Поделиться
Полемика, разгоревшаяся после вручения группе "Война" премии "Инновация", затрагивала не только искусствоведческие сферы. Речь шла не о творчестве, но по преимуществу о том, какую позицию к такому решению жюри должно было занять Министерство культуры России, читай Александр Авдеев. Не стану вспоминать все перипетии публичных споров. Замечу только, что отношения любого министра культуры с творческой интеллигенцией, в том числе и с такой радикальной, как получившие "Инновацию" питерские художественные активисты, - предмет сложный, уж точно не предполагающий прямолинейных ходов. Не только в России, но и за ее пределами. Не только в ХХI, но и в ХХ столетии. Тем, кто не верит мне на слово, советую обратиться к биографии образцового министра культуры советской эпохи.
В высшей степени интересная книга Леонида Млечина о Екатерине Алексеевне Фурцевой может удивить тех, кто помнит эту бесспорно красивую и обаятельную женщину только как министра культуры Советского Союза. Просто потому, что собственно этой, последней политической ипостаси Фурцевой посвящена едва ли четвертая часть объемного биографического исследования. Млечину явно интереснее раскрыть исторический контекст, в котором складывались головокружительные политические карьеры, - равно как и обрывались они в кровавом круговороте партийной борьбы. Судьба Фурцевой - словно продолжение знаменитой киноленты Александра Зархи и Иосифа Хейфица "Член правительства" с Верой Марецкой и Николаем Крючковым в главных ролях. Эта картина вышла на экраны в 1939 году, и слова героини Александры Соколовой: "Вот стою я перед вами, простая русская женщина...", сказанные бывшей крестьянкой, которая стала членом Верховного Совета СССР, - стали искушением для многих простых советских женщин. В 1939 году Екатерина Алексеевна, родившаяся в Вышнем Волочке и в пятнадцать лет ставшая к ткацкому станку, уже была в Москве, она училась в Московском институте тонкой химической технологии имени М.В. Ломоносова, где ее довольно быстро избрали секретарем партийного комитета. А через семнадцать лет она достигнет таких высот, о которых "простая русская женщина" Александра Соколова и мечтать не могла. 27 февраля 1956 года Е.Фурцеву избрали секретарем ЦК КПСС, а 29 июня 1957 года она стала еще и членом Президиума ЦК партии.
Именно поэтому назначение на пост министра культуры СССР в мае 1960 года она восприняла как личную катастрофу, как ссылку, причин которой она не могла понять до конца дней.
Ни в коей мере не хочу пересказывать книгу Л.Млечина, в которой он пытается рассказать о Фурцевой беспристрастно, описывая ее как умелого и делового политического карьериста и одновременно как о бесспорно талантливой и эмоциональной женщине, способной любить и ненавидеть. По своему ранимой и хрупкой - что, в конечном счете, и привело ее к уходу из жизни. Наверное, вторую редакцию этого исследования можно было бы дополнить некоторыми важными историями. Такими, например, как запрет "Доходного места" А.Н. Островского в постановке Марка Захарова в Театре Сатиры или изгнание Анатолия Эфроса из Театра имени Ленинского комсомола, а затем и разгром его постановки чеховских "Трех сестер" мхатовскими стариками по просьбе министерства культуры - уже в Театре на Малой Бронной. Впрочем, и многими другими, где Фурцева предстает то ангелом, то дьяволом. Но, в конце концов, это дело автора.
Для меня в данном случае важно другое. На страницах этой книги Леонид Млечин открывает широкой читающей публике профессиональное противоречие, подстерегающее каждого, кто занимает пост министра культуры в нашей стране. Даже в отнюдь не диетические времена Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева, когда сталинизм властно противостоял десталинизации, Фурцева, которая знала, что колебаться можно только вместе с генеральной линией партии, проникаясь атмосферой творческой жизни, вольно или невольно выступала посредником между творческой интеллигенцией и партийными инстанциями. Кого-то она любила, кого-то терпеть не могла, - но, даже осознавая ограниченность своих возможностей, она нередко защищала и самих художников, и их произведения от жестких нападок своих недавних коллег со Старой площади, где находился могущественный аппарат ЦК КПСС.
Эту миссию посредничества вынуждены были брать на себя и те министры, которые спускались на этот пост с партийных высот (последним из них был В.Г. Захаров, которого направили в министерство с должности второго секретаря Московского горкома КПСС), и те, кто вырастали до этой должности в недрах художественной жизни. Начиная с Николая Губенко, назначенного министром культуры СССР в ноябре 1989 года, и Юрия Соломина, который в июне 1990-го стал членом правительства РСФСР, руководить министерством стали люди, хорошо известные в профессиональной среде. И если в советские годы министр культуры был прежде всего партийным функционером, призванным держать в идеологической узде, склонную к фронде художественную интеллигенцию, то в новейшие времена он по существу стал представителем профессиональной среды, которую он призван опекать и защищать, и к тому же еще поддерживать материально. Притом, что сама среда состоит из эгоцентриков, ибо без эгоцентризма никакого художественного творчества не существует вообще. Кому-то кажется, что само существование среды исчерпывается десятком индивидуальностей, имена которых у всех на слуху, - удовлетворение интересов В. Гергиева, Н.Михалкова или М.Пиотровского обязательное и достаточное условие устойчивости министра. Но это далеко не так. Современная культура, как и современное общество, весьма многообразна. В ней идет - то разгораясь, то затухая - весьма серьезная эстетическая и идейная полемика (сознательно избегаю слова "борьба"), в которой министр культуры по возможности не должен участвовать. У него как у чиновника не может быть ни эстетических вкусов, ни выраженной идеологической позиции. В принципе государство обязано поддерживать все творческие инициативы, если они не нарушают Конституцию. И в этом смысле сегодня министр культуры тоже выступает посредником, правда, не только между художниками и государством, но и между творцами и обществом. Ибо он должен отстаивать не только права мастеров культуры, но и интересы налогоплательщиков. Он должен соблюдать хрупкое равновесие между различными группами, нередко враждующими между собой за право эксклюзивно представлять отечественную культуру. И среди налогоплательщиков есть такие, кому нравится группа "Война", думаю, их не намного меньше, чем пользователей "Живого Журнала" в России. Но с другой стороны, мы должны понимать, что закон о запрете ношения паранджи и никаба во Франции принимал парламент, который содержится, в частности, и на налоги тех, кто считает необходимым, чтобы их дочери и жены носили исламскую одежду.
Все это написано ни для защиты, ни для обвинения. Но только для того, чтобы попытаться понять, сколь драматична миссия посредника, которого, порой, не хотят (или не могут) расслышать.