Поделиться
И все-таки Гафта я одолела! Хотя вначале моей просьбе об этой беседе было предначертано бесповоротное фиаско. На все мои до неприличия высокопарные восхищения талантом артиста, страстные убеждения его в том, что без его юбилейного слова обожающая его публика сгаснет, наконец, просто женские мольбы и скулеж Валентин Иосифович решительно, а то и грубовато твердил: "Нет! Про себя я уже все сказал!"
Но уже когда шла-таки домой к актеру на беседу, поняла неправоту своей досады. Гафт, как многие иные, не вредничал-кокетничал: его тормозило что-то внутреннее, глубокое. Не случайно другой большой актер, с которым Гафт был дружен и которым восхищался, - Зиновий Гердт называл коллегу "гениальным ребенком". Ой, какое же редкостное для нынешних уравнительно-взрослых времен определение! "Детский" Гафт - человек естественный, непосредственный. Подчас резкий до взрывоопасности. Но на самом деле - все воспринимающий сердцем, постоянно неудовлетворенный собой самоед. Добрый. И очень, очень ранимый.
Кстати, именно "детский" сюжет и помог состояться этому интервью. Дело в том, что покойный мой отец когда-то сиживал с Валей Гафтом за одной партой. Было это в военной Москве, в чудесном районе Сокольники, прославившимся не столько своими историческими уголками, заповедным парком с вальсирующей и поныне знаменитой танцплощадкой, сколько знатными бандитами. Поэтому, когда в конце наших пререканий представилась не только журналисткой, но и дочкой того самого "сопартника", была сражена. Неприступный Гафт не только вспомнил, но, как мне показалось, проникся: "Да как же не помнить?! Ведь Витькой я, как и всеми спортсменами с нашего двора, восхищался: такие крепкие, здоровые, а я - соплей перешибешь". И на мою радость вздохнул: "Ну так и быть, дочка..."
И хотя я почувствовала, что воспоминания о детстве для Гафта - одно из самых дорогих достояний, разговор с порога начался не об этом. О том, что актера именно в тот момент волновало. И чем, как мне показалось, он и оправдался за свое нежелание давать интервью.
Валентин Гафт: Меня раздражает, что вокруг сейчас - сплошь гении, звезды, все - в наградах, юбилеях. Нужно заканчивать с этим, избавляться от красоты, которой нет. Как раз сегодня утром я написал об этом стихотворение: мы гибнем от того, что возомнили себя богами. А между тем недавняя жара в Москве показала: что-то начинает твориться с природой. И пришла пора задуматься о том, что мы живем в конфликте с мирозданием, перехвалив себя и считая, что все понимаем и умеем.
Российская газета: Отсюда ваша вечная неудовлетворенность собой, которую признают все ваши коллеги и которая, наверное, и есть ваш "ключик" к достижению совершенства в том, что делаете. Моя мама часто вспоминает, как, будучи студентом школы-студии МХАТ, вы гостили у нас дома, и когда начинали читать своего любимого Маяковского, то и дело оглядывались на аудиторию: "Так ли я читаю?"
Гафт: Сейчас я уже не оглядываюсь. А моя неудовлетворенность - от понимания того, что до чего-то не дорос, что-то не умею. Без этого невозможно двигаться вперед. В какой-то момент я понял, что неудовлетворенность собой - значит не то, чтобы быть этаким тихоней и скромницей. Просто нельзя, "преподнося" себя, доходить до крайностей. Нужно не забывать, что есть какие-то силы над нами, которые нами руководят. Это, помните, как у Чехова в "Вишневом саде" Петя Трофимов говорит: "Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать".
РГ: Но в ваших родных Сокольниках неудовлетворенность собой была не то чтобы неактуальна. Напротив - нужно было постоянно самоутверждаться, доказывать, что ты что-то можешь лучше других.
Гафт: Да. Это все шло от некоего комплекса неполноценности послевоенного времени. У многих в те годы были бандитские дворы, и все этим хвалились. Так и наш, на Матросской Тишине. Мои детские дворовые кумиры - Пигарь, Свист, Аршин... Многие из этих ребят пришли из тюрем. Пигарь вернулся с одной ногой - вторую отдавило на лесоповале. Но как с костылем он играл в футбол! Это были ребята, которые ничего не боялись. А я сначала их боялся. Потом стал изображать из себя боксера и выскакивал на "стычки" с ними. Меня на кого-нибудь натравливали, но при этом "держали" за меня "мазу". И я несколько раз мощно дрался, оставаясь без зубов. Поступать в школу-студию МХАТ пришел с золотой фиксой. А читал с блатными интонациями своих приятелей. Будучи абсолютно зажатым, выражал этакую лихую свободу.
РГ: А сейчас не страшновато в наши "бандитские" времена? Криминал не реальный, а нравственный, духовный имею в виду. Когда никто ни за кого "мазу не держит", а на экранах - потоком бутафорская кровь и плотская любовь.
Гафт: Не страшно. Противно. Люди, которые наживаются на грубом сексе, насилии, полностью потеряли человеческую суть. Не думаю, что этот беспредел будет вечным. Но на одну человеческую жизнь - чтобы ее испортить - достаточно.
РГ: Вы как ваш герой - Президент из "Небес обетованных", понимаете, что в жизни добро, что зло, что подло, что благородно?
Гафт: Думаю, мир устроен так, что злодейство всегда проигрывает. Правда, приходится расплачиваться очень жестоко. "Зла не приемлет мирозданье. Но так устроен белый свет, что есть в нем вечное страданье. Там и рождается поэт". Личность, о которой мы говорили, именно в страдании и рождается.
РГ: Так что же, к звездам только через тернии?
Гафт: Иначе это не дорога. Так, легкий путь. Но страдать - не значит погружаться в уныние. Кризисы, которые, я уверен, переживает каждый человек, - это период, когда ненужные вещи выходят. Остаются самые важные. Когда есть преграды, трудности, их нужно разгадывать. И в этот момент, идя в глубь себя, ты наполняешься.
РГ: Вы отказывались от многих ролей, причем маститых режиссеров.
Гафт: Да, у Данелии в "Кин-дза-дза" отказался играть, у Захарова в "Мюнхгаузене"...
РГ: А Григорию Горину так и вовсе "дали под дых". Свою знаменитую пьесу о судьбе артиста "Кин IV" он писал для вас, держа на столе вашу фотографию. В итоге "Кина" пришлось отдать в другой театр.
Гафт: Да-да, было такое. Я бы сказал, что это такие мои "примочки" характера. Лучше первым быть в дерьме, чем где-то быть неуверенным. А вообще-то у меня больших ролей и нет.
РГ: В кино вы и начинали с эпизодика. Это был фильм Михаила Ромма "Убийство на улице Данте"...
Гафт: С которого, кстати, начался успех Миши Козакова, сыгравшего главную роль. А для меня это был грандиозный провал. От меня требовалось сказать два слова и одновременно достать из кармана блокнот. Но я ничего не мог. Столбенел. Все время дрожал от мысли, что сейчас меня навсегда забракуют. А Миша восхищал меня своей незамысловатой наглостью. Как и я, двух слов не мог произнести Смоктуновский, сделал дублей 12. А Миша возмущался: "Зачем вы взяли этого бездаря? Я не могу больше терпеть!" Свою же реплику я произнес испуганным женским голосом. Но самым ужасным было, когда за моей спиной второй режиссер сказал: "Как мы ошиблись в этом мальчике!" И все. Я заморозился.
РГ: Когда же разморозились?
Гафт: Да еще не разморозился.
РГ: Но как же все-таки пришло это решительное: "Я стану!?"
Гафт: Постепенно. Все шло через неудачи. В Театре Сатиры в спектакле "Тень", на который меня пригласил Эраст Павлович Гарин, я упал в оркестр, перепутал партнерш. Потом менял театры как перчатки. И везде я видел великих артистов. Подражать им было невозможно. Надо было найти источник: откуда это?! Я начал искать. И ищу до сих пор.
РГ: Ваша карьера началась с провального эпизодика. А как вообще к эпизодам в жизни относитесь? Случались ли такие, которые разворачивали вашу жизнь? Один, кажется, знаю. Перед поступлением в школу-студию МХАТ на аллее родных Сокольников вы встретили Сергея Столярова, всенародного героя всенародно любимого "Цирка".
Гафт: Да это не эпизод. Почти полное собрание сочинений... Навстречу мне по сокольнической аллее брел Сергей Дмитриевич с двумя сеттерами. Скучный, полусонный. Я подошел и выпалил, что поступаю в школу-студию МХАТ, про себя нагло надеясь, что "звезда" составит мне блат. И стал пристраиваться к пеньку, чтобы прочесть ему басню. И вдруг Столяров: "Зачем же здесь? Приходите ко мне домой". Дал телефон и адрес. Я позвонил и пришел. После чего Столяров лежал на диване и учил меня читать "Любопытного" Крылова. А потом меня приняли. И началось...
В тех же Сокольниках произошел и такой судьбоносный в моей жизни эпизод, как встреча с Ираклием Андрониковым. С моим другом Володькой Кругловым мы подкараулили его перед концертом в студенческом клубе и попросили: "Дяденька, проведи нас". Андроников провел. И я впервые услышал, как можно рассказывать. А перед поступлением Володька мне и говорит: "Давай пойдем к Андроникову, возьмем у него "Устные рассказы". Телефон артиста Володьке, как сыну прокурора, достать было не сложно. И вот мы приехали. Кабинет, кожаные кресла, книги. И Ираклий Луарсабович начал нам рассказывать о Шаляпине, Сулержицком, других... Так, будто рассказывал перед залом - вероятно, проверял на нас. Потом подошел ко мне, погладил по голове: "Ну зачем вам в артисты? Кого вы будете играть? Рабочих и крестьян? Отелло же вы никогда не сыграете". А мы: "Дайте нам "Устные рассказы". "Устные рассказы" дать не могу, - ответил Андроников, - потому что они устные". Спустя много лет, когда Ираклий Луарсабович умер, я побывал у него дома. Там были те же кожаные кресла. И когда я сел в одно из них - уже облезлое, дочь Андроникова Катя призналась, что ту историю отец часто рассказывал и следил за тем, что я делаю.
РГ: Но Отелло вы все-таки сыграли. В спектакле Анатолия Эфроса в театре на Малой Бронной... Но отчего столь великодушны были "великие" тех времен, коль легко "допускали до тела" простых мальчишек с Матросской Тишины? Откуда исходила открытость и широта души той эпохи?
Гафт: Мы были небогаты. Но никто ни на что не жаловался. В обществе не было осадка зависти. Моя жизнь мне казалась идеальной: так положено. Положено жить в общей квартире, положено ходить в штанах, перешитых из отцовских костюмов. Я не считал себя вправе попросить у родителей денег на мороженое. Но я его настолько обожал, что однажды ради него пошел на подлость: мы с приятелями продали аквариум и объелись мороженым.
РГ: В вашей книжке прочитала, что вам кроме мороженого очень нравился пионерский красный галстук.
Гафт: Да, мне очень нравилось сочетание этих цветов: беленькая рубашечка и красный галстук. Однажды шел, такой весь нарядный, на пионерский сбор. А навстречу на велосипеде - хулиган Володька Чистов. Подъехал ко мне и, указывая на галстук, прошипел: "Ну ты че селедку надел?" Я никогда не был храбрецом, да и Володьку побаивался. Но вдруг ударил его так, что под глазом у него, как воздушный шарик, моментально надулся фингал. Володька схватился за лицо и завыл. А я, гордый, пошел на свой пионерский слет, думая: "Нет, не все потеряно, ты еще не такой трус". Вообще я уверен, что люди не рождаются смельчаками. Просто подворачивается какой-то случай - и ты храбрецом становишься.
РГ: Знаю, что таким же отважным вас сделала первая любовь.
Гафт: Да, да. В студенческом общежитии на Стромынке жила прелестная девушка Дина Василенок. А футбольная площадка, на которой мы играли, была как раз под ее окном. И когда Дина в окне появлялась, я играл, как Пеле. Когда исчезала - по мячу попасть не мог. Мы дружим до сих пор. Дина, доктор физико-математических наук, часто приходит на мои спектакли. И все такая же красивая.
РГ: Вы свято верили в красный пионерский галстук?
Гафт: Ну, ты уж очень круто берешь! Мне просто все это нравилось: и галстук, и труба, и барабан.
РГ: Не обидно, что на этих по-человечески дорогих для вас временах сейчас политически-конъюнктурно топчутся?
Гафт: Не надо путать то, что было, с тем, что мы узнали про эти времена. У нас полдома сидело и полдома были врагами народа. Но все это было где-то далеко-далеко. Никто не говорил: "Не подходи к этому мальчику, у него отец - враг народа". Я не это помню из тех времен. Я помню стадионы, футбол, пионервожатую, в которую был влюблен. Молодых маму и папу помню.
РГ: О них расскажите.
Гафт: Мама у меня была замечательным человеком, потрясающе тонким и предельно принципиальным. Дома я всегда раскидывал вещи, не убирал за собой. А мама, все за мной подчищая, часто восклицала: "Господи, как же ты будешь жить без меня?!" Теперь я превратился в аккуратиста: не терплю беспорядка.
Папа был удивительно скромным, но сильным и гордым человеком. Это был настоящий мужчина. Он был военным, прошел почти всю войну. После ранения отца привезли в один из московских госпиталей. Когда мы с мамой пришли его навещать, я не увидел его лица: оно было все перебинтовано. Но на тумбочке лежало много вкусной еды: шоколад, фрукты, компот, и я все это с наслаждением съел.
На мою артистическую жизнь родители реагировали своеобразно. Мама, увидев меня в спектакле Театра Сатиры "Женитьба Фигаро", произнесла одну-единственную фразу: "Валя, но какой ты худой!"
РГ: Мне кажется, вашу маму, если уместно такое сравнение, сейчас вам заменяет ваша супруга - актриса Ольга Остроумова, которая так трогательно вас опекает.
Гафт: Олей я восхищаюсь не только как актрисой, пронзительной, искренней. Она - удивительная мать. Я поражаюсь, как ей удается всю себя отдавать детям, внукам. Да и наш дом полностью на ней.
РГ: Можно бестактность?
Гафт: Пожалуйста.
РГ: Вы потеряли единственную родную дочь. Легко ли в такой ситуации общаться не с кровными детьми и внуками?
Гафт: Внуков я обожаю. У Олиной дочки, тоже актрисы, - трехлетний Захарчик. У сына, будущего кинорежиссера, - двухлетняя Полина. От них оторваться нельзя. Они - прелестны. Наивны, просты и чисты. Это то, что теряешь, когда становишься взрослым. Но тот, кто сохраняет эту чистоту и наивность, - высший класс.
РГ: Ваши умилительные строчки: "Ну, вернись ко мне, вернись, детства розовый кусочек. Мама шепчет мне: "Пись-Пись". И я писаю в горшочек". Что этаким "розовым кусочком" осталось в вас от детства?
Гафт: Именно это и осталось: "Пись-Пись". И горшочек.
РГ: Трудновато, наверное, вам живется с таким детским мировосприятием?
Гафт: Наоборот! Ты, как ребенок, питаешься тем новым, что у тебя возникает в жизни.
РГ: Так что же все-таки осталось в вас от детства?
Гафт: Первый испуг. Я мечтал о трехколесном велосипеде, и наконец мне его купили. Но кататься на нем я не смог. Потому что по дорожке, которая вела от подъезда, все время бегала собака и на всех лаяла - а я боялся. Помню свои первые слезы. Началась война, и мы провожали на фронт моего двоюродного брата. Я дотронулся лбом до его пряжки, обнял его и впервые в жизни заплакал. Наконец, помню свой первый театральный успех: роль невесты в чеховском "Предложении". В школьной самодеятельности я играл только женские роли, потому что школа у нас была мужская. Волосы от парика невесты лезли мне в рот. Но это мне не мешало. Я так увлекался ролью, и мне казалось, что на самом деле превращался в свою героиню.
РГ: Как часто своих героев "лепите", что называется, с натуры, наблюдая за людьми? Как, например, у вас родился такой колоритный тип, как председатель гаражно-строительного кооператива Сидорин в фильме Эльдара Рязанова "Гараж"?
Гафт: Да никак! Это вообще ужасная роль! Гадость! Играть Сидорина должен был Шура Ширвиндт. Но он не пришел на съемку. А Лиечка Ахеджакова Эльдару Александровичу подсказала: "В соседнем павильоне Гафт снимается". Рязанов: "Ой, не надо! Он меня заговорит!" Но в конце концов меня позвали. Дали текст, я стал играть. И Рязанову понравилось.
А в поисках героев за людьми не наблюдаю. Но типажи бросаются в глаза. В нашем дворе жил железнодорожник. Как он потрясающе шел, возвращаясь со своих маршрутов! Четкими восьмерками - быстро-быстро, и не падал. И я это где-то срисовал.
РГ: Как часто после спектакля вы можете себе сказать: "Ай да Гафт! Ай да сукин сын!?"
Гафт: Да никогда в жизни! Сказать так - значит погубить себя для дальнейшего.
РГ: Знаменитая фраза из знаменитого фильма "Доживем до понедельника", в котором сыграла ваша супруга. "Счастье - это когда тебя понимают". Согласны?
Гафт: Конечно. И любовь - это когда тебя понимают. Понимание - самая короткая дистанция к другому человеку. Тебе ничего доказывать не надо. И ты можешь позволить себе находиться в любом состоянии. Представляешь: ты обессилен, а тебя понимают. В ответ такая реакция идет!
РГ: Широк ли круг людей, перед которыми вы можете излить душу?
Гафт: Я - ленивый человек. А на то, про что ты говоришь, на дружбу, нужно работать. Я же предпочитаю полежать, почитать, телик посмотреть. Но когда я что-нибудь сочиню, мне необходимо кому-то это прочитать, на ком-то это проверить. И я звоню Ромочке Виктюку, Генночке Хазанову, Галине Борисовне Волчек.
РГ: Были в вашей жизни люди, которым за их поступки вы бы, как говорится, руки не подали?
Гафт: Я их забываю. Точнее, они сами исчезают. Что же касается театра, то там должны быть отношения особые. Если ты кого-то не любишь, а он - твой партнер, надо постараться полюбить профессионально - чтобы это не мешало делу. А главное, ты можешь исправить человека - когда он видит, что к нему хорошо относятся.
РГ: Театр, в котором вы играете больше 40 лет, называется "Современник". А что такое, по-вашему, вообще быть современным человеком? Вот, на мой взгляд, Пушкин, у которого не было ни Интернета, ни мобильника, а лишь гусиное перо, остается современнее многих, самых продвинутых из нас: настолько он дальновиден по мысли и чувству.
Гафт: Совершенно с тобой согласен. Пушкин, у которого вечное выражается в обыкновенном, - это и есть настоящий современник. Мне иногда кажется: вот сейчас он подъедет к моему дому на хорошей машине, взбежит ко мне на этаж: "Ну, как дела?" А я ему: "Пойдем, пообедаем напротив". Он: "Извини, не могу, у меня есть свиданьице одно".
РГ: В вашей жизни столько связано с родными Сокольниками. Вот даже с Ольгой Михайловной у вас именно роман завязался на творческом вечере в одном из кафе. Часто сейчас приезжаете?
Гафт: Сейчас нет. Но когда с кем-нибудь бываю, обязательно маленькие экскурсии по своему детству провожу. Кстати, "Небеса обетованные" на Матросской Тишине снимались, напротив моего дома.
РГ: Сердечко щемило?
Гафт: Щемило. Но в свой подъезд попасть не мог. Там было какое-то закрытое учреждение.
РГ: Любите в прошлое возвращаться? Или предпочитаете перелистывать "прочитанные страницы"?
Гафт: Я даже не вычеркиваю из телефонной книжки номера знакомых, которые умерли, верю, что они живы.
РГ: На обложке вашей книги вы изображены с мощным обнаженным торсом в боевой боксерской стойке. А Ольга Михайловна мне рассказывала, как вы любили свои бицепсы демонстрировать. Что же, вы себя в образе этакого супермена предпочитаете представлять?
Гафт: Н-е-т! Это шутка такая.
РГ: Так кто же вы, Валентин Иосифович?
Гафт: Лучше всех мою суть Ролик Быков разгадал:
"Что такое Гафт
Вряд ли кто поймет.
Гафт - это, наверное,
Факт наоборот".
Поразительная интуиция у Ролана была, собачья! Я все и всегда делаю наоборот. Хочу одно, получаю другое.