Сейчас Алексей Герман-младший, режиссер "Последнего поезда", "Гарпастума" и "Бумажного солдата", готовится к съемкам нового фильма, действие которого - небывалый для обоих Германов случай - происходит в наши дни
Своими фильмами Алексей Герман-младший в чем-то подтверждает, а в чем-то опровергает художественное родство с Алексеем Германом-старшим.
Проблема Алексея Германа-младшего - он обречен на сравнение с Алексеем Германом-старшим. Федору Бондарчуку и Валерию Тодоровскому в этом смысле не легче. Но Герман-младший наследует Герману-старшему как-то очень уж явственно.
Положим, обращение к прошлому, а не к современности само по себе не улика, якобы изобличающая режиссера-сына в подражательстве режиссеру-отцу. Но по тому, сколь тщательно, с каким вниманием к деталям и подробностям у Германа-младшего прописаны цвет и фактура времени, художественное родство с Германом-старшим неопровержимо. Впрочем, кто-то считает, что Алексей Алексеевич не подражает Алексею Юрьевичу, а всерьез спорит с ним по основным проблемам ХХ века.
Сейчас режиссер "Последнего поезда", "Гарпастума" и "Бумажного солдата" готовится к съемкам нового фильма, действие которого - небывалый для обоих Германов случай - происходит в наши дни.
- О чем будет ваш новый фильм?
- Это история про людей, которые живут близко друг от друга, но все они очень разные - от гастарбайтера, который не говорит по-русски, до наследника миллиардного состояния. Это попытка показать нашу сложную, противоречивую жизнь, где смешаны богатство и бедность, война и мир. Это попытка поймать образ современности. На мой взгляд, образ современности в российском кино до сих пор не явлен. Показывается либо чудовищная в своей беспросветности провинциальная жизнь, либо утопающее в роскоши столичное существовование. Ни то ни другое по отдельности не отражает всей реальности. Мы понимаем Америку 20-х годов по Чаплину, Советский Союз 60-х - по Хуциеву. Я не вправе себя с ними сравнивать, но мне хочется снять фильм про нашу жизнь. Его рабочее название - "Под электрическими облаками".
- Это будет кино про российскую жизнь?
- И про российскую, и про жизнь всего постсоветского пространства. Я бы хотел, чтобы по ощущению это было как сборник рассказов Довлатова. Это не то кино, которое с кем-то или с чем-то борется. Это кино про жизнь, про наше общее мироощущение, про то, что все мы так или иначе решаем сходные проблемы. В сценарной основе несколько историй про героев, которые существуют очень близко, почти касаются друг друга плечами.
- Эти несколько историй связаны между собой одной сюжетной нитью?
- Есть общие стяжки. Все будет связано эмоциями, ощущениями.
- Предыдущий ваш фильм, "Бумажный солдат", запечатлел эпоху 60-х. Вы можете сказать, что нынешнее время понимаете как минимум не хуже, чем прошедшее?
- Сложный вопрос. Ранний Пикассо понимал или видел? И вообще можно ли понять время, в котором живешь? Вот ты идешь по улице, смотришь в витрины, видишь в их отражении все, что происходит за твоей спиной. Там люди, машины, падает снег... И вдруг во всем этом ты видишь отпечаток своего времени. Именно видишь. А понимаешь ли? Не знаю. Думаю, никто до конца не понимает свое время.
- Наверное, поэтому некоторые режиссеры принципиально сторонятся современности. Говорят: "Чтобы взглянуть на нынешнюю жизнь взглядом художника, мне нужна дистанция. Все, что происходит сегодня, должно отстояться". А вам это не требуется?
- Пожалуй, нет. Я собираюсь снимать фильм не про нынешнюю эпоху в ее глобальном понимании, а про то, как сегодня живут обыкновенные люди. Первая новелла рассказывает о том, как приезжает в огромный город человек из Узбекистана, не знающий русского языка, и живет здесь своей жизнью.
- Место действия - Москва?
- Я пока не знаю, до какой степени город должен быть конкретен. Наверное, лучше, чтобы это был некий мегаполис, без узнаваемых примет. И вся новелла построена на том, что человек пытается произнести первые слова на чужом языке. Маленький человек вживается в огромный, чужой для него мир. Другая история - про мужика, которому все осточертело, он не хочет жить своей жизнью. У всех бывают такие моменты, когда хочешь поменять свою судьбу. Он знакомится с девочкой, которая моложе его лет на двадцать. Они - люди разных культур. История их отношений - это история о том, на чем строится наше сознание и почему поколения отличаются друг от друга.
- Сценарий уже написан?
- Да. Мною. Как скоро удастся его реализовать, пока не знаю. На дворе финансовый кризис, поэтому быстро запуститься едва ли удастся.
- Но какие-то сроки вы себе ставите?
- Надеюсь закончить картину весной 2012 года. А пока я в поиске партнеров. И в поиске денег. Проект задуман как совместный, с участием нескольких стран. У нас есть примерно четырнадцать предложений от европейских компаний. Постоянно поступают предложения от иностранных сопродюсеров, в том числе тех, кто работал с Ларсом Фон Триером. Понятно, что Европа не сможет закрыть весь бюджет фильма, но это и хорошо. Мне хочется, чтобы у нас появились и партнеры из стран СНГ.
- Участие в производстве картины иностранных кинокомпаний - залог ее успешного проката?
- Во-первых, это залог проката. Во-вторых, это стимулирование всей кинематографии. В-третьих, это европейская судьба фильма. Должен сказать, "Бумажный солдат" в Европе воспринимался сложнее, чем у нас, потому что этот фильм построен на российской проблематике. А моя будущая картина, она про общий наш дом. На мой взгляд, будущее за таким домом.
- Вы сказали, что 60-е мы лучше понимаем по фильмам Хуциева. Но его "Июльский дождь" так же, как "Я шагаю по Москве" Данелия или "Девять дней одного года" Ромма - картины светлые, а ваш "Бумажный солдат", запечатлевший ту же эпоху, достаточно мрачен. Это потому, что в отличие от Хуциева, Данелия, Ромма вы, снимая свой фильм, уже знали, чем закончились 60-е, и у вас не было на сей счет никаких иллюзий?
- Да, я снимал кино про то, что все надежды, какие наши отцы возлагали на "оттепель", на новую, более светлую, свободную, осмысленную жизнь, оказались напрасными.
- Несмотря ни на что, 60-е были, на ваш взгляд, великой эпохой?
- Несомненно. Есть чиновничье представление о том, что происходит сегодня и что было вчера, а есть объективная реальность. Чиновники во все времена внушают нам, что все хорошо, а будет еще лучше. Реальность же, мне кажется, состоит в том, что Россия стала почти неразличимой точкой на культурной карте мира. Никто сегодня не ориентируется на русскую культуру. А ведь Дзигу Вертова, Сергея Эйзенштейна, Андрея Тарковского когда-то знали все. "Бумажный солдат" - история про то, что мы недотянули, испугались, споткнулись. В итоге стали культурной провинцией.
- Вы воссоздаете эпоху во всей ее зримой фактурности и в этом схожи с вашим отцом, не находите?
- До известной степени - да, конечно. Хотя на самом деле мы с ним люди очень разные. И по мироощущению, и по отношению к каким-то вещам в жизни и в искусстве. Я к своему творчеству отношусь очень просто: что сделано, то сделано, надо идти дальше. Интересно мне было бы снять еще раз "Бумажный солдат" или "Гарпастум"? Нет.
- Как и Герман-старший, вы практически не снимаете медийных артистов. Это принцип?
- Нет у меня такого принципа. Дело же не в том, медийный он или не медийный, а в том, хороший это артист или плохой. Медийность, она ведь почти не работает. Даже очень хороший актер за год обязательно снимется в трех-четырех плохих картинах. К тому же публика не очень доверяет нашим кинозвездам. Если в Америке звездность является элементом маркетинга, то у нас, за исключением пяти-шести актеров, никто из исполнителей главных ролей не способен всерьез повлиять на прокатную судьбу фильма.
- Тем не менее вскоре вы начнете искать актеров для вашей новой картины. Продюсеры не потребуют, чтобы это были хорошо узнаваемые, растиражированные лица?
- Я работаю с продюсером Артемом Васильевым, которого вы знаете по моей картине "Бумажный солдат" и по фильму "Полторы комнаты" Андрея Хржановского. Думаю, этим все сказано.
- Но вряд ли он станет возражать, если вы опять пригласите в свою картину Чулпан Хаматову.
- Какие тут могут быть возражения. Чулпан - прекрасная актриса. Кстати, я уже разговаривал с ней о моем будущем фильме. А сейчас обдумываю кандидатуры еще нескольких крупных актеров. Я должен получить артиста, который играет хорошо и которому я верю, а медийный он или нет - это дело десятое.
- В российском кино появилась новая генерация режиссеров, к которой принадлежите вы, Звягинцев, Попогребский, Хлебников, Федорченко... Если раньше в режиссуру приходили поколениями, можно ли сказать, что и сегодня так же? Существует ли, на ваш взгляд, общая идеологическая, эстетическая платформа, на которой возникло новое отечественное кино?
- Я такой платформы не ощущаю. Все мы разные. И по мировосприятию, и по эстетике. Но то, что в российском кино появилось молодое поколение достаточно сильных режиссеров, это факт. Посмотрите, кто завоевывает призы на крупных фестивалях. Звягинцев, Попогребский, Мизгирев, Федорченко... Это сегодня, по сути, единственное поколение российских режиссеров, которому есть что предъявить для показа в Каннах, Венеции, Берлине, Торонто, Локарно... Да, отбор картины на фестиваль - это во многом лотерея, тут масса привходящих обстоятельств. Ты можешь не попасть в Венецию или Канны, потому что тебя оттеснят, подвергнут какой-либо дискриминации. На фестиваль для отбора присылается от трех до пяти тысяч картин, а в конкурс попадает двадцать одна. И если наши режиссеры в результате невероятно жесткого отбора умудряются не только оказаться в числе достойнейших, но и получить приз, это кое о чем говорит. Знаете, в чем фундаментальная проблема нашей киноиндустрии? Нет, не в том, что у нас нет сценариев. И не в том, что у нас мало денег. И не в том, что у нас любят обманывать зрителей (пишут на афише, что фильм снят в технологии 3D, а потом выясняется, что это не так). И не в том, что у нас процветает пиратство. И не в том, что в России лишь 2 тысячи залов, тогда как в Америке их 37 тысяч. Фундаментальная проблема в том, что у нас очень мало настоящих продюсеров. Продюсер - это не тот, кто умеет писать бизнес-план. Не тот, у кого есть зарегистрированная контора. И не тот, кто в течение пятнадцати лет снимает фильмы сомнительного качества, но все его знают, он приезжает на "Кинотавр" и важно гуляет. Продюсер - это талант. Это дар Божий. Это тот, кто умеет свои детские фантазии, мечты или страхи воплощать в кинопродукцию. Например, Спилберг боится воды. Поэтому он снял фильм "Челюсти". Продюсер - это человек, способный угадать, чего сейчас хочет зритель. У нас есть энтузиасты, которые занимаются культурно значимым кино. И у них получается, хоть их и немного. Но продюсеров коммерческого кино, тех, кто способен не жаловаться на дефицит сценариев, актеров или режиссеров, а делать фильмы, также мало. Трагически мало. Поэтому сейчас самое главное дать дорогу молодому поколению продюсеров. Способному мыслить по-новому.
- Какие соблазны подстерегают режиссеров вашего поколения?
- Соблазны у всех одинаковые, независимо от поколений: успех, слава, деньги. Но я-то считаю, что главное в профессии - заниматься делом, которое тебе интересно. Не писать политических манифестов, не строить гостиницы, а заниматься своим делом.
- Тогда зачем вы вступили в Киносоюз, созданный в пику Союзу кинематографистов России, и даже заняли в этом Киносоюзе должность зампредседателя?
- Я не хотел быть зампредседателя.
- Поколение вашего папы прошло через эти соблазны. На Пятом съезде Союза кинематографистов СССР ораторы предавали анафеме классиков советского кино. После чего руководящие посты в союзе заняли Элем Климов, Андрей Смирнов, Сергей Соловьев - достойные люди и хорошие режиссеры. Вы помните, чем это закончилось?
- Ничем ужасным это не закончилось. Ну, через несколько лет упомянутые вами киномастера добровольно отошли от руководства союзом. Но пока они возглавляли его, не было таких потерь в имуществе союза, как потом. Во всяком случае в ту пору народ еще уважал кинематографистов. Теперь же всю страну от них тошнит. Когда я встречаюсь с кем-то и вдруг заходит речь о кинематографе, то никого не интересует кино. Все меня спрашивают, что делят мастера экрана. Лично я не хочу ассоциироваться с дележом недвижимости, дрязгами, сведением счетов. Я не желаю участвовать в бесконечном выяснении отношений. Поэтому вступил в Киносоюз. Понимаю, что этой организации придется нелегко. Это другая квартира. Маленькая, такая-сякая, но - без скандалов.
- Как будут складываться отношения Киносоюза с "большим" союзом? Вы предполагаете какое-то сотрудничество с ним?
- Это будет зависеть от вменяемости его руководства. Мы ведь родину любим не меньше, а может, и больше. Никто из нас никогда не планировал никаких "оранжевых" революций, в чем нас почему-то обвиняют. Киносоюз вообще не имеет отношения к политике.
- А к идеологии? Кино вообще - искусство идеологическое?
- Да, безусловно. Но речь не о той идеологии, какую вкладывают в так называемое русское патриотическое кино. Кстати, доля людей, считающих себя в России патриотами, упала за несколько лет с 76 до 70 процентов. Несмотря на огромное количество "патриотических" фильмов. Я считаю, что "Красотка" и "Однажды в Америке" как рассказ о стране невероятных возможностей, стране, где ты можешь преодолеть инерцию прозябания, обрести счастье, другую жизнь - фильмы гораздо более патриотичные, чем саги о героях древней Руси, которые на самом деле никто не смотрит. И еще. Культура - это диалог цивилизаций. Россию XX века знают не по миллионам ее граждан, а по Тарковскому или Бунину. Это та "одежка", по которой нас воспринимают в мире. И это не сталинский френч, а более или менее приличный костюм. Я не открою дверь незнакомому человеку в военной форме, а нормально одетому - открою. Кино - это культурное лицо страны. И, я думаю, в наших силах сделать это лицо хотя бы мало-мальски привлекательным.
Некоторые зрители и кинокритики считают фильм "Бумажный солдат" скрытой полемикой с картинами режиссеров-шестидесятников, склонных идеализировать свою эпоху. Сам же Герман-младший говорит: "Своим фильмом я ни с кем не полемизирую. Мне хотелось рассказать о 60-х годах без пафоса, но и без иронии. Когда мы сегодня читаем первые романы братьев Стругацких, эти книжки нам кажутся наивными, но для поколения людей, которые после сталинских десятилетий начали жить какой-то другой жизнью, они наивными не были. Идеалы шестидесятых - это не наивность. Это одна из корневых вещей, без которой не наступили бы дальнейшие перемены в нашей жизни. В том времени было много всего разного, и хорошего, и плохого. Точно так же и в нынешнем времени не все одноцветно: с одной стороны, больше ресторанов, с другой - меньше идеалов".