Поделиться
Пробиться в берлинские клиники с пациентами, страдающими заболеваниями EHEC и HUS, той самой кишечной инфекцией, тяжелее, чем взять Бастилию.
Три дня понадобилось корреспонденту "РГ", чтобы получить разрешение на посещение самой крупной больницы в Европе - берлинской университетской клиники "Шарите".
В управлении здравоохранения берлинского сената "РГ" объяснили, что в Берлине вообще-то не так много пациентов, зараженных вирусом. Всего с самого начала эпидемии насчитывалось 39 человек с диагнозом EHEC (так называется бактерия) и 16 больных HUS (гемолитико-уремическим синдромом). Однако некоторые из них захотели лечиться поближе к дому, и были госпитализированы в клиники Гамбурга.
Где же лечились берлинские пациенты? Представительница сената наотрез отказалась давать "РГ" информацию об этом, рекомендовав поспрашивать в отдельных районах города. Что ж, лиха беда начало. Первым делом позвонила в свой местный отдел здравоохранения района Штеглиц-Целендорф. Однако и его начальник не знал, есть ли нужные мне больные в больницах района. Посоветовал обратиться в больницу им. Эмиля фон Беринга - одну из клиник предприятия "Хелиос".
Услышав о причине обращения, глава службы маркетинга и рекламы Барбара Лай решительно отказала в посещении лечебного заведения. Почему? На этот вопрос она ответить так и не смогла. Нет, потому что нет. А есть ли пациенты, инфицированные EHEC? Есть, но с ними разговаривать никто не позволит.
Руководительница отдела по связям со СМИ университетской клиники "Шарите" Штефани Винде будто на баррикадах стояла, защищая больницу и пациентов от прессы. По ее словам, общественный голод на информацию об этих болезнях уже утолен и врачам, мол, надо спокойно работать.
После таких отговорок корреспондент "РГ" напрямую обратилась к медикам. Доктор Кристоф Зелленбемер, главврач гастроэнтерологического отделения 31-й клиники им. Эмиля фон Беринга, вежливо ответил, что в настоящее время в отделении мало свободного персонала. Все работают в цейтноте. Это один аспект. Другой - в отделении есть пациенты с положительными анализами на EHEC, однако с очень мягким протеканием болезни. Поэтому они ни в коей мере на не могут служить "иллюстрацией" для картины заболевания.
Уже слабо надеясь на успех, набрала телефон нефрологической клиники больницы "Шарите". Вежливая секретарь посоветовала мне заручиться поддержкой главного директора. После ряда электронных посланий раздался звонок.
- Здравствуйте, это профессор Ноймайер, директор нефрологической клинки, вы хотели прийти к нам?
Не веря своему счастью, тут же сорвалась с места. Ведь мне позвонил сам профессор Ханс-Х. Ноймайер - корифей с международным именем!
Профессор, наливая чай, рассказывает, что в Берлине вовсе не так много пациентов. В основном больные лежат в Гамбурге и Киле, потому что именно там очаг инфекционного заболевания. Случаев заражения кишечной палочкой EHEC в Берлине - 48, 15 больных HUS. Почему данные клиники разнятся с официальными? Считают по-разному. Кто-то посчитал пациентов два раза, а кто-то забыл, что уже некоторые были отправлены по месту жительства. Общая неразбериха и недостаток координации в ведомствах.
Тяжелые пациенты в клинике тоже есть. Кому-то повезло, а кому-то - нет. Все зависит от иммунной системы человека. Бактерии лопаются и пробивают стенки кишечника. Потому попадают в другие органы - почки, мозг. Умирают люди от перитонита, отказа почек и нервной системы, в общем, от сепсиса - заражения крови. Летальный исход был, в основном, у пациентов кому за 60 лет, хотя и молодые умирали. Всего 29 смертных случаев на шестьсот больных. Около пяти процентов. Не так уж много для эпидемии. Однако в "Шарите" всех спасли.
В почках, объясняет профессор, очень маленькие сосуды, хотя этот орган фильтрует 180 литров крови в день. Получается, что он не справляется с ядовитыми бактериями. Приходится разжижать кровь, очищать и заменять. Для вывода зараженной плазмы применяют плазмофарез, для очищения и поддержания функции почек - диализ.
- Давайте я покажу вам, как это делается, - предлагает профессор.
Мы идем по тихим просторным коридорам замершей клиники. Везде - стерильная чистота. Пол просто блестит. Вокруг - ни души. Перед лифтом профессор высоко поднимает руку с карточкой. Лифт реагирует.
- Это для того, чтобы тяжелых пациентов удобнее вкатывать можно было. Инфракрасный чип вставлен в кровати, и вот этот глазок в потолке реагирует на него. И лифт сам приходит и открывается.
В отделении диализа - три пациента. Как раз им проводят промывание почек. На приборах, как бобины старого магнитофона, круглые пластины. Узнав, кто я такая и зачем пришла, пациенты смеются: "Мы салат не едим!"
Оказывается, есть больным HUS можно все, лучше в протертом виде, избегать надо жирного и копченостей, как при обычной почечной недостаточности. Еду в палаты приносят три раза в день на специальных закрытых пластиковых подносах. Вся посуда тщательно дезинфицируется при высоких температурах.
Профессор показывает пустые койки, задернутые прозрачной клеенкой. Места еще есть! В нормальной ситуации требуется один врач для проведения диализа у 30 пациентов. В большой клинике хватит трех врачей в день. Со своими пациентами "Шарите" справлялась без проблем. А вот в клинике района Эппендорф в Гамбурге были и очереди. Приходилось и по сорок пациентов друг за другом одной машиной чистить. Клиника профессора Ноймайера была готова людей из Гамбурга принять, но никто не согласился. Люди предпочли хоть в тесноте, но около дома лечиться - рядом ведь родные и близкие.
Другой метод лечения - с помощью американского препарата, очень дорогого, 50 тысяч евро за десять доз, первая доза бесплатно. Препарат, правда, не допущен для лечения HUS. Да и надежного доказательства его действенности нет. Но антибиотики применять - еще хуже, они только усугубляют ситуацию, расщепляя ядовитые бактерии и помогая им попасть в другие органы.
- Хотите посмотреть на интенсивную пациентку? У нас таких четыре было, троих мы вылечили и домой отправили.
В коридорах пусто и гулко. Ни одного больного не видно. Все в палатах - выходить запрещено, заболевание заразное. Единственные живые существа - рыбки в большом аквариуме. Вдруг раздается громкий смех. Выходят три молодых человека и девушка в футболках и шортах с магазинными пакетами.
- Вы на барбекю собрались? - спрашивает профессор.
- Да, - белозубо улыбается девушка.
- Это наши молодые врачи-практиканты, у них рабочий день закончился, - ухмыляется про себя профессор и ведет меня дальше по коридору. Открывает дверь:
- Вот посмотрите, сколько у нас врачей, и расскажите там всем, чтобы панику не сеяли.
В небольшой комнате восемь молодых мужчин в белых халатах - сидят перед компьютерами с историями болезни, медицинскими справочниками. Один рассказывает, что тоже хотел в Гамбург поехать, ведь интересно, когда много больных, своего рода вызов. Но его не приняли. Своих медиков достаточно. Да и здесь его помощь понадобилась.
Профессор Ноймайер подводит меня к герметично закрытой двери, достает ключ. Мы входим в отделение реанимации, где лежат тяжелые больные. Вокруг - ни души. За стеклянным стеклом - будто комната небольшая. Черноволосая молодая медсестра в синей больничной одежде - рубашке и брюках - приветливо и весело здоровается с профессором. Не боится ли она работать с заразными пациентами? Смеется, ерунда, мол, надо просто дезинфекцию проводить, а этому их учили.
Двери двух палат открыты. Там лежат незаразные пациенты. В одной врачи и медсестры проводят эндоскопию, в другой идет перевязка. Останавливаемся перед деревянной дверью с надписью: "Стоп, шлюз перед инфекционной палатой! Входить только в специальной одежде! Закрывать дверь!"
Профессор держит перед замком карточку-ключ. Входим в узкий маленький коридорчик. Затем - другая дверь со стеклом. Все герметично закрыто. Палата просторная, на одного человека. В середине на приподнятой кровати сидит больная HUS, женщина средних лет. На небольшом расстоянии от нее стоит человек с защитной маской в зеленом халате и шапочке. Вокруг - множество капельниц и мониторов. Есть и отдельные приборы для плазмафореза и диализа. Пока они не работают. Вид у пациентки вполне умиротворенный. На боковом столике стоит поднос с едой. Женщина и мужчина удивленно, но приветливо смотрят на нас.
- Сейчас пациентка обедает, - поясняет профессор.
- А кто же этот человек? - спрашиваю.
- Это ее муж.
- Разве сейчас время посещения?
- У нас даже в реанимации время посещения не ограничено. Пусть он ее хоть ночью навещает. Ей хорошо и надежно, когда муж рядом. А если нашим пациентам хорошо, значит, они выздоровеют. Главное - не иметь телесного контакта и тщательно мыть руки антисептическим раствором после посещения палаты.
- Пациентка, однако, не выглядит совсем больной.
- Ей еще не так уж плохо, но мы как раз хотим предотвратить ухудшение состояния.
- И она будет здорова?
- До здоровья долгий путь. Надеемся, у нее не останется хронических следов и удастся избежать пересадки почки.
- А почек достаточно в Германии?
- Сейчас на очереди стоят восемь тысяч человек. Из-за гемолитико-уремического синдрома около ста человек прибавилось. Вот если кто-то из родственников поможет и свою почку отдаст, как бывший министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер своей жене помог, тогда проблемы не будет.
Профессор помахал рукой пациентке, и мы вышли из шлюза. Дверь за нами автоматически захлопнулась.
На обратном пути спрашиваю у профессора, кстати, всемирно известного специалиста по пересадке почек, была ли угроза не справиться с громадным потоком больных? Профессор хитро улыбается:
- Неужели вы, и правда, думаете, что мы бы с этим не справились? В Германии тысяча восемьсот нефрологов. Наша клиника - самая большая в Европе, на 3 500 кроватей. Я здесь уже семнадцать лет работаю. Эпидемия была - да, но все были подготовлены. Потом, не все больные были тяжелыми. То, что в Германии были проблемы с лечением пациентов - полный идиотизм. Если бы была нехватка врачей - в Гамбурге согласились бы и берлинских принять. Нефрологическая клиника "Шарите" послала туда пять медсестер, для поддержки местных врачей. Вот они все еще там. А врачей никто не захотел принять. Плазмы тоже было достаточно. За день у пациента изымается 12 литров, два-три новых надо влить. Но Северная Германия обошлась своими запасами. Если бы возникли проблемы в ФРГ, наверняка можно было подтянуть резервы Евросоюза. Но до этого не дошло. Сейчас эпидемия идет на спад.
Профессор показывает мне графики: столбик заболеваний 11 июня такой же невысокий, как в начале эпидемии 20 мая. Прощаемся перед выходом. У профессора настроение выходного дня.
Вернувшись на рабочее месте, нахожу в электронной почте письмо от фрау Винде. Она узнала о моей самодеятельности и запрещает посещать клинику без ее разрешения.
Кстати
По данным института им. Роберта Коха, в Германии и других странах бактерией типа EHEC O104:H4 было заражено более трех тысяч человек, более тридцати пяти умерли от EHEC и осложнения HUS. Новый микроб был оснащен мутированным геном, необычайно агрессивен и не реагировал на антибиотики. Причиной эпидемии были ростки соевых и других бобовых культур, поступившие в общепит и магазины из экологического хозяйства в Биненбюттеле. Орошаемые водой ростки созревают в центрифуге при 38 градусах Цельсия. Это - благоприятная среда для размножения бактерий. По данным предприятия, для полива применяется исключительно родниковая вода. Как микробы попали на ростки, до сих пор установить не удалось. Возможно, они были уже на семенах, которые поставляются из различных стран, в том числе из Китая. Поэтому эпидемиологический институт не исключает, что другие предприятия по производству ростков также были рассадником EHEC. Хотя эпидемия затихает, новые случаи заражения и летального исхода не исключены.