Поделиться
Недавно в Московском Художественном театре имени А. П. Чехова смотрел "Мастера и Маргариту".
Так вышло, что в интерпретации этого театра на сцене почти безостановочно присутствовала Гелла. Она была непривычна. В ней не было простонародной полновесности и разухабистости. Тонкие, даже резкие черты московской интеллектуалки и фигурка - как струна, которой когда-то в Елисеевском резали сыр. И с высокой копной огненно-рыжих волос. Гибко, стремительно резала крепко адаптированную к роману, который, по-моему, вообще поддается только п р о ч т е н и ю , сцену и своими репликами так оттеняла положительного Воланда, что порой казалась его же матричным оттиском. Чеканом. Только более изящным и острым.
Воланд в юбке.
Точнее - без юбки.
В кожаном, в облипку, купальном костюме, атавизме комиссарских кожаных курток, кожи третьего рейха и обиходного современного готско-рокерского прикида.
Признаюсь: я пристальнее всего и наблюдал за нею.
И думал: черт возьми (свят! свят! свят): какой же это роковой водоворот - л и т е р а т у р а, - способный вобрать в себя целые семьи и даже династии.
Это ведь ее дед, этой юной, рыжей и дерзкой, дерзостней Воланда, издавал когда-то первых о т е ч е с т в е н н ы х "Мастера и Маргариту"!
Александр Иванович Пузиков более сорока лет работал в издательстве "Художественная литература". И при этом почти сорок - главным редактором. Самой "Художественной литературе" не так давно исполнилось восемьдесят, и половина из них нерасторжимо связана с именем этого славного человека.
Конечно, "Художественной литературе" изначально и во все времена позволялось больше, чем другим издательствам. Она и создавалась в 1930 году по инициативе Максима Горького как беспартийное издательство для публикации шедевров мировой и отечественной литературы, в первую очередь классики. Вещей, представляющих не какие-то классовые, национальные, корпоративные, а истинно общечеловеческие, ч е л о в е ч е с к и е ценности. Это тоже, пожалуй, была одна из очень "несвоевременных", но, как показало время, весьма прозорливых и плодотворных мыслей "пролетарского" классика. Кавычки потому, что классики бывают либо таковыми, сами собой, либо - никакими. И Горький, как бы ни оплевывали его в последнее время, действительно классик. Без кавычек.
Именно здесь выходили первые переводы Пруста и Джойса, здесь любил бывать неудобный во все времена Михаил Шолохов. А когда для Бориса Пастернака и Анны Ахматовой были закрыты практически все литературные двери, для них оставалась если и не открытой, то хотя бы приоткрытой парадная "Худлита": здесь выходили их переводы, что давало возможность зарабатывать хотя бы на текущую жизнь. Известна телеграмма того же Бориса Пастернака заведующему отделом культуры тогдашнего ЦК, в которой поэт сообщает, что отказался от Нобелевской премии, но требует принять Ольгу Ивинскую на работу в "Худлит". Такова была цена этой марки - "Художественной литературы" - в Нобелевскую премию!
Кто такая Ольга Ивинская и какова ее роль в пастернаковской судьбе, знает каждый, кто мало-мальски интересуется литературой, а уж о наших, худлитовских книгочеях и говорить нечего.
И она, эта роковая красавица, умудрившаяся стать и пастернаковской мученицей (не путать с мучительницей), работала-таки в нашем издательстве! Сейчас при поддержке Межгосударственного фонда гуманитарного сотрудничества государств - участников СНГ (МФГС) мы, продолжая давнюю худлитовскую традицию поддержки национальных литератур, издаем на русском языке шестидесятитомную библиотеку "Классика литератур СНГ". И среди переводов национальных литератур в этой серии публикуются как работы самого Бориса Пастернака, так и незаурядные переложения Ольги Ивинской. Был ли Пастернак их добровольным редактором, не знаю, а вот первым читателем - наверняка.
Да, "Художественной литературе" разрешалось больше, чем другим. Но это только половина правды. Вторая же ее половина состоит в том, что в этом издательстве, практически изначально, в том числе и усилиями самого Максима Горького, формировалась высокопрофессиональная, гамбургского счета, творческая и техническая команда. А профессионализм причем не только в издательском деле, - обязательно включает в себя ингредиент смелости. И в "Худлите" с первых лет его существования работали не только высоколобые, но при этом еще и не робкого десятка люди. В том числе и на командных должностях. Взять, к примеру, директора Косолапова Валерия Алексеевича: ведь это он в свое время отважился напечатать знаменитое евтушенковское "Мы - дети Сталина". С этого стихотворения, по существу, и начиналась тогдашняя оттепель...
Директоры менялись - правда, тоже, слава Богу, нечасто - а вот главный редактор на протяжении четырех десятилетий оставался один и тот же: Александр Иванович Пузиков. Филолог милостью Божьей, специалист не только по русской, но и - что тоже немаловажно - по французской литературе. Знаток и апологет Золя и Флобера (тоже знаковая деталь!). Очень высоколобый (это не метафора, а натуральное наблюдение) при, в общем-то, невеликом, штабс-капитана Тушина, росточке. Гранд безупречного вкуса и собственного стиля. С чувством юмора разве можно быть напыщенно серьезным и угрюмым при такой чудесной, смешливой, "неграндовой" фамилии? На протяжении сорока лет этот человек формировал не только портфель, но и сам дух легендарного издательства. Тот же Пруст, Сартр и Камю, Томас Манн, те же Булгаков, Шолохов - в издательстве до сих пор жив диванчик, на котором мэтр, засидевшись с Пузиковым, иногда оставался до утра... Платонов, Солженицын, Бродский, Вознесенский, Белов, Евтушенко, Ахмадулина... Никого из них невозможно было "выпускать" по инерции, на холостом ходу.
Что уж говорить о тех же Пастернаке и Ахматовой, или о Варламе Шаламове?
А знаменитая двухсоттомная "Библиотека Всемирной Литературы" (до сих пор все слова пишутся с прописной), из которой советские, самые читающие на свете люди некоторые звездные имена мировой литературы вообще узнавали впервые. Обнаруживали - на русском, отечественном небосклоне.
Она выходила на протяжении многих лет, и я помню, как, на медные гроши, выкупал я ее тома когда-то еще в провинциальном и незнаменитом тогда - это сейчас он печально известен, Буденновске, а еще больше - как трепетно ждал я их. Каждый - поштучно.
И разве только я! В том числе - и с медью в кармане... "Стукну по карману - не звенит, стукну по другому - не слыхать", - как писал еще один легендарный автор "Худлита", печальник Николай Рубцов.
Тысячи и тысячи - это был проект, поднимавший на новую ступень знания, цивилизации целый народ. Содействовавший формированию его интеллигенции.
Главный редактор и работал здесь, в издательстве, прежде всего даже не сортировщиком, а - в о л н о р е з о м . Почти скалой. Тушиным.
В наших старинных - особняк ведь когда-то строил для своей семьи князь Голицын - коридорах до сих пор гуляет легенда. Когда Александра Ивановича очень уж донимали либо требовательные графоманы (даже один настоящий и очень большой писатель признавал, что у него характера больше, чем таланта, чего уж говорить о бесталанных, но таких "карактерных"), либо телефонные разносы, либо какие-то другие дискомфортные обстоятельства, он со своего второго, благоустроенного, начальственного этажа поднимался наверх, в редакторскую многолюдную "общину". Усаживался там на продавленный дерматиновый диванчик в уголке (благо ему хватало любого уголка) и просто надолго замирал среди общего, почему-то родного ему, обычного редакторского, а в общем-то интеллигентно-старомосковского гвалта.
Назовите мне еще хотя бы одного начальника, который бы искал успокоения, особенно нынче, среди своих подчиненных!
Есть элита писательская. Но есть, уверяю вас, и элита редакторская. Хоть она и проходит куда более жесткие, жестокие и мелкоячеистые сита (вчера номенклатурные, сегодня номенклатурно-финансово-коммерческие, а то и клановые), чем обычный шебутной вольнонаемный издательский люд.
Настоящая литература никогда не выпускает из своих объятий ни настоящую жизнь, ни настоящих - стоящих ее - людей. И Александр Иванович, может быть, первый из них.
Не хочу пересказывать его книжку, освещающую будни и праздники уникального издательства. Будни - повседневный, кропотливый труд таких разных и сплошь неординарных сотрудников в Москве, на Новобасманной, 19, и записных "аристократов" ленинградского отделения "Худлита" (когда-то сюда была передана даже часть национализированной и раскассированной царской личной библиотеки). Праздниками становились выходы в свет худлитовских книг, и чем они были сложнее, чем "неудобнее" их авторы, тем желаннее праздник: ведь это была общая, автора и издательства, победа. Юбилейные искрометные капустники: каскад остроумных стихов и озорных рисунков первоклассных поэтов и художников тоже приведен в книге. А волошинский Коктебель, писательский Дом отдыха! - вы его также найдете здесь. Это тоже всегда был праздник: необыкновенные пейзажи, сам дух воли и свободомыслия, оставшийся, доставшийся еще от его основателя, подпитывал художников, поэтов и писателей - и издателей! - многих и многих поколений.
Интересны и поучительны встречи Пузикова с мировыми величинами художественного слова. Масштабны, хоть и нередко горьки, его раздумья, причем не только о литературе... Ведь он, слава Богу, дожил и до девяностых с их очень своеобразной политической стилистикой, которая, впрочем, не так уж проста и сегодня.
Оставляю вам это чудесное удовольствие: прочитать самим п е р в о и с т о ч н и к - литературные мемуары и заметки многолетнего главного редактора "Художественной литературы".
...Который, даже состоя в номенклатуре, всегда оставался вольным и вольнолюбивым. До последнего мига: прах Александра Ивановича Пузикова развеян с того самого холма над его любимым Коктебелем, где находится могила Максимилиана Волошина и у подножья которого здешние, пусть и скромные, скалы сходятся с морем.