Дозвонился до Алексея Николаевича с трудом: оказался он в южно-корейском Пхенчхане, где на юниорском первенстве мира выступает его ученица Лиза Туктамышева.
Российская газета: С наступающим! И если подводить какие-то итоги первых семидесяти, то какими они вам видятся?
Алексей Мишин: Пусть они видятся другим. Человека оценивают за вклад в жизнь, в отрасль, где он особенно силен... Можно я откину ложную скромность?
РГ: Попробуй вам что-нибудь запретить.
Мишин: Тогда я скажу, что в фигурное катание, мою сферу деятельности - я внес серьезный вклад. С практической, тренерской стороной, смею думать ясно. Обратимся к стороне научной. Мои труды по многооборотным прыжкам, по улучшению техники скольжения и скорости, повышения выносливости фигуриста, изучают во многих странах - от Северной Америки - до Новой Зеландии. По всем критериям - это серьезнейшая работа.
РГ: А есть ли спортсмен, которого можно назвать самым любимым? Который все эти замыслы и воплощал?
Мишин: Понимаете, ни у одного тренера мира не было такого количества одиночников, которые бы завоевали столько медалей на крупнейших чемпионатах. И с течением лет, мои симпатии росли, ширились. Я отдавал мою любовь многим. Это был и Леша Урманов - наш первый олимпийский чемпион. Алексей Ягудин - мой первый чемпион мира. Пришел, и надолго, черед Жени Плющенко. Сейчас я горжусь Артуром Гачинским. И, конечно, растапливает мое сердце Петя Гумерник.
РГ: Это кто? Почему не знаю?
Мишин: А как вы его можете знать, если мальчику всего восемь лет, но он уже делает прыжки в два с половиной и в три оборота.
РГ: Вы всю жизнь работали под одним и тем же своим девизом...
Мишин: Нет-нет, всю жизнь действительно под одним девизом. Но он придуман не мной, а Гайдаром. Идти и не сдаваться.
РГ: И не сдавались?
Мишин: Точно: никогда. Но были, были сложные времена. Вдруг где-то в 1975-1976 сделали меня невыездным.
РГ: За что?
Мишин: Ни за что. Клеветники меня не выносили. Оболгали, и права выезжать за рубеж меня лишили. Нонсенс: тренер не может руководить спортсменом на крупнейших турнирах. Я не сдавался. Обратился в партийные органы.
РГ: Представляю, что вам там ответили.
Мишин: Не представляете, потому что и представить нереально. Сказали, что так как генеральный секретарь товарищ Леонид Ильич Брежнев подписал Хельсинкскую декларацию, то и говорить выездной - невыездной даже нельзя. Нет понятия - нет и ответа.
РГ: Вы говорили с недоброжелателями?
Мишин: Я их благодарил. Они заставляли меня еще больше работать.
РГ: И с вас этот титул невыездной сняли?
Мишин: Что вы. В партийных органах отказали. И тогда пошел в районное отделение КГБ. И нормальный человек, заместитель начальника Николай Платонович Патрушев...
РГ: Этот тот самый, который...
Мишин: Именно. Так он быстро во всем разобрался и объяснил, что его ведомство ко мне претензий не имеет. И еще один человек помог. Председатель Спорткомитета Сергей Павлович Павлов. Он беседовал с высшим партийным начальством. И проклятие с меня сняли. Но этого коммунистического киселя я нахлебался.
РГ: Хоть сейчас такого нет.
Мишин: Такого - нет. Но с чем и за что бороться - по-прежнему хватает. И я предпочитаю это делать у себя на Родине. Потому что горжусь тем, что она моя, а еще тем, что я, наверное, один из немногих тренеров, которые даже в наиболее трудные времена из Питера заграницу работать не ехал.
РГ: Что будет с Плющенко? Он и правда выступит на Олимпийских играх в Сочи?
Мишин: Ни один человек в мире не ответит вам на этот вопрос. Кто знает, что может произойти со спортсменом, готовящимся уже к своей четвертой Олимпиаде. Мы работаем вместе уже 17 лет.
РГ: Рекордный срок для фигурного катания.
Мишин: Возможно, возможно. И, очень хотелось бы, чтобы работали и дальше. Пока могу сказать с полной определенностью. Женя построил сейчас свою жизнь так, что альтернативы его участию в Олимпиаде нет. Все поставлено на это, все остальное - отброшено. Если не помешают травмы, непредвиденные обстоятельства, то цель вполне реальна. А я буду помогать ему в этом не жалея сил.
РГ: Перед юбилеем груза лет не ощущаете? Ничто не давит?
Мишин: Честно - никакого. Я задумываюсь, чего бы такого я не мог и не могу делать в наступающие 70? Пока ответа не нахожу. Тут почти все зависит от двух причин. Первое: у человека должен быть соответствующий настрой. Жалеть себя, думать пора - не пора категорически запрещается. Это губит многих. Второе: тяжелая болезнь. Если ты природой и Богом от нее избавлен, то продолжай вкалывать на всеобщее благо. И как раз этим я и занимаюсь.