Судьба была щедра к Марку Тайманову на головокружительные встречи и интереснейших людей. Во времена непробиваемого железного занавеса он объездил семьдесят стран, дружил с Ростроповичем и Шостаковичем, был знаком с Вертинским, играл в шахматы с Че Геварой, обедал с главой сицилийской мафии, а однажды даже беседовал с Черчиллем. Разговор вышел коротким, но Марк Евгеньевич не жалеет: "Зато он не успел во мне разочароваться".
Что Тайманов - по-настоящему счастливый человек, я поняла, когда увидела его с детьми. Он шел по заснеженной улице, держа за руки близнецов Машеньку и Димочку, а те наперебой что-то рассказывали и по-детски нетерпеливо подпрыгивали, пытаясь завладеть отцовским вниманием. 7 февраля Марку Евгеньевичу исполняется 85 лет. Его детям еще нет и семи.
Российская газета: Марк Евгеньевич, у вас на визитке написано: "Марк Тайманов. Гроссмейстер, пианист". Все-таки шахматы - на первом месте?
Марк Тайманов: Будем считать, что это по алфавиту. Я-то до сих пор не разобрался, что у меня на первом месте. Не думаю, что, посвятив себя чему-то одному, я достиг бы большего успеха. Считаю, что по возможностям, определенным мне природой и судьбой, я добился максимума. К счастью, у меня слабый характер, поэтому я так и не решился предать какую-то из своих профессий. И очень рад этому. Ведь, если бы я отказался от шахмат или музыки, жизнь моя была бы не в два, а в сто раз менее интересной. Во-первых, музыка и шахматы - это замечательная комбинация, что называется, для ума и для сердца. А во-вторых, круг моего творческого общения значительно расширился именно благодаря такому сочетанию. И психологически у меня всегда был тыл. Человек, потерпевший крупную неудачу в своей единственной профессии, несчастен. Совсем другое дело, если есть другое занятие, столь же важное и любимое.
РГ: Связь между шахматами и музыкой прослеживается не только на вашем примере. В шахматы играли композиторы Шостакович, Ойстрах, Прокофьев. А гроссмейстер Таль, говорят, хорошо играл на рояле…
Тайманов: Хорошо - это преувеличение. Удивителен сам факт того, что Таль играл на рояле. У него ведь одна рука была трехпалой. А родоначальником счастливого сочетания шахмат и музыки был француз Франсуа Филидор - бесспорно, сильнейший шахматист XVIII века и родоначальник французской комической оперы. Его шахматные партии пережили века, а музыка до сих пор звучит на сцене.
Сергей Прокофьев был страстным любителем шахмат и говорил: "Шахматы - это мое второе я". В 1937 году на сцене московского Дома Работников Искусств он играл шахматный матч со скрипачом Давидом Ойстрахом. По условиям, проигравший должен был дать концерт в пользу детей, вывезенных из Испании. Но, кажется, матч так и не был доведен до конца.
С Прокофьевым я, увы, не встречался за шахматной доской, а вот с Ойстрахом мы много играли - наши пути часто пересекались за рубежом. Он хорошо играл, примерно в силу кандидата в мастера. Закончились наши шахматные встречи несколько неожиданно. Как-то раз он выиграл партию и сказал: "Ну все, Маркуша, мы с вами больше не играем. Хочу остаться победителем".
РГ: Вы, наверное, нашли для себя ответ на вопрос, почему столь разные сферы так притягательны друг для друга?
Тайманов: Как ни странно, шахматы и музыка довольно близки по духу. Прежде всего, это публичное творчество. Даже не так. Прежде всего - это творчество! Обе профессии требуют полета фантазии и в то же время - логического мышления. Стратегия и тактика - они, поверьте, важны при выстраивании как шахматной партии, так и музыкального произведения.
Кроме того, и музыка, и шахматы очень эмоциональны. О, шахматист во время партии переживает ничуть не меньше, чем музыкант!
РГ: Зал для шахматиста так же важен, как для музыканта?
Тайманов: По-разному. Например, для Таля публика была необходима. Фишер же, напротив, терпеть не мог зал. Зрители его всегда раздражали, в их присутствии он мог подолгу думать над первым ходом, никак не решаясь начать партию. Наш с ним матч в Ванкувере Фишер вообще хотел провести в закрытой комнате и, в конце концов, согласился на небольшой зал в студенческом городке.
Для меня же публика важна. С ней играешь совсем иначе.
РГ: В свое время ваш фортепианный дуэт с первой женой Любовью Брук был весьма знаменит. А что вы сами считаете своим самым большим достижением как пианиста?
Тайманов: Самое высокое признание в музыке - включение нашего дуэта фирмами "Филипс" и "Стенвей" в серию "Великие пианисты двадцатого столетия". Среди семидесяти альбомов, наряду с именами, перед которыми я всегда преклонял голову - Рубинштейн, Рахманинов, Горовиц, Гилельс, - стоит единственный фортепианный дуэт Любовь Брук и Марк Тайманов. Это стало совершенной неожиданностью и невероятной гордостью.
Кстати, моя музыкальная карьера чуть не погибла в самом начале. Поступая в музыкальную школу на Мойке, 20, я чуть не провалился. Пока проверяли ритм и слух, все было хорошо, а потом нужно было спеть какую-то мелодию - и у меня ничего не получилось. С детства и до сих пор при абсолютном слухе не могу правильно интонировать. Такой парадокс. Но я сыграл "Бабу Ягу" из "Детского альбома" Чайковского, которая очень понравилась членам приемной комиссии - и был принят.
РГ: А потом вы стали знаменитым, сыграв юного скрипача в фильме "Концерт Бетховена". Вот только как одиннадцатилетний мальчик играл в кадре на скрипке, будучи пианистом?
Тайманов: Мне дали педагога, который в короткие сроки научил меня не только красиво и грамотно держать скрипку, но и изображать несколько кусков из концерта Бетховена. Я должен был выучить аппликатуру левой руки на грифе и штрихи смычка в правой руке. По-видимому, мне это удалось - даже в крупных планах подвоха не видно.
Спустя много-много лет к нам на концерты приезжал чудесный американский скрипач Исаак Стерн. Мы с ним были дружны, много времени проводили вместе. Однажды он делился со мной впечатлениями после мастер-класса в консерватории: "Много у вас способных молодых скрипачей, только странным образом все они как-то очень неинтересно, неартистично держат инструмент. Лишь однажды в своей жизни я видел русского юного скрипача, который играл по-настоящему красиво. Это было в фильме "Концерт Бетховена". "Айзик, - говорю, - это был не скрипач, это был я!"…
А в 1937 году, когда открылся Дворец пионеров имени Жданова, то в числе гостей на этот праздник был приглашен и "киностар" Марк Тайманов. Директор Дворца пионеров спросил меня, где бы я хотел заниматься. И тут внутренний голос подсказал - в шахматном клубе.
РГ: Вам посчастливилось быть учеником самого Ботвинника…
Тайманов: Ну, не сразу, конечно. Уже когда я добился определенных успехов, меня взял в свою группу Михаил Моисеевич. Педагогом он был удивительным! Говорил: "Я не должен вас учить шахматам. Я должен вас научить учиться". Он никогда не читал нам лекции, а давал задания, касающиеся различных сторон шахматного творчества: дебюты, эндшпили, миттельшпили. А потом заинтересованно и критически заслушивал наши мысли.
РГ: Однажды вы сказали, что Дмитрий Шостакович - самый удивительный человек, который вам встречался в жизни.
Тайманов: О, да, он был потрясающим. С одной стороны, Шостакович органично вписался в советское время, с другой - это человек совершенно из другой эпохи. Своеобразный князь Мышкин, страдающая душа. Он болел за каждого человека, старался помочь всем, кто к нему приходил, и очень переживал, когда не мог сделать невозможного. Мы не раз бывали друг у друга в гостях. Помню, пришел как-то к нему и вижу, что над роялем (Слава Ростропович привез ему замечательный "Стенвей") висят два портрета - Бетховена и Матвея Блантера. Я говорю: "Дмитрий Дмитриевич, почему такое необычное сочетание?". "Понимаете, - отвечает, - я Бетховена очень ценю, мне приятно на него смотреть. А это Мотя пришел, сам повесил - ну и пусть висит".
А вот в шахматы мы с Шостаковичем не играли. Хотя он мне рассказывал историю, как в свои юные годы подрабатывал тапером в немом кино, в кинотеатре "Баррикада" на углу Большой Морской. Однажды в антракте между фильмами к нему подошел какой-то господин и предложил сыграть в шахматы. Шостакович очень быстро сдал партию и услышал: "Не огорчайтесь, вы проиграли Алехину".
РГ: Алехин, Таль, Ботвинник… Раньше имена шахматистов знали все. Но, пожалуй, на Каспарове это закончилось. Почему?
Тайманов: Да, я бы сказал, что на Каспарове, тринадцатом чемпионе мира, завершился золотой век шахмат. Дело в том, что все они до тринадцатого включительно были яркими, самобытными личностями. Это великий Ласкер - философ и мыслитель. Это блистательный Капабланка - Моцарт за шахматной доской, дипломат, красавец и полиглот. Это Алехин - видный юрист и интереснейший человек, это Эйве - профессор, крупный математик. Каждый чемпион мира был интересен и вне шахматной доски. Столкновение таких противоположных по темпераменту, интересам, общественным взглядам людей всегда было событием. Ну вот, скажем, матч Карпов-Каспаров. Это же был не просто шахматный поединок, это борьба двух миров!
Если же посмотреть на сегодняшних чемпионов, то большинство из них за пределами шахмат не вызывают особого интереса. Ну, пожалуй, отличается своеобразием Вишванатат Ананд - может быть, в силу того, что он индус. Кроме того, он чрезвычайно интеллигентен по натуре и не лезет ни в какие туалетные скандалы.
Может быть, нынешних шахматистов обделил компьютер, он изменил научную природу шахмат. Ведь одно из самых интересных свойств шахматного искусства - анализ. Раньше нужно было годами разрабатывать какую-то идею, мучаться, вынашивать, а теперь задачи решаются, стоит лишь подключить бесстрастную железку. Происходит и выхолащивание эмоций, что для шахмат, как публичного творчества, губительно.
Еще один аспект - шахматы сейчас коммерциализировались. Если в моем матче с Фишером призовой фонд составлял три тысячи долларов, то сейчас уважающий себя гроссмейстер за такую цену не согласится дать сеанс одновременной игры.
Вот, собственно, причины потери общественного интереса к шахматам - они упростились, коммерциализировались, компьютеризировались, и на олимп перестали попадать интересные сами по себе личности.
РГ: А как же Фишер? Для него ведь ничего, кроме шахмат, в мире не существовало.
Тайманов: Да, но может быть, он именно этим и был интересен. Ведь он был не просто профессиональным шахматистом, а служителем этого культа. Я даже никогда не видел его без шахматной доски.
Такой пример. Некоторое время он был увлечен (что с ним бывало крайне редко) одной нашей петербурженкой, очаровательной Полиной. Но она не говорила по-английски, и Фишер попросил мою жену Надю быть переводчицей на их романтической встрече. Полина опаздывала. Фишер же появился в странном виде: несмотря на летнюю жару, он был в кожаной куртке, застегнутой на все пуговицы, а в руках нес авоську, в которой, естественно, лежали шахматы. Первый вопрос, который он задал Наде: "Играете ли вы в шахматы?". И потом, пока не появилась Полина, так и не смог найти другой темы для беседы.
Шахматы были его жизнью, его философией. Он даже говорил, что те пять лет, которые он провел в школе, были для него потерянными, потому что это время он мог посвятить шахматам. Наверное, он был необразован. Но ни в коем случае нельзя обвинить его в неэрудированности. Ай-кью у него был невероятно высоким.
В то же время у Фишера были свои пункты сдвига. Он, например, ненавидел коммунистов и был страшным антисемитом, хотя его мать была верующей еврейкой. Да, в каких-то моментах он был несимпатичен и даже нетерпим. Но он был гением, а значит, имел право на некие странности, ведь гениальность - это уже сдвиг.
РГ: Если вернуться к вашему легендарному матчу с Фишером - все-таки у вас были тогда шансы выиграть?
Тайманов: Думаю, нет. Но, пожалуй, я не должен был проиграть с таким счетом. И это признавал сам Фишер. Он говорил, что результат не соответствует ходу борьбы в матче, и к шестой партии, по его мнению, счет должен был быть максимум 3,5-2,5 в его пользу. Но здесь сыграл свою роль психологический фактор. Потому что я впервые столкнулся не с партнером, а с компьютером, который не делает ошибок.
РГ: Недавно мы спрашивали одного известного писателя, побывавшего в гостях у "РГ", бывает ли женская литература. Он ответил, что литература бывает хорошей и плохой, а пол автора не имеет значения. А существуют ли женские шахматы?
Тайманов: Женские шахматы все-таки есть, и они немножко отличаются. Хотя все меньше и меньше. Это раньше было много шуток: мол, как может женщина играть в шахматы, если пять часов нужно молчать? И поначалу женские шахматы, скажем прямо, не возбуждали, потому что не было ни одной симпатичной шахматистки. А сейчас в шахматах такое количество очаровательных женщин! О, на женские турниры сейчас ходят больше, чем на мужские - есть на что посмотреть.
Я женские шахматы знаю не понаслышке. Лет пятнадцать назад голландский меценат Йоп ван Остерон, большой любитель шахмат, организовал интересную серию турниров "леди и сеньоры". С одной стороны играли выдающиеся шахматисты старшего поколения - Смыслов, Тайманов, Корчной, а с другой - юные талантливые шахматистки. Должен сказать, это было серьезное испытание. Девушки играли очень здорово. И когда мы выигрывали матч - а это случалось далеко не всегда, - мы испытывали чувство глубокого удовлетворения.
РГ: Марк Евгеньевич, ваша жизнь богата удивительными знакомствами. Можете ли вы выделить среди всех этих встреч самую главную?
Тайманов: Легко. Это была встреча из роддома моих близнецов - Машеньки и Димочки. С появлением в мире детей все остальное кажется очень мелким. И я должен сказать моим около-сверстникам, что никогда не чувствовал себя таким счастливым, как теперь, когда жизнь сосредоточилась на этих удивительных существах. Спасибо Наде за это!
РГ: Разница между вашим первым сыном и близнецами составляет 57 лет - по сути, это два поколения!
Тайманов: Да, у нас очень смешная ситуация. Машенька и Димочка приходятся тетей и дядей моей внучке. А ей 27 лет.
Конечно, появление первенца стало для меня радостным событием, я был и остаюсь счастливым отцом. Но тогда мне было немногим более двадцати, и жизнь была полна отвлекающих моментов: музыка, шахматы, выступления, разъезды, гастроли. А сейчас я полностью переключился в мир моих деток. Это очень интересно, да и необходимо, потому что у нас нет ни бабушек, ни дедушек, которые могли бы помочь.
Вы знаете, они хоть и близнецы, но совершенно разные. Димочка любит сладкое, Машенька - соленое. Дима увлекается шахматами, Машу привлекают музыка и балет. Чем они меня удивляют - так это образностью мышления и замечательным, гармоничным русским языком. Правда, заодно обогащают и наш лексикон принесенными из детского сада словечками. Например, в наш язык плотно вошло ранее мне неизвестное слово "тащусь". Так что я теперь могу сказать: я тащусь от своих детей!
Досье "РГ"
Марк Тайманов родился 7 февраля 1926 года. Окончил шахматную школу Ленинградского Дворца пионеров и Ленинградскую государственную консерваторию имени Римского-Корсакова.
Как музыкант получил известность, выступая в фортепианном дуэте вместе со своей первой женой Любовью Брук. В шахматах - международный гроссмейстер и заслуженный мастер спорта. Дважды принимал участие в соревнованиях претендентов на первенство мира. В 1953 году был в середине турнирной таблицы, в 1971 году в первом же матче проиграл Роберту Фишеру со счетом 0:6. В Советском союзе это расценили едва ли не как предательство. Когда Тайманов возвращался домой, на таможне у него нашли книгу Солженицына, хотя обычно шахматистов не досматривали. По словам гроссмейстера, начальник таможни не скрывал того, что это спланированная акция: "Если бы вы, Марк Евгеньевич, поприличнее сыграли с Фишером, я бы вам лично донес до такси хоть полное собрание сочинений Солженицына". После этого Тайманова перестали посылать на турниры за границу, лишили звания заслуженного мастера спорта СССР и восстановили лишь в 1991 году.
Марк Тайманов - автор нескольких мемуарных и аналитических книг. Последняя - "Вспоминая самых-самых".