Стало известно, что Валерий Гергиев дал согласие возглавить Конкурс имени Чайковского. Удастся ли ему поднять репутацию когда-то самого престижного российского конкурса в мире, как намерен он выйти из кризисной ситуации на затянувшейся стройке Мариинки-2, и особенно волнующий его вопрос: может ли музыка что-то изменить в современном неспокойном мире - об этом Валерий Гергиев рассказал в интервью "РГ".
Российская газета: Недавно вы, можно сказать, с риском для жизни выступили в Израиле. Почему считаете необходимым развивать музыкальный проект в стране, где в любой момент может разорваться бомба или случиться террористическая акция?
Валерий Гергиев: В этом - проявление моего желания хоть как-то способствовать гармоничному сосуществованию в мире и на Ближнем Востоке. Сам факт, что можно играть музыку даже в такой неспокойной обстановке, дает надежду на благоприятное будущее Израиля и всего Ближнего Востока. Лет десять назад мы с Мариинским театром по согласованию с офисом иорданского короля Хусейна и королевы Нор выступили в городе Акаба - крупном центре Иордании. Вместе с нами в тот вечер более тысячи граждан Израиля впервые в жизни пересекли израильско-арабскую границу, находящуюся буквально в 500 метрах от Эйлата. Конечно, граница эта - не самая напряженная в мире, но она и не простая. Я абсолютно уверен, что такого рода миротворческая роль, которую мы время от времени негласно берем на себя, - не выброшенные на ветер усилия.
РГ: В этом регионе не всегда удается спокойно выступить: когда арабо-израильский молодежный оркестр Даниэля Баренбойма давал концерты в секторе Газа, музыкантов приходилось провозить тропами на машинах по одиночке, чтобы в случае чего потерь было меньше.
Гергиев: Очень жаль, что приходится таким образом делать музыку, но этот гражданский поступок Баренбойма вызывает восхищение. Знаю, что он придает огромное значение этому проекту. Мы тоже собирали к 850-летию Москвы на Красной площади интернациональный оркестр из почти тысячи музыкантов: исполняли "Картинки с выставки" Мусоргского. В оркестре тогда сидели за пультами музыканты из Южной и Северной Кореи, Египта и Израиля, США, России, Австралии, Канады, Германии, Венесуэлы. Помню, нам пришлось серьезно поработать, чтобы юные музыканты из Израиля и Египта согласились играть рядом. Результат получился очень интересным. Но, к сожалению, из-за больших затрат идею оркестра продолжить не удалось. Сегодня во всем мире - и в России, и в Израиле, и в Америке - озабочены тем, чтобы найти сценарий мирного существования на Ближнем Востоке. Но ведь не все к этому стремятся. Именно поэтому и Даниэлю Баренбойму, и мне, и другим музыкантам кажется невозможным не реагировать на происходящие жестокие события, на акции террористов, на трагедии Цхинвала, Беслана. Скажем, если в действиях регулярной армии есть хоть какая-то надежда, что удастся остановить жестокие приказы, особенно связанные с убийством детей, стариков, женщин, то терроризм предотвратить очень трудно. Террорист действует внезапно, скрытно, задачей его является посеять ужас. И к таким событиям мы обязаны привлекать как можно больше внимания во всем мире. Я не думаю, что в России когда-либо возникнет ненависть к грузинам, но считаю, что конкретные люди, развязавшие цхинвальскую трагедию, должны нести серьезное наказание. Эти люди - еще не народ. Так же, как и террористы: будь то в арабском мире, в Испании, в Лондоне или в Москве. Сегодня, к сожалению, трудно провести черту между организациями, личностями, государствами, поддерживающими международный терроризм, и волей самих народов. И это осложняет будущее наших детей. Как отец троих детей я не могу об этом не думать.
РГ: Искусству в таких условиях отводится особая роль: когда два месяца назад Израиль бомбил палестинцев, арабо-израильский оркестр Баренбойма играл музыку в Берлине, Москве, Вене, Милане.
Гергиев: Музыканты, может быть, и не должны на себя брать большее, чем им предназначено. Само звучание "Александра Невского" или Концерта Рахманинова - это уже приглашение к миру. И то, что в течение нескольких часов 2000 людей погружаются в чистое переживание - это уже самое далекое от войны, конфликтов, убийств чувство, которое человек вообще может испытать в жизни. В 1996 году я был инициатором фестиваля "Мир Кавказу", который, как у нас умеют делать, незаметно перевели в нечто совершенно иное, чем я задумывал. Но в то сложное время, в 20 км от границы с Чечней, мы провели фестиваль, который привлек внимание во всем мире. Пригласить Риккардо Мути или Даниэля Баренбойма во Владикавказ я не мог по причинам безопасности. Но, получив поддержку Бориса Ельцина, мы с президентом Северной Осетии Ахсарбеком Галазовым пригласили на фестиваль многих известных людей: с огромным успехом выступал там Олег Басилашвили, ансамбль "Орера". На концерты Мариинского театра люди штурмовали залы: нам приходилось давать по 2-3 выступления в день. Фестиваль все воспринимали как очень значительное событие: во Владикавказе собрались представители дагестанской, чеченской, грузинской, армянской, азербайджанской, кабардино-балкарской, карачаево-черкесской национальностей, гости из Москвы, Петербурга. И никто тогда в мыслях не мог представить, что возникнут такие сложности между Россией и Грузией, между Осетией и Грузией. Режим Гамсахурдия и трагические события в Южной Осетии 91-92-х годов казались нелепостью, ушедшей навсегда. Оказалось, все были неправы.
Купола и котлованы
РГ: Что сегодня происходит с проектом Мариинки-2: не превращается ли он в долгострой? Уже несколько лет идут работы в котловане, до сих пор не утвержден проект архитекторов Джека Даймонда и Дональда Шмита, сменивший вариант Доминика Перро. По слухам, новый канадский проект не претендует на статус архитектурного шедевра.
Гергиев: Меня не меньше других беспокоит то, каким будет новое здание Мариинского театра, и я прекрасно понимаю, что Петербург - этот город-музей, город-видение, изумительным образом возникший на берегах Невы в начале XVIII века, должен сохранить свой исторический облик на сотни лет вперед. Кому-то кажется, что у канадцев скучный проект? А я скажу: построим великолепный театр - чистый, просторный, уютный, технически оснащенный, с хорошей акустикой, комфортный и для артистов, и для 2000 зрителей, которые будут каждый вечер приходить в Мариинку-2. Этот проект - наша палочка-выручалочка: мы уже не сможем осуществить вариант Перро. Криков ужаса по поводу купола Перро, кстати, было бы гораздо больше. Лично меня в его проекте еще года три назад стала напрягать ненадежность конструкции: не дай бог, что-то рухнет. Сейчас главное - чтобы новый проект был принят и доведен до удешевления. Государство потратило уже неоправданно высокие, непомерные деньги на строительство Мариинки-2.
РГ: На что же потратили эти деньги, если все эти годы на месте стройки был только котлован?
Гергиев: Дело даже не в котловане, а в масштабе денег, которыми беззастенчиво сорят люди. Хочу сразу обозначить: средства доверены не Мариинскому театру - с первого дня строительства они поступали Северо-Западной дирекции по строительству, реконструкции и реставрации. Руководство дирекции за эти годы сменилось трижды. Конечно, государство никогда не бросит такие проекты, как Мариинский и Большой театры. Но нельзя так беззастенчиво разогревать собственные финансовые амбиции: начинали со 100 миллионов, потом плавно перешли к 130, потом - к 160-200, к 220-260. Меня это уже бесит, и не я один так реагирую.
РГ: Неужели вы не имеете возможности регулировать эту ситуацию?
Гергиев: Мариинский театр не осваивает эти средства. И не надо думать, что это стенания руководителя, которому, видите ли, не дали что-то освоить: я один из самых высокооплачиваемых специалистов в мире, поэтому смотрю на миллионы спокойно. Но тревога моя перешла сегодня в протест. В стране кризис, последствия которого нам еще предстоит пережить. Поэтому на совещании в Петербурге по строительству Мариинки-2 с участием Валентины Матвиенко и Сергея Степашина я заявил, что ходить и просить дополнительные миллиарды рублей не буду. Я не верю, что эти миллиарды нужно давать, и уж совершенно точно не буду просить их от имени Мариинского театра.
РГ: Бюджет строительства Мариинки-2 в 2009 году уже урезали на полтора миллиарда рублей. Учитывается ли при этом инфляционный процесс?
Гергиев: В том-то и дело, что по индексации бетон стал дешевле, металл стал дешевле, рабочая сила - дешевле: сегодня 50, а может, и 80 процентов строителей стоят и ждут какой-либо работы. Об этом в Северо-Западной дирекции предпочитают не говорить, зато настаивают на том, что проект должен стоить как минимум 18 миллиардов рублей. Отвечаю: забудьте, подойдите по-новому, по-государственному - мы в кризисе. Нет: на содержание Северо-Западной дирекции в 2009 году ее руководителем Валерием Гутовским в бюджет Российской Федерации вписано 90 миллионов рублей.
РГ: Новый архитектурный проект канадцев тоже ведь не дешевый?
Гергиев: Этим я занимаюсь: говорю с архитекторами, чтобы проект стал дешевле. Но мы уже потратили денег за эти годы больше, чем канадцы потратили на весь театр в Торонто, который, кстати, признан одним из лучших новых театров в мире. Я чувствую огромную ответственность, потому что являюсь одним из инициаторов Мариинки-2. Но ответственность должна быть и у Северо-Западной дирекции. Я сожалею сейчас, что пять лет назад не настоял, чтобы этим проектом занимались мы сами. Менее чем за год мы построили Концертный зал и давно бы уже выступали в новом театре.
РГ: Забрать проект сегодня, когда котлован уже укреплен, нереально?
Гергиев: Есть такие голоса, но я не хочу отвечать за чужие ошибки. Котлован уже укреплен, но какой ценой? Я думаю, что мы должны отвечать за то, что мы делаем, а не за то, что мы не делаем.
РГ: Тогда это замкнутый круг.
Гергиев: Государство этим занимается. Проблема в том, что российский строитель, не заработавший хотя бы 300 процентов мгновенной прибыли, себя не уважает. Немецкий строитель готов работать за 10 процентов прибыли. Я не собираюсь нападать на кого-либо, но я говорю о делах театра, который возглавляю. Сегодня выделять на содержание небольшой группы людей 90 миллионов в год невозможно! Нам еще предстоит работать с иностранными специалистами. Контракт с ними можно было заключить еще пять месяцев назад: по курсу 23-24 рубля за доллар. Сегодня мы обязаны подтянуть поясок и тратить деньги точно. Проект должен идти вперед, но он не идет вперед. Пора осознать: страна больше не может давать дополнительные средства ни Мариинскому, ни Большому театрам только потому, что в их дирекциях один или два специалиста не договорились между собой, не учли риски или не являются профессионалами нужного масштаба.
Ковер для Чайковского
РГ: Появилась информация, что вы возглавите следующий ХIV Конкурс имени Чайковского?
Гергиев: Да, мне сделано предложение стать президентом Конкурса Чайковского, который состоится в 2011 году. И для того чтобы он действительно оказался значительным явлением для музыкального мира, мы должны извлечь уроки из его истории: и положительные, и негативные. Мы ведь все в России так или иначе связаны с этим конкурсом. Я вспоминаю себя совсем маленьким ребенком - как я увидел по телевизору выступление Ван Клиберна. Тогда, в конце 50-х годов, мы все смотрели на маленьком черно-белом экране выступление этого романтического юноши с курчавой шевелюрой. И его игра трогала до глубины души всех и вызывала такой искренний восторг, какой сегодня не вызывает даже появление Элтона Джона. Та победа Ван Клиберна стала не только легендой Конкурса Чайковского, но и одной из величайших историй в отношениях между США и СССР. И хватило же тогда, несмотря на сопротивление Политбюро, честности, ума, таланта, если хотите, человеческой естественности, чтобы понять: раз американец заслуживает победы на крупнейшем советском конкурсе, эту победу надо ему отдать.
РГ: С годами легенда была разрушена, но сегодня реально у вас есть возможности дать новый поворот конкурсу - в частности, раскрутить в мире его лауреатов.
Гергиев: Есть такая поговорка: если ты хочешь, чтобы что-то было сделано быстро и по-настоящему, найди самого занятого человека и попроси его. Если он делает 9 дел, он сделает и 10. Я сейчас говорю даже не о себе, а о том, что мои культурные проекты в мире, мое положение помогут этому конкурсу. Я сделаю все, чтобы и в Чикаго, и в Нью-Йорке, и в Токио, и в Вене об этом конкурсе узнали заранее, а золотому медалисту этого конкурса будет уготован красный ковер для дебютов в крупнейших залах мира. Знаю, что для молодого музыканта важна даже не денежная премия, а возможность выступить с десятью лучшими оркестрами мира. И я дам им этот огромный и уникальный шанс.