Поделиться
XXXI Декабрьские вечера Святослава Рихтера в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, проходящие под девизом "Безумные песни: фантазии и видения", финишируют 29 декабря концертом английской хоровой музыки в исполнении Камерного хора Московской консерватории. Одним из самых заметных на Декабрьских вечерах стало сольное выступление пианиста и дирижера Игната Солженицына.
В контексте заявленной на Декабрьских вечерах темы "безумных песен" удачным оказался сам выбор программы Игната Солженицына. Экстатический тон фортепианных циклов Роберта Шумана "Танцы Давидсбюндлеров" и "Крейслериана" идеально соответствовали мистическим откровениям визионерской живописи Уильяма Блейка, выставленной в Белом зале музея. Всегда отличающийся концептуальным подходом к составлению программ Игнат Солженицын явно попал здесь "в десятку", причем результат не был фигуральным - в антураже грандиозного блейковского "ясновидения" вымышленные миры и интимная лирика Шумана прозвучали с особенно хрупкой, душевной интонацией. Причем и "Танцы Давидсбюндлеров", пронизанные любовной экзальтацией Шумана, и его таинственная, мятущаяся, гениальная "Крейслериана" в интерпретации пианиста оказались вдруг слитыми как будто в одно музыкальное полотно - однородное по фактуре, стройное, неожиданно лишенное "родового" шумановского безумия.
Солженицын словно нащупал в Шумане некую константу - бесконечный лирический поток, поэтическое самоизлияние души. В "Танцах" ушла резкая романтическая контрастность, в "Крейслериане" - пароксизмы и пограничные эмоции. Удивительно, но Солженицын магнетизировал зал другими качествами - внятной, чистой музыкальной фактурой, красивым ровным звуком, без захлестов динамики и темпов, какой-то свежей ясностью, вдруг по-новому открывшей запутанный душевный мир шумановской музыки. И "Танцы Давидсбюндлеров", вымышленных Шуманом персонажей некоего Давидова братства, отстаивавшего новые формы искусства, предстали вдруг наследием классических сюит, правда, с щемящей интонацией стремления к равновесию красоты. А бурная, эмоционально неуравновешенная "Крейслериана", обращенная к романическому персонажу Гофмана - безумному капельмейстеру Иоганну Крейслеру, с ее взрывной, захлебывающейся фактурой, зазвучала ясно, артикулировано, отсылая вдруг к полифонической структуре и венской классике. Солженицын захотел увидеть в Шумане не возбужденного и депрессивного романтика, находящегося во власти безудержной фантазии, а поэтическую натуру, воплотившую свой идеал красоты. И это у него получилось.