Сергей Шахрай: В нашей стране особенная политическая система. Она развивается по спирали

Соавтор Конституции, участник беловежских соглашений, политик с именем Сергей Шахрай рассказал в интервью члену президиума Ассоциации юристов России Михаилу Барщевскому, как де-юре появилась современная Россия.

Вратарь отыграется в суде

Михаил Барщевский: Сергей, первый вопрос о том, в чем я, честно говоря, не разбираюсь: право и спорт - где точки соприкосновения?

Сергей Шахрай: Самое печальное, что в этом почти никто не разбирается. Я, наверное, тоже не эксперт, а заинтересованное лицо. Как президент Национальной федерации бадминтона, арбитр Спортивного арбитражного суда в Олимпийском комитете России и консул Мировой федерации бадминтона. Когда я столкнулся со спортом как с процессом, понял, решение почти всех проблем в спорте требует юридического обеспечения.

Барщевский: Какие это проблемы?

Шахрай: Например, где грань между любительским и профессиональным спортом? Каковы организационно-правовые формы для занятия профессиональным спортом в России? В арбитражном суде разбираем жалобу вратаря одной хоккейной команды на то, что ему должны миллион долларов. Хоккейная команда - муниципальная! Возникают разные вопросы.

Барщевский: Скорее, возникает вопрос, откуда в муниципальном бюджете вообще есть деньги на выплату зарплаты профессиональным спортсменам?

Шахрай: На практике получается, что урегулированного законодательством спортивного контракта как такового нет. Нет урегулированной процедуры рассмотрения таких споров, нет процедуры создания клубов. Например, я как президент федерации убежден, что мне нужно как минимум 12 бадминтонных клубов, чтобы бадминтон дал результаты в спорте высших достижений. Все-таки это олимпийский вид, это 5 комплектов наград. В одном случае я такой клуб регистрирую как некоммерческое партнерство, в другом случае - это акционерное общество, в третьем - еще что-то.

Барщевский: А в чем принципиальное отличие контракта с тренером, игроком и, скажем, менеджером или токарем?

Шахрай: С правовой точки зрения принципиальных отличий нет. Существует гражданско-правовой контракт, есть контракты, регулируемые трудовым законодательством. От вида контракта зависят правовые процедуры и последствия, социальные гарантии и т.д.

Барщевский: Ты упомянул спортивный арбитраж. А чем он отличается от обычного суда? Там тоже есть стороны, истец и ответчик, обвиняемый и подзащитный, прокурор?

Шахрай: С точки зрения правовой спортивный арбитраж у нас существует как третейский суд, т.е. суд по договоренности.

Крым на особых условиях

Барщевский: Согласишься или нет, но я полагаю, что ты уже личность историческая. Ведь именно ты имел самое непосредственное отношение к Беловежским соглашениям, Декларации независимости, действующей Конституции. Ты ни о чем не жалеешь?

Шахрай: Жалеет ли врач о том, что ему не удалось спасти безнадежно больного? Жалеет, но от этого не вешается. Ситуация, когда я со своими скромными юридическими знаниями был востребован в политике, выглядела так, что надо было все время что-то тушить. Кстати, ради справедливости хочу отметить, что в Декларации о государственном суверенитете речь идет о Российской Федерации в составе обновленного Союза Советских Социалистических Республик. Ни о выходе, ни о сепаратизме там не было ни слова.

Барщевский: Ты говоришь, что Декларация о государственном суверенитете вообще не содержит термина "независимость", а празднуем мы почему-то День независимости, и как раз в день принятия этой декларации.

Шахрай: Слава богу, сколько мы ни праздновали, этот день юридически ни разу не назывался Днем независимости. Сначала это был День принятия Декларации о государственном суверенитете, а с 1994 года это День России.

Что касается Беловежских соглашений, ситуация была следующая: 1 декабря 1991 года прошел референдум на Украине и 90 процентов ее граждан высказались, по словам Кравчука, за незалежность. В составе СССР осталась только РСФСР. Таким образом, 8 декабря юридически решать вопрос о роспуске государства фактически было невозможно, потому что за 8 дней до этого из состава Союза вышла последняя союзная республика.

Барщевский: Иными словами, если выражаться юридическим языком, Беловежское соглашение не было механизмом, запустившим процесс, это был документ, формализовавший уже состоявшееся событие?

Шахрай: На ум опять приходит медицинская аналогия - свидетельство о смерти. Ты, как юрист, понимаешь, без этой бумаги невозможно похоронить, невозможно вступить в наследство. Моя очень скромная роль, может быть, заключалась в том, что мне удалось 8 декабря найти юридическую форму этого документа. В 1922 году Договор об образовании СССР подписали 4 государства: РСФСР, Белоруссия, Украина и Закавказская Советская Федеративная Социалистическая Республика. ЗСФСР прекратила свое существование в 1936 году, а каждая из ее составляющих - Грузия, Армения и Азербайджан - вышли из состава СССР в 1990 году. В Беловежье присутствовали главы 3 из 4 родителей. Видимо, история распорядилась неслучайно, что главам тех государств, которые стояли у истоков создания СССР, пришлось подписать бумагу о его смерти. Хорошо еще, что тогда хватило ума не только констатировать распад и разойтись, но и подписать бумаги о едином командовании стратегическими силами, о единых принципах экономики. И даже о Крыме. Я лично в 5-й статье написал, что "границы между подписавшими соглашение государствами признаются, пока они находятся в составе СНГ". Если выходишь из СНГ, давай решать вопрос границ, в т.ч. Крыма. Такая юридическая хитрость. Меня потом команда Кравчука и их посол долго пинали ногами в украинской прессе.

Коррупция по наследству

Барщевский: У тебя нет ощущения, что Ельцин в отношении Горбачева в те годы поступил несколько несправедливо?

Шахрай: У меня есть ощущение, что они оба по отношению друг к другу поступали несправедливо. Сначала Горбачев, потом Ельцин.

Фактом остается то, что ни лично Горбачев с его семьей, ни один бывший член Политбюро, секретарь рескома, крайкома, обкома не оказался среди судимых и гонимых. Все сохранили свои льготы и привилегии.

Барщевский: Ты затронул очень интересную тему - все лидеры, даже еще царской России, всегда уничтожали предшественника и его команду. Первым, кто отошел от этого сценария, был Брежнев, снявший Хрущева, заперев его на даче, но не уничтожил физически и не посадил в тюрьму. И из окружения Хрущева тоже никого не посадил. После Брежнева все последующие поступали в отношении своих предшественников и их команды все более и более гуманно. Видимо, человечество развивается благодаря некой исторической памяти.

Шахрай: Очень интересное наблюдение. А для нас, профессионалов, это означает, что остаются исторические документы. Раньше с уходом лидера уходила и вся документарная база его исторического периода. И все оставалось на уровне мифов и слухов.

Барщевский: Ты высказался как политик. Насколько я помню, ты занимался публичной политикой.

Шахрай: До 1999 года.

Барщевский: Нет желания вернуться в политику?

Шахрай: Нет. В нашей стране особенная политическая система. Она развивается по спирали. Девяностые годы - это состояние бифуркации, и у каждого политика с головой, со знаниями была возможность создать партию, комитет по законодательству, написать проект Конституции. Сейчас у депутата нет никакой возможности быть политиком. Создать партию, не вписанную в полуторапартийную систему невозможно. А в чем тогда политика?

Барщевский: Я с тобой полностью не согласен. На мой взгляд, публичная политика - это не выборы в Госдуму. Публичная политика - это влияние на умы через публичное пространство: через СМИ, через свою позицию в тех или иных событиях. Это овладение сознанием людей вовсе не для того, чтобы они проголосовали за тебя на выборах.

Шахрай: Методологически это правильно, но в нашей стране... Отработав в правительстве Примакова, я убедился, что хватит. Ушел в науку: создал институт, факультет в МГУ, надеюсь, воспитал немало хороших учеников. Для меня сейчас политика не там, где происходят политические действия. Ты никогда не задумывался о том, что метаморфоза нашей политической системы произошла тогда, когда в Совете Федерации появились сенаторы, которые ничего не решают. Но орган с полномочиями! И, наоборот, в Госсовете сидят губернаторы вместе с президентом, с точки зрения публичной составляющей очень авторитетные люди и политики, но у них нет никаких полномочий. То есть полномочия там, где нет авторитета, авторитет - там, где нет полномочий. Госдума и Общественная палата - то же самое. Возникает вопрос: а где то публичное место, где можно заниматься политикой?

Барщевский: Ты человек и политически, и аппаратно очень опытный, скажи, в чем сильные и слабые стороны Ассоциации юристов?

Шахрай: Сильных сторон немного. Главная состоит в том, что в России наступил "юрский" период, когда и президент, и премьер- министр - юристы. Оба понимают потенциальное значение этой огромной и авторитетной корпорации. На этом положительные стороны заканчиваются. Все остальное - еще только потенциал. Публичности не хватает.

Барщевский: Какой самый счастливый момент в твоей жизни, если не принимать во внимание семейную жизнь?

Шахрай: Проект Конституции. И результатом доволен, и тем, как этот результат достигался.