои детали и произнес соответствующим скрипучим голосом:
"Смотрите-ка, какой как бы появился новый академик Сахаров! Вот как получается, товарищи (сильный нажим на слове): приглашаешь на как бы откровенный разговор представителей как бы бессовестной буржуазии, расхитителей недр нашей Родины, сплавщиков как бы несметных барышей, как они выражаются, "за бугор", халтурщиков, заляпавших как бы своими хапками как бы таблицу нашего как бы русского ученого Менделеева, а являются, понимаете ли, как бы ревнители демократических ценностей. Устроили тут, понимаете ли, государство в государстве и почивают как бы на лаврах. Вы что, не понимаете, Стратов, масштабы компромата, накопленного против вас соответствующими как бы органами?"
Лицо Гена при этих страшных словах озарилось предельной дерзновенностью. Казалось, что он карабкается на бруствер, чтобы устремиться в атаку. Свет этот отразился и на лице Ашки. Вот он, мой Ген, думала она, любимый и бесстрашный! Гурам между тем, сжав кулаки на столе, бормотал: "Ну-ка, Ген-дружище, дай этому гаду-миошнику по кумполу, чтобы раскололся до жопы!" Ген выставил вперед палец, будто прицелился в деревянный лоб.
"А вы, Махтин-Бубенко, к какому из соответствующих органов относитесь? Может быть, ко всем вместе взятым, Выгодцев-Щеколдин? Слышали сказку про колдуна Румпельштильцхена, который разодрал сам себя на две части? Вы думаете, мы ничего не знаем про вас и про вашу невидимую структуру?"
Монстр, сидевший прямо напротив трибуны по периметру стола, начал было медлительно вздыматься со своего кресла, дабы низвергнуть на презренного олигарха хоть малую толику убийственного компромата, но вдруг горло у него задергалось как будто от излишка воздуха, и он отвалился на спинку.
Один из участников "академического" совещания позднее рассказывал автору, что негласный владыка всего и вся в полубессознательном состоянии бормотал что-то вроде "взять", "не выпускать", однако в достоверности этого рассказа можно усомниться: как можно отдавать подобные приказы в присутствии телевизионных камер, призванных освещать дальнейшее развитие российского гражданского общества? Единственный момент, позволяющий поверить в подобную бредовину, состоит в том, что мой конфидант вскоре после этого кремлевского собрания переехал на жительство в графство Ферфакс. Собственно говоря, он и рассказывал это мне, пока мы прогуливались по бордуоку в одном атлантическом приморском городке. Не в Биаррице, нет-нет.
Так или иначе, но после словесной дуэли между Геном Стратовым и московским Румпельштильцхеном триумвират "Таблицы-М" покинул исторический зал БКД. Большая часть телевизионной братии, а также группа газетных политологов устремились вслед за ними. Шестеро охранников, ведомых Суком и Шоком, с предельной вежливостью отстраняли толпу и приглашали всех желающих на завтрашнюю пресс-конференцию в главном здании корпорации. Вдруг уже на лестнице один вроде бы журналист сумел шагнуть прямо к Ясно и спросить с волчьей улыбочкой: "А что, Гурам, Алмаза вы уже успели запрятать? В Африке, небось? Или в Сибири?" Тут вся толпа, влекомая охраной, на мгновение приостановилась, поскольку этот "вроде бы журналист" был схвачен рукой грузина за галстук, за жабо сорочки, за майку под сорочкой и за некоторую растительность средостения. "А ты, палач и убийца, где спрячешься?! - заорал Ясно по-грузински. - Учти, в любом сральнике тебя найдем, если с Максом что-нибудь случится!" И с этими словами толпа вывалилась на монументальное крыльцо дворца, в котором когда-то происходили весьма многозначительные съезды Союза писателей СССР. В дверях еще мелькнула бритая под ноль личность "журналиста", искаженная то ли злобой, то ли страхом. И исчезла.
Через три дня в директорат "Таблицы" пришли бумаги из Прокуренции. Стратов и Ясношвили вызывались по делу о противоправных действиях на прииске "Случайный" в качестве свидетелей. По этому поводу быстро собрали топ-менеджеров из тех, что были под рукой. Набралось таковых не менее дюжины, из них четверо иностранцев. Мнение высшего руководства сводилось к тому, что власть приступает к разборке корпорации. Почему вдруг взялись за дело шестилетней давности? Почему до сегодняшнего дня такое вопиющее дело, как яростный бой в таежном поселке, приведший к многочисленным жертвам, не вызывало особого интереса в правоохранительных органах? Да что тут мудрить - неужели непонятно, почему эти почему? Дело было подвешено со стратегической целью. Нам давали понять, что если мы пойдем на компромисс, если согласимся с общей миошной политикой отката и распила, если мы поклонимся их идеологии к тому же, наша сталинградская битва, к этому времени почти уже забытая прессой, будет забыта окончательно. Если же мы окажемся неуступчивыми на манер ЮКОСа, нас отдадут на расправу государству и прииск "Случайный" навсегда станет символом капиталистического разбоя, который удалось приостановить только благодаря четкой, слаженной работе и героизму наших соответствующих органов.
В этом пункте мнения менеджеров разошлись. Иностранцы, в том числе даже такой продвинутый по части российских нравов, как личный друг Стратовых Дэйна Одом, не все понимали. Как же так, удивлялись они, ведь только благодаря действиям "Таблицы" удалось спасти такую неслыханную ценность, как "Случайный". Насколько известно всей Rare Earth of the world, нападение было совершено наемниками "Сиб-Минерала", не так ли? А противостояли им с подачи "Таблицы" как раз государственные органы и, в частности, Тюменский СОБР; для тех, кто еще не умеет расшифровывать местные аббревиатуры, - Сборный Отряд Быстрого Реагирования.
Нам кажется к тому уж по данности NYSE, что демонтаж ЮКОС будет заставило правительство основательненько подзадумать, ся, ся, ся! Фискальное потеря до конца еще дюже не подсчитаны, согласен, гайз?
Подминирование второй мегаструктуры, испешэлли сач аз "Таблица-М" с ее сто процент транспэранси может тилт шарпли весь бюджет; нет?