Поделиться
Один из отцов соц-арта Леонид Петрович Соков вернулся со своей ретроспективой в Москву так, будто и не уезжал никуда в 1979 году. Когда-то, эмигрировав из СССР в США, он решал для себя вопрос: "Что делать художнику с другим культурным багажом в чужеродной культуре?". Тогда он решил, что может быть "как художник …интересен только своей индивидуальностью и русско-советской культурой и потому должен продолжать делать то, что делал в Москве". К тому, что невозможно "в тридцать с гаком лет… выскочить из своей советской шкуры". Короче, не идти в фарватере чужих идей, а следовать своим курсом.
Парадокс в том, что в СССР он точно также двигался поперек течения. Если, конечно, под течением понимать искусство, что отвечало настоятельному совету-требованию-приказу быть "национальным по форме, социалистическим по содержанию". Двигаться поперек Сокову, может быть, было несколько сподручнее, чем другим. Выпускник Строгановского художественно-промышленного училища, он стал скульптором-анималистом. Между прочим, витальная любовь ко всему живому, плодоносящему и порождающему жизнь, в его скульптуре будет чувствоваться всегда. Не только когда он вернет резного деревянного медведя к первоосновам - архаичному тотему мишке, который у него и пашет, и летает, и с орлом борется, и Мэрилин Монро норовит обнять, но и плоском силуэте рыбы с отпечатком руки рыбака. Я уж не говорю о памятнике сперматозоиду, который вырастает до размеров первого спутника и выглядит, как неопознанный летающий объект, приземлившийся на экспозиции. Словом, животный и макро- , и микромир Соковым возвеличены. В целом, и в частностях.
До отъезда в эмиграцию он не просто пробует, а с блеском осваивает практически все языки, на которых научилась изъясняться скульптура к ХХ веку. От архаики (его роскошного "Грача" 1967 года - хвост-клюв-лапа закольцованы в устойчивый квадрат с росчерком - запросто можно принять за петроглиф) до варианта советского поп-арта ("Иголка с ниткой", как и деревянная "Рубашка" стали памятники вынужденному минимализму эпохи дефицита)… От дадаизма ("Голосующая рука" (1978) вырастает из перевернутой головы) до концептуализма ("Проект очков для каждого советского человека" 1974)…
Более того, Соков тогда же вышел за рамки скульптуры. Он использует возможности картины, параллельно двигается в сторону кинетического объекта. Причем у него появляются и эффектные модернистские "мобили", и работы в духе богородской игрушки… В 1976 году он создает инсталляцию "Аллея героев" (1976), для которой портреты диссидентов, от генерала Петра Григоренко до физика Андрея Сахарова написаны колхозным художником в манере сельского клуба. Гладко, монументально, безлично. Эффект получился столь ошеломляющим, что Соков побоялся их показывать даже на неофициальной выставке в своей мастерской. После отъезда его мама приспособила работы сына для хозяйственных нужд, как ограждение для цыплят.
Арт-полиглот, умница и мастер, казалось, Соков обречен на то, чтобы вписаться на западе в набирающий силу постмодерн. Собственно, сегодня его творчество кураторы выставки так и склонны классифицировать. Тем более, что Соков, переходя на арт-наречия всех времен и народов, как правило, тут же умудряется продемонстрировать им (то есть наречиям и направлениям) увесистую фигу. Причем не в кармане, а прямо в пространстве работы. Священных коров, будь то Моне или Малевич, для него нет. Но Соков, похоже, и для постмодернизма слишком крепкий орешек. При том, что у него принцип, на первый взгляд, тот же - игровое столкновение языков культур, идеологий. Не случайно, к своим основным изобретениям скульптор относит встречу "Ленина и Джакометти", "Сталина и Мэрилин". Но для Сокова чрезвычайно важны архаические и фольклорные пласты смыслов. Его балагурство ближе к беспощадной карнавальной стихии, чем к интеллектуальной усмешке постмодерна. Как Леонид Петрович сказал в интервью одному из телеканалов, "анекдот - это мелкая монета мифа". У Сокова все купюры и монеты идут в ход, но интересует его, по его утверждению, именно миф. Среди своих источников вдохновения он называет скульптуру народов северной Сибири, и Николая Васильевича Гоголя. Бюст последнего он лепит из черного хлебного мякиша с солью и ставит рядом с портретами вождей и духовных лидеров нации.
Иначе говоря, его скульптуры помнят об архаической магической функции искусства. Разумеется, в его работах и она "выворачивается" наизнанку. Норовит притвориться анекдотом. За скульптурой Ленина вырастает новый русский медведь с головой двуглавого орла ("Ленин и Новый русский", 1999)… Восковой бюстик пролетарского вождя скрыт за черепом с глазницами… На фоне фанерной кремлевской стены вращают глазами вырезанные силуэты совы, петуъа, лошади, медведя ("Берегите вождей", 1986)… Точно так же, как она профанируется в заветных сказках или игрушках. Но само это осмеяние магической функции не отменяет. Соков ведет зрителя и в абсурд политического зазеркалья, и в топи-болота сказочного "тридевятого царства, тридевятого государства". Это и рождает эффект смеха от страха. Смех как защитная реакция от ужасного… Что уж точно не постмодернистская арт-стратегия.
Это не значит, что Соков не вписывается в контекст мирового искусства. Для меня его ретроспектива, как ни странно, срифмовалась с большой выставкой Уильяма Кентриджа, показанной в "Гараже" в прошлом году. Кентридж тоже спрягал Гоголя с русским авангардом и политическим гиньолем 1930-х годов, его тоже волновала тема магической силы искусства и разочарования в прогрессе ("Волшебная флейта")… Кентридж так же слишком трагичен для постмодерниста.
И еще одно. Изначально отталкиваясь от постулата искусства "национального по форме, социалистического по содержанию", Соков создал искусство народное не только по форме. Он оказался среди тех, кто напомнил о том, что народный мир отнюдь не равен советскому. Скорее, альтернативен ему. Этому миру безъязыких предместий и деревень, за неимением других языков предпочитающих краткость мата, витальному и брутальному, битому-перебитому, но не убитому, стихийному и бедовому, в котором язычество смешано с советским агитпропом, Соков и воздвиг памятник. Вырубил топором и написал сталью. И поставил его на перекрестке цивилизаций. Чтобы люди помнили.