Самому крупному в РАН новосибирскому Институту ядерной физики им. Будкера на этой неделе исполняется 50 лет. Почему его называли "островом и капитализма и социализма"? Как премьер Косыгин дал институту "вольную"? Почему Курчатов поддержал предложенный учеными проект, который называли почти безумным? Об этом корреспондент "РГ" беседует с директором института академиком Александром Скринским.
Российская газета: В вашем институте более 2700 сотрудников. По нынешним временам это поразительно, ведь почти всюду в лихие 90-е годы штаты резко сократились, во многих институтах вообще - пустота и тишина. Как сохранили коллектив?
Александр Скринский: Институт устоял, потому что инновациями, о которых сегодня так много говорят, мы стали заниматься около 40 лет назад. И, скажем, в 90-е годы, когда финансирование науки скукожилось до неприличия, мы на 75-80 процентов содержали себя сами.
Надо сказать, у института всегда была своеобразная репутация. При социализме его называли островом капитализма, а сейчас, когда на дворе капитализм, наоборот - прибежищем социализма. Причем оба эти определения дал один и тот же академик. Первый раз после моего доклада на президиуме Сибирского отделения в 1989 году, а второй - тоже на президиуме в 1993-м. С самого основания института его организатор и первый директор Андрей Михайлович Будкер заложил принцип: тому, что найдено в фундаментальных исследованиях, надо искать практическое применение. А заработанные деньги направлять опять же на развитие фундаментальной науки - сооружать новые установки для проведения новых экспериментов.
Надо подчеркнуть, что физика высоких энергий - дело очень дорогое. Поэтому нам постоянно приходилось обращаться в правительство с просьбой о выделении существенных сумм. И вот в 1967 году Будкер сумел убедить премьера Косыгина подписать беспрецедентное постановление и разрешить ИЯФ в порядке эксперимента выполнять хоздоговорные работы по договорным, по сути, рыночным ценам.
Так ученые начали зарабатывать для себя деньги. Конечно, это был никакой не капитализм, ведь прибыль мы не клали себе в карман, не покупали яхты и замки, а вкладывали в фундаментальные разработки. Правда, зарплата была на 20 процентов выше, чем в среднем по академии.
РГ: Почему именно вашему институту такая привилегия? Ведь вы по-прежнему получали деньги из бюджета, а тут еще и прибавка. Многие были бы не против такого капитализма...
Скринский: Вы удивитесь, но больше желающих не нашлось, хотя двери были открыты. Однако не захотели вешать себе хомут на шею. Гораздо проще выпрашивать дополнительные средства, чем самим зарабатывать. Ведь это ответственность. Кто знает, удастся ли заключить договор, пойдет ли "товар" после выполнения договора? А так - никакой ответственности, никаких неудач.
Остров социализма
РГ: Ваш институт первым в СССР ощутил, что такое рынок. А как же при нынешнем капитализме вы попали в социализм?
Скринский: Да, у нас социализм, но какой? Сейчас всюду правит принцип: зарабатывает тот, кто сумел продать. На рынке он, может, и правильный, но в науке он не совсем подходит. Нужно делать поправки. Так вот, многие сотрудники института заявляли, что все заработанные деньги должны оставаться в лаборатории, которая их заработала. Лишь малую часть следует отчислять институту за разные услуги. Но более дальновидные ученые считали, что такой капитализм развалит институт. Сегодня у вас хороший контракт, а у соседней лаборатории его нет, и она либо деградирует, либо просто развалится. Но где гарантия, что через два-три года вы сами не лишитесь контракта? И кто вам тогда поможет? А как быть с учеными, которые ведут сугубо фундаментальные исследования, создают задел на будущее, в том числе и для будущих контрактов? Что же - держать их на голодном пайке?
Споры шли трудные, но нашу правоту доказала сама жизнь. За 7-8 лет все лаборатории на себе испытали волны подъемов и спадов. Постепенно все осознали, что по капиталистическим законам надо жить за воротами, а в "семье" они вредны. Поэтому деньги от контрактов, выполняемых лабораториями, поступают в общий котел, и уже ученый совет решает, как ими распорядиться. Конечно, те, кто связан с контрактами, имеет несколько больший заработок, чем остальные.
РГ: Многие ученые говорят, что Андрей Михайлович Будкер по своим научным заслугам достоин Нобелевской премии. Не получил только потому, что не дожил, ушел из жизни молодым, ему было всего 59 лет.
Скринский: Что касается "Нобеля", то не мне судить, там свои правила игры. А в нашей стране академик Будкер получил все высшие награды, в том числе Государственную премию СССР, а потом России, Ленинскую премию. У него есть несколько выдающихся работ мирового уровня, например, встречные пучки, электронное охлаждение, магнитные ловушки для удержания высокотемпературной плазмы.
К примеру, в чем суть встречных пучков? Где-то в середине прошлого века физики, изучавшие строение атомного ядра, оказались в тупике. Инструментом исследований микромира были частицы, например, электроны, разогнанные почти до световой скорости, которыми обстреливали мишень. Но оказалось, что при таких скоростях энергия электрона используется крайне неэффективно. И ученые заговорили: хорошо бы столкнуть два встречных пучка. Тогда вся их энергия пойдет в дело.
Однако эта идея казалась несбыточной утопией. Ведь плотность пучков была столь мизерной, что вероятность столкновений крайне мала. Но Андрей Михайлович идеей загорелся и в 1957 году собрал группу молодых сотрудников для разработки первой установки со встречными пучками электронов. Эксперименты начались в Новосибирске в 1965 году, одновременно с аналогичными работами в Стэнфордском университете.
Но задолго до этого - в 1959 году - Будкер предложил сталкивать электроны не с электронами, а с позитронами (антиэлектронами), что могло породить много новых, доселе не известных частиц. Эта идея представлялась еще более фантастической по многим причинам. В частности, позитронов требовалось в миллионы раз больше, чем тогда умели получать. Данный проект нам никогда бы не доверили, если бы не вмешательство Курчатова.
"Борода" поставил на молодежь
РГ: Как же он помог?
Скринский: С десятью страничками расчетов Будкер пошел к Курчатову. Игорь Васильевич не был специалистом в области физики высоких энергий, поэтому он передал расчеты трем ведущим ученым. Отзывы пришли очень быстро: мол, все это чрезвычайно интересно, но реализовать это совершенно невозможно.
Будкер расстроился, но Курчатов погладил свою знаменитую бороду и сказал: "Вот теперь давайте готовить постановление правительства". Логика? От экспертов он хотел услышать одно - насколько это важно. Такой ответ он получил. И великий ученый решил поставить на "зеленую" команду, которая еще себя ничем не зарекомендовала. В 1959 году работы над этим проектом были начаты, а в 1966 году мы впервые в мире наблюдали рождение пи-мезонов при столкновении электронов и позитронов. С тех пор этот метод был признан во всем мире и стал доминирующим в физике элементарных частиц.
РГ: Все это сугубо фундаментальные исследования, а как же с их превращением в товар?
Скринский: На основе этих исследований у нас появляются приложения, полезные в самых разных сферах экономики. Один из первых таких примеров - промышленные ускорители, которые работают сегодня в России и странах СНГ, США, Японии, Германии, Италии, Корее, а больше всего в Китае, где ими оснащено около 40 технологических линий. Об их применении можно написать целую книгу: и химия, и борьба с зерновыми вредителями, и очистка стоков и дымов вредных производств, и т.д.
Сегодня мы располагаем довольно широким спектром "отходов" наших фундаментальных исследований. К примеру, созданы и серийно выпускаются медицинские рентгеновские аппараты с дозой облучения в 100 раз ниже, чем у традиционных. А несколько наших аппаратов "Антитеррор" работают в разных аэропортах страны. Процедура досмотра занимает несколько секунд. Пассажирам не нужно выворачивать содержимое карманов, раздеваться, снимать обувь. На экране видно все, а доза облучения мизерная.
Квартира со скидкой
РГ: Будущее и РАН, и вашего института - молодежь. Молодые ученые сетуют, что в нашей науке трудно сделать карьеру, реализовать себя. Места заняты ветеранами, лабораторию не получишь. А как у вас?
Скринский: Что касается молодежи, то здесь самый "больной" вопрос - жилье. В течение многих лет мы его строили на заработанные институтом деньги. Но сегодня это запрещено. Ситуация просто необъяснимая. В СССР мы на это имели право, в 90-е годы тоже, а сейчас, когда ввели Бюджетный кодекс, нас этого права лишили. И тем не менее нам удается обходить абсурдные запреты. Вместе с несколькими институтами Сибирского отделения мы уже строим два дома, а еще три - закладываем. В результате и молодежь, и сотрудники старшего поколения улучшают свои жилищные условия по ценам существенно ниже рыночных. Кроме того, помогаем с ипотекой.
Теперь о карьере. Чтобы молодому ученому реализовать себя, у нас нет никаких ограничений. Если он стал лидером в каком-то деле, будет у него лаборатория. Так, к примеру, возглавили коллективы молодые ученые Павел Логачев и Владимир Блинов.
РГ: Что сегодня является визитной карточкой ИЯФ в прикладной сфере?
Скринский: Например, источники синхротронного излучения и их генерирующие устройства. Наши установки уже работают в Курчатовском институте, в Германии, Италии, Франции, Испании, Японии, Корее, Великобритании. С их помощью ученые разных профессий - химики, физики, биологи, материаловеды - получают результаты мирового уровня. Такие установки - один из главных инструментов и в нанотехнологиях.
Еще одно перспективное направление - лазер на свободных электронах. Ведь все нынешние лазеры большой и средней мощности работают на какой-то одной длине волны. А лазер на свободных электронах может свободно перестраивать длину волны. Это огромное преимущество, которое открывает перед этой техникой большие возможности в самых разных сферах науки и техники.
РГ: Весь мир с нетерпением ожидает пуск в июле Большого адронного коллайдера (БАК) в ЦЕРНе, который, по словам ученых, откроет "золотой век" физики. Каково ваше участие в столь грандиозном проекте?
Скринский: Об этом можно долго рассказывать, но ограничусь лишь одной цифрой: для БАКа мы поставили оборудование на 130 миллионов долларов, больше, чем все американские лаборатории, вместе взятые. Важно, что наши ученые смогут участвовать в будущих удивительных экспериментах.
Не могу не сказать о том, что меня очень беспокоит. Сейчас во многих кабинетах мне говорят, что фундаментальная наука - "игрушка для богатых". Мол, многие страны прекрасно без нее живут. Это страшное заблуждение. Когда-то Гитлер, по сути, уничтожил лучшую в мире немецкую науку, и она лишь недавно вышла на передовые позиции.
Для России потерять свои конкурентные преимущества - это преступление. Лидировать в мире всегда будет тот, кто создает новые знания и первым превращает их в новые технологии. А остальным будет доставаться уже "переваренный" продукт. Мы пока еще имеем шанс развивать свою фундаментальную науку, еще остались научные школы и ученые мирового уровня. Но чиновники должны это осознать, а многие из них, мне кажется, несмотря на все заверения, что страна переходит к инновационной экономике, продолжают молиться на "трубу".