Поделиться
Для выдающегося российского музыканта Михаила Плетнева и его Российского национального оркестра минувший сезон оказался сложным: по единственному в стране частному симфоническому оркестру кризис ударил с особой силой. Возникла реальная угроза распада коллектива. И именно в этом году РНО вошел по результатам рейтинга авторитетнейшего журнала Gramophone в топ лучших оркестров мира.
Невзирая на финансовые перипетии, сезон РНО провели достойно, а завершили красиво, выступив в День России с редкой программой из музыки Скрябина в Колонном зале на закрытии Фестиваля симфонических оркестров мира. Что ждет уникальный оркестр, приближающийся к своему двадцатилетию, в будущем? Что думает о состоянии культуры в стране Михаил Плетнев? Об этом он говорил с обозревателем "Российской газеты".
Не юбилейте
Российская газета: Следующий год у РНО - юбилейный. Как будете отмечать 20-летие?
Михаил Плетнев: Ну, для меня лично вообще юбилеев не существует. Помните, у Маяковского есть стихотворение "Не юбилейте"? Что такое, собственно говоря, юбилей?
РГ: Когда дата наступает, вроде яснее представляются очертания того, что сделано. Свои 50 лет вы же отмечали! Ну, например, следующий сезон вы начнете новым проектом: собственным фестивалем РНО на Новой сцене Большого театра?
Плетнев: Да, с 7 по 13 сентября. У нас теперь будет свой фестиваль в Москве, и мы, создавая его, исходили из трех соображений: придумать яркую музыкальную программу, представить в каждом концерте качественный состав музыкантов - тех, кому я доверяю, показать таланты, которые содержатся в недрах самого РНО.
РГ: Почему выбрали не Большой зал консерватории, а Новую сцену Большого театра? Не такая уж она акустически и благоприятная для оркестра.
Плетнев: Ну, когда оркестровая яма закрывается, то оркестр на сцене звучит довольно прилично. С Большим залом консерватории ведь неясно: то ли закроется на реконструкцию, то ли нет? И потом, там и без нас большое количество фестивалей производится. На театральной сцене свои возможности есть. У нас, например, будет поставлен балет на музыку Гордона Гетти The Ancestor Suite.
РГ: Он же нефтяной магнат?
Плетнев: Да, но он пишет музыку, старается. И этот одноактный балет - как раз одно из лучших его сочинений. Мы исполняли его в концертном варианте, и нам понравилось. Владимир Васильев делает сейчас хореографию. Мы и оперу на фестивале исполним - "Волшебную флейту" Моцарта.
РГ: Вы вообще в последние годы как-то увлеклись дирижированием оперы. И "Пиковую даму" ведете в Большом, и в концертных залах исполняете. В западные театры уже, наверное, приглашают?
Плетнев: Приглашают. Буду сейчас в Женеве дирижировать "Любовь к трем апельсинам" Прокофьева. Они возобновляют постановку и позвали меня. Спектакль, я знаю, очень хороший.
РГ: Если вернуться к 20-летию РНО, много ли осталось музыкантов из тех, с кем вы начинали? За это время ведь поколение сменилось.
Плетнев: Да, пришло новое поколение. Из тех, с кем мы играли когда-то, многих уже нет в живых, кто-то играет в других оркестрах, кто-то уехал за границу. У всех по-разному складывается, жизнь-то неустойчивая. Но главное - дух нашего оркестра, который мы сохраняем. Вот приходят к нам новые хорошие музыканты: кто-то вписывается, а кто-то не вписывается в этот дух и уходит.
Ток-шоу
РГ: Насколько я знаю, этот год был одним из самых проблемных для оркестра. Конкретно - из-за финансирования. Встал вопрос о переходе РНО в статус государственного. Чем дело кончилось?
Плетнев: Так и решили, что должны поменять статус на государственный. Очень трудно идти против течения.
РГ: Но ведь в 90-е годы могли. Что изменилось?
Плетнев: Тогда мы шли не против течения: струя была в другом направлении. Как раз приветствовалось все, что было негосударственным, самостоятельным, новым. Сейчас ситуация полностью изменилась. Мы создавали свой оркестр по модели, принятой во всем мире. Там, за редчайшим исключением, оркестры существуют на негосударственные деньги. Но у нас как всегда - ситуация особенная. Конечно, мы и раньше слышали: вот, вы независимый оркестр! Но теперь нам стали говорить - вы частная лавочка! Министерство культуры вообще считало, что мы никакого отношения не имеем к культуре. И для того чтобы показать, что мы имеем отношение к культуре, нам надо стать государственными.
РГ: Вы же все годы существовали за счет спонсорских вложений, а в этом году что - все свернулось? Впервые отменили ежегодное турне РНО по Волге.
Плетнев: Жить только на помощь спонсоров, которые у нас были и, слава богу, есть, - рискованное занятие. А министерство нам не выделило ни копейки: мы же не государственные. Теперь мы станем своими. А то всем мешали, были как белая ворона.
РГ: И, мешая всем, стали лучшим оркестром из Москвы в мировом рейтинге.
Плетнев: А это только еще больше раздражало. Как же так, деньги даются нашим государственным оркестрам, а в мировой рейтинг попали мы и два питерских - Гергиева и Темирканова!
РГ: Вы сами как воспринимаете эти рейтинги? Некоторые отрицают их объективность.
Плетнев: Ну, вы же знаете, как эти рейтинги вычисляются? Суммируется количество рецензий, ревю, записей, концертов того или иного оркестра и музыканта, собираются мнения критиков. Все это сравнивается.
РГ: Кроме того, РНО хорошо знают на Западе: вы же по месяцу-полтора гастролируете в той же Америке.
Плетнев: Не так уж часто мы там бываем. Я вообще противник длительных гастролей и бесконечного глупейшего разъезжания по деревням, чтобы просто заработать деньги. Я стараюсь делать так, чтобы выступления происходили в каких-то интересных точках, на каких-то важных фестивалях, в городах, где есть культура. По деревням уж лучше по России проехать - пользы больше. А то, что касается государственного статуса, то к этому давно все шло. Было понятно, что мы не можем больше так существовать. Задушат. Шаг этот наш был вынужденным. Кризис сказывается везде. Особенно на культуре. Может быть, не в России, потому что в России я вообще не понимаю, что происходит. Но на Западе спонсоры, которые выделяли раньше деньги на приглашение оркестров, свернули культурные проекты. Устраивать концерты стало чрезвычайно тяжело.
РГ: Ну а грант, который получал от государства ваш оркестр, так и не изменился за этот год? У вас ведь он бы самый низкий среди всех оркестров?
Плетнев: Нет, конечно!
РГ: Надеетесь на внимание в юбилейном сезоне?
Плетнев: Да ну, это долгая работа с бюрократическим аппаратом: ходить, давить. Я не умею этим заниматься. Есть люди, которые умеют в нужном месте оказать воздействие. А я вот написал два письма руководителям государства, этим и ограничилось.
РГ: Вы-то являетесь членом Совета по культуре и искусству при президенте и в таком качестве могли бы и воздействовать, и формулировать?
Плетнев: Формулировать можно, но какой смысл в этих формулировках? Чтобы решать, нужны конкретные люди, которые хоть что-то понимают в культуре, для которых эти проблемы являются жизненно важными. Где эти люди? Кто у нас хотя бы говорит, что надо что-то делать? Вернее, какие-то люди говорят. Но все это из разряда ток-шоу. У нас ведь всегда любили поговорить. Поговоришь и успокаиваешься. Раньше на кухнях можно было, теперь по телевизору.
РГ: Но в совет входят ведь известные деятели культуры?
Плетнев: Как я понимаю, этот совет не имеет ни финансовой базы, ни рычагов, чтобы воздействовать на что-то. Совет по культуре занимается в основном премиями в области литературы и искусства - кого оценить, кого нет. Раз институт премий существует, значит нужно найти людей, которые достойны их получать. А все остальное находится в руках других людей - минкультуры, минфина и тд.
Искусство природы
РГ: Прошло два года, как вы прекратили выступать как пианист. Не собираетесь вернуться к сольной карьере?
Плетнев: А я и занимаюсь сольной карьерой.
РГ: Дирижерской. Но вы не можете не знать, что японцы провели специальное исследование, и оно показало, что ваша игра на рояле воздействует определенным образом на слушателя: он испытывает чувство умиротворения и гармонии, его внутренние энергии выравниваются. Так на людей воздействует природа. Трудно с этим не согласиться, потому что и сейчас встречаешь кого-то, и выясняется, что спустя годы все помнят эти концерты в БЗК, что-то хранят в душе. Зачем отказались от этого?
Плетнев: Много причин. Рояли плохие. Как можно играть на плохих роялях? Не интересно. В последние годы подойдешь к роялю, только нажмешь клавишу, и сразу хочется встать и уйти.
Собачий вальс
РГ: Вы всегда в своем творчестве придерживаетесь классического репертуара. Для вас классическая сфера - это такой остров прекрасного, своего рода "Аида" профессора Преображенского? Или все-таки классика - это часть образования?
Плетнев: Что я могу сказать: в тех местах, где культура имеет какую-то преемственность, где люди относятся к ней с уважением, она живет. Выступать в таких странах, как Швейцария, Япония, - удовольствие: здесь и уважение к музыкантам, и условия, и понимание публики. В одном Токио на концертах - тысячи людей в потрясающих залах. А в стране, где произошла революция и к власти пришли Шариковы, чего можно ждать? Это ведь в "Собачьем сердце" все хорошо кончается: Борменталь с профессором смогли Шарикова скрутить и обратно в собаку превратить. Но в истории России все случилось иначе: Шариков стал процветать и поубивал всех профессоров. Помните, как он там играл на балалайке? Это его культура.
РГ: Но еще лет двадцать назад у нас существовала уникальная система музыкального образования, авторитет академических музыкантов в стране.
Плетнев: Не было у нас авторитета музыкантов, у нас был авторитет коммунистической партии. Партия знала, что именно за счет искусства советская власть может показать свои лучшие стороны. Давай им Рихтера, давай им Гилельса! Конечно, деньги у всех отобрать, но показывать миру надо. Когда сюда приезжали Ромен Роллан и другие, им показывали: смотрите, что у нас есть! А то одни ужасы рассказывают. Сейчас в этом нужды нет, потому что идеологии никакой нет. Вернее, она переключилась в область спорта, Евровидения.
РГ: Вы описываете просто катастрофу.
Плетнев: Катастрофа уже случилась. Настоящая культура, которая шла из веков, в России практически вся уничтожена. Результат: практически ни в одном городе России нет ни одного нормального концертного зала, кроме тех, что были построены, когда Шариков был еще собакой. С тех пор, кроме клубов и конференц-залов, - ничего. Где-то два-три концертных зала построили - прямо скажем, и архитектурно бедновато, и с акустикой хиловато. Посмотрите телевизор. Что вы увидите? Ну зачем учиться в Щукинском? В телевизор благородных, интересных актеров все равно не возьмут. Сейчас востребованы страшные рожи, которые показывают нам каждый день. И их смотрят с утра до вечера по всем программам. Какая-то маленькая горстка людей делает что-то - канал "Культура", ФМ 92. Но ведь эта горстка ничего не определяет. На один концерт Евровидения выделили 32 миллиона долларов! Мальчики попрыгали, попели и разбежались. А нашему огромному оркестру - это восемь(!) лет нормального существования. Но мы-то - на остаточных копейках. Выпрашиваем, а нам еще говорят: много! Это и есть последствия той революции. Шариков не может сразу стать Борменталем.
РГ: И что вы предлагаете: как выскочить из этого?
Плетнев: Если честно, есть еще надежда на очень далекую перспективу. Людям, которые занимаются искусством, надо абстрагироваться от этой свистопляски и стараться сохранить то, что они делают. Чтобы кому-то это передать. Может, будет кому. На большее рассчитывать пока не приходится.
Будущее
на проволоке
РГ: А ваш зал Оркестрион все-таки будет развиваться как концертная площадка?
Плетнев: Будет. Вот сейчас Большой зал консерватории закроют, и Оркестрион начнет использовать филармония. Тогда, может, и деньги появятся, чтобы доделать там все. Нам-то денег никто не давал, мы все переделывали за счет собственных средств. Мы ведь хотим одного: заниматься творчеством в нормальных условиях. Оркестр куда большего бы добился, если бы не эти перипетии постоянные, когда только и думаешь: что делать, где деньги достать, как играть, что платить музыкантам? Казалось бы, это естественная цепочка - раз оркестр лучший в Москве, значит, ему нужно больше внимания, надо как-то его поддержать. Но нет - на этом цепочка уже обрывается. Сейчас мы станем государственными и будем надеяться, что и нам что-то перепадет от государственного пирога, что мы сможем осуществить какие-то проекты. Для кого? Для России опять же. А так что: у нас музыканты, которым цены нет, инструменты проволокой плетут - авось не развалятся.
РГ: Обычно спонсоры дают деньги на инструменты.
Плетнев: Дают. И я сам покупаю - гонорар отдам, туда-сюда. Ну, флейту купим, когда совсем не на чем играть. И многие наши дирижеры так поступают - ведь такая ситуация не только у нас, а по всей России. Куда же деваться, если главное для страны - "Евровидение" и футбол! На содержание футбольной команды выделяется больше денег, чем на всю российскую культуру. О чем говорить-то? Все послушают и скажут: да-а. И что дальше? Посмотрите, вот сегодня солнечная погода. Какая-то радость.
Досье РГ
Михаил Плетнев - пианист, дирижер, композитор, основатель Российского национального оркестра (РНО). Окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано у Якова Флиера и Льва Власенко. В 1978 году завоевывал золотую медаль на VI Международном конкурсе имени Чайковского в Москве. Пианистический репертуар Плетнева включает все фортепианное наследие Чайковского, произведения Баха, Бетховена, Скрябина, Шостаковича, Грига, Шумана, Гайдна, Моцарта, Шопена, Листа, Рахманинова, собственные виртуозные транскрипции сочинений Чайковского. Главный проект Плетнева - Российский национальный оркестр, созданный в 1990 году. Гастролирующий ежегодно по России (Волжский тур), Европе, Америке, Азии, РНО признан одним из лучших оркестров мира.