Поэт Юрий Ряшенцев: Мне не нравится фильм про трех мушкетеров

А что такое "ланфрен-ланфра", идущее рефреном в песне, которую поет Боярский в "Гардемаринах"? Ошибается тот, кто думает, что это какое-то знаменитое французское выражение типа "се ля ви". На самом деле это абсолютно ничего не значащий набор звуков.

"Я привык к тому, что от идеи до ее воплощения - длинная и труднопреодолимая полоса"

На сентябрь намечена премьера оперы "Альберт и Жизель", написанной Александром Журбиным по вашему с Галиной Полиди либретто. Что это за спектакль?

Юрий Ряшенцев: Саша Журбин - человек чрезвычайно изобретательный. Иногда он выдает очень неожиданные идеи. Ему показалось, что "Жизель", известное балетное произведение Адана, может иметь вокальное решение. Посмотрев материал, мы поняли, что "Жизель" действительно может стать оперой, и сочинили нечто, полное квартетов, хоров, сольных арий... Партию Альберта исполнит Николай Басков, участвует Мария Максакова.

А какова судьба оперы "Раскольников", написанной по вашему либретто Эдуардом Артемьевым?

Юрий Ряшенцев: С одной стороны, очень счастливая: я получил колоссальное наслаждение, работая с этим замечательным человеком и композитором. А с другой стороны, эта опера не поставлена. Она лежит в столе с 1979 года. Андрей Кончаловский, мой соавтор по либретто, сделал "раскадровку" всех мизансцен, обсудил с художником возможную сценографию, и на этом работа остановилась. На постановку нужны серьезные деньги. Но я запасся терпением. Я вырос в спартанских условиях советской власти и привык к тому, что от идеи до ее воплощения - длинная и труднопреодолимая полоса. Прошлой зимой я ездил к Кончаловскому на дачу, мы занимались правкой сценария. В связи с событиями, происходящими в стране, не может не уточняться что-то в образах героев, в отношениях Родиона и Сони.

"Д Артаньян - карьерист, Атос - пьяница, Портос - альфонс, Арамис - интриган и ханжа"

Ваши песни к "Д Артаньяну и трем мушкетерам" стали хитами. Вы сами-то как к этому фильму относитесь?

Юрий Ряшенцев: Он мне не очень нравится. Я не нахожу в нем того "шампанского", той тонкости и легкости, которые должны сопутствовать экранизации "Трех мушкетеров". Я же, со своей стороны, старался сохранить эти свойства в стихах. И не пытался притворяться французом. Хотя, как ни странно, что-то из мушкетерского быта было мне близко. Я пережил войну. Я помню ночные улицы Москвы, когда, учась во вторую смену, возвращался из школы домой. По дороге на меня и моих одноклассников нападала шпана с Усачевского рынка, которую можно было рассматривать как "гвардейцев кардинала", и нам, "мушкетерам", это давало основания для дружбы.

Почему вы не любите д Артаньяна?

Юрий Ряшенцев: Я просто трезво отношусь и к нему, и к остальным мушкетерам. Не романтизирую их. Они люди своего времени, и все четверо не без недостатков. Д Артаньян - карьерист, Атос - пьяница, Портос - альфонс, Арамис - интриган и ханжа. Но при всем при том у них была святыня - дружба. И это делало их героями, любимыми по сей день. Каждое поколение вырастает на этих мушкетерах.

Вам часто приписывают всякие мушкетерские добродетели - романтическое жизнелюбие, например. Оно вам действительно свойственно?

Юрий Ряшенцев: Жизнелюбие - да. В остальном же я обладаю, пожалуй, множеством недостатков кроме д артаньяновского карьеризма, которого у меня никогда не было. И к тому же я совершенно не романтик. Если вы немного знаете мои стихи, то не могли не заметить, что они меланхолические, основанные на очень приземленном быте. Это часто иронические стихи, очень далекие от романтического полета.

"Написать подтекстовку - это цирковая работа"

Вам не обидно, что вас, серьезного лирического поэта, массовая публика ассоциирует с песенкой "Пора-пора-порадуемся..."?

Юрий Ряшенцев: Нет, не обидно. Михаила Светлова знали по "Песне о Каховке" - и что, он от этого хуже стал? Я не стремлюсь к всенародной славе. Мне было бы достаточно уважения со стороны моих товарищей по профессии. Не могу сказать, что у меня возникают тяжелые переживания от того, что какие-то пьяные люди поют под окном "Пора-пора-порадуемся...", совершенно не зная, кто автор этих слов. Однажды я увидел по телевизору программу-угадайку, где задали вопрос: "Кто написал слова песни "Пора-пора-порадуемся..."? Одна девушка встала и сказала: "У меня есть догадки. Это либо Юрий Ряшенцев, либо Онегин Гаджикасимов". И я понял, что существую в ранге подтекстовщика, хотя слова этой песни были написаны раньше, чем музыка.

А что, подтекстовщиком быть неприлично?

Юрий Ряшенцев: Это вид работы неблагодарный и презираемый. Но я очень люблю подтекстовки. Если лирическим поэтам поручить написать подтекстовку, то девять человек из десяти провалятся. Это цирковая работа. Надо не только правильно разместить слоги, но еще и поставить в выгодное положение какой-нибудь ударный звук. В Грузии был ансамбль "Диэло", в котором пел Буба Кикабидзе. Руководитель этого ансамбля мне говорил: "Дорогой, нам материал практически не важен, ты нам "а" в конце поставь, Буба хорошо "а" поет". Так вот, "а" в конце строки - это самое главное в работе подтекстовщика.

"Шлягер делается шлягвордом"

По каким канонам создается шлягер для спектакля или фильма?

Юрий Ряшенцев: Никаких канонов нет. Шлягер делается шлягвордом. Шлягворд - это короткая запоминающаяся фраза, которую потом все будут повторять. Был такой композитор Табачников, он сам писал себе шлягворды. Один из его шлягвордов: "Моряки подолгу не грустят".

Как возникло "Пора-пора-порадуемся..."?

Юрий Ряшенцев: Это получилось на пари с Марком Розовским. Мы сидели на берегу Черного моря, о чем-то говорили, балагурили. "Когда твой друг в крови" - песня замечательная, - сказал Марк, - но это все для интеллигенции. А слабо тебе написать такую песню, чтобы ее в кабаке запели?" После этого, по словам Марка, "Ряшенцев уплыл на матрасе, через пять минут вернулся и сказал, что сочинил "Пора-пора-порадуемся...". Я, правда, никогда в жизни не плавал на матрасе...

"Это французское вокализное слово. Типа нашего "ай люли"

Вы интересуетесь, какая из написанных вами песен популярна, а какая не очень?

Юрий Ряшенцев: Я это знаю не потому, что меня это очень волнует, а потому, что деньги получаю за определенные песни. И вижу, что самая популярная - "Ланфрен-ланфра" из "Гардемаринов". Думаю, это из-за лукавых двух слов, которые не имеют буквального перевода. Меня часто спрашивают: что такое "ланфрен-ланфра"? А это французское вокализное слово. Типа нашего "ай люли". Оно существует во французских балладах.

"Мои зонги будили бешеную фантазию Марка Розовского"

Когда вы с Марком Розовским работали в БДТ над спектаклями "Бедная Лиза", "История лошади", кто из вас был ведущим, а кто ведомым? В смысле - вы писали зонги к уже изготовленной инсценировке или наоборот?

Юрий Ряшенцев: Зонги тут были первичны. Они будили бешеную фантазию Розовского, подсказывали ему решение различных мизансцен, способы развития сюжета. Он очень быстро и ловко строил на них мускулистую драматургию.

А в кино по-другому?

Юрий Ряшенцев: Абсолютно. Рано утром ко мне приезжает Рязанов и говорит: "Юра, мне нужна датская народная песня для "Андерсена". И здесь я целиком подчинен сценарию, режиссерской воле и даже тому, где в момент звучания песни стоит герой. Кроме того, я ограничен количеством времени. Мне говорят: "Тебе на песню дается одна минута пятнадцать секунд". Это совершенно другая работа.

А в "Забытой мелодии для флейты" Рязанов чего от вас добивался?

Юрий Ряшенцев: Ему нужна была песня о том, как бюрократ, ставший жертвой перестройки, прощался со своим кабинетом. Я такой текст сочинил, а Петров написал приблатненную музыку. Помните, Гафт идет по электричке и поет: "Наливался тучами закат, перестройку начали с рассветом..."

Там ближе к финалу - замечательное: "И слеза катилась по бедру, /По бедру крутому секретарши..."

Юрий Ряшенцев: Рязанов с Брагинским дико смеялись, когда я принес этот текст. В конце съемок Эльдар любит собрать всю команду, чтобы вместе запечатлеться на фото. Тут он поместил нас в электричку и заставил петь эту песню. Мне тоже пришлось, хотя я петь не умею и не люблю.

Вам приходилось писать тексты к уже готовой музыке?

Юрий Ряшенцев: В 90 процентах случаев именно так и бывает. Мне композитор Виктор Лебедев, работавший на "Гардемаринах", говорил: "Пиши тексты, а я пойду за тобой". Хорошо, я написал, пришел к нему. Он говорит: "Я тебе сейчас музычку сыграю". Играет. Потом говорит: "Текстуй". В итоге все "Гардемарины" сделаны из подтекстовок. Это особый вид работы, который я люблю. Искусством подтекстовки очень мало кто владеет. Пожалуй, Юлий Ким удачно текстует.

"Мы учились в пединституте, и наше братство сохранилось"

Вы с Кимом поддерживаете отношения?

Юрий Ряшенцев: Мы вместе учились в пединституте. Он давний мой товарищ. Замечательный человек, уникальный. Я помню первое его появление в институтском литературном объединении. Мы читали всякие туристские стихи, а он встал и прочитал:

Червивый гриб, кому ты нужен,

Зачем ты мною обнаружен?

Зачем вообще ты рос и лез

Из кожи вон, позоря лес?

Жарища! Лень ногами двигать.

В глазах рябит, виски в тисках,

А надо радоваться, прыгать,

Тебя в овраге отыскав.

Теперь мы новый гриб отыщем

И вскроем - вдруг он нездоров?

Из-за тебя не веришь тыщам

Нормальных, в сущности, грибов.

Это была новая для пединститута поэзия, ниоткуда не заимствованная, со своим, ни на кого не похожим лицом. Мы все ахнули. С тех пор у нас он стал классиком. Вообще, там были замечательные люди. В то время в пединституте учились Юра Коваль, Юра Визбор, Петя Фоменко, Максим Кусургашев, Ада Якушева... Наше братство, возникавшее на протяжении десяти лет, сохранилось. Хотя многих уже нет на свете. Последний, кого проводили, был Петя Фоменко.

"Люся Гурченко была замечательная актриса, но работать с ней было невообразимо трудно"

Как вам работалось с Гурченко?

Юрий Ряшенцев: На первом фильме - "Рецепт ее молодости" - было все хорошо. Меня к ней привел Женя Гинзбург. Она в своей манере стала объяснять, какие тексты ей нужны, а я к тому моменту уже все написал. Гинзбург потом позвонил, убитым голосом сказал: "Ты знаешь, Люся хочет поговорить с нами со всеми, пойдем к ней". Она тогда жила в Грохольском переулке. Я позвонил в дверь, вышла собачка с невероятно злой мордой, сказала "ав-ав" и упала, потому что ее сил хватило только на это. В то время Люся была замужем за пианистом Костей Купервейсом. Она говорит Гинзбургу: "Ты понимаешь, чего я хочу? Так, - это она уже Косте, - иди сыграй". И называет фамилию американского певца, которого я не знал. Костя берет первые аккорды, она начинает двигаться в своей прекрасной пластике, что-то напевает, потом говорит: "Ну понял, нет?" Все глаза отвели - никто ничего не понял. И я вдруг говорю: "Я понял, вам надо дать полную свободу, чтобы текст шел за вами, а не вы за текстом, правильно?" Она говорит: "Ты все правильно понял". Я дал ей книжку, которая никакого отношения к сценарию не имела. Вечером она позвонила: "Я нашла здесь стихи, которые хочу петь". Потом она это и пела: "Ты выглядишь всего лишь мило,/ Котенок с бантиком в хвосте./ Не плакала, не хоронила / - Откуда ж взяться красоте". У нас с ней было полное взаимное согласие, пока однажды она не подошла ко мне во время съемок и не сказала, кивнув на Гинзбурга: "Слушай, что он делает? У меня тут главная сцена, а он снимает ножки балетных девушек". Я говорю: "Люся (мы уже были на ты), вы с Женей работали и до меня. Я не хочу ссориться ни с кем из вас". Она уничтожающе посмотрела на меня: "Называется, понял". Я забыл об этом разговоре, когда встретился с ней на следующий день. "Здравствуй, Люся!" Сквозь зубы: "Здрасьте". Она была замечательная актриса, но работать с ней было адски трудно. Ей по ее темпераменту требовался враг. В какой-то момент таким врагом оказался я, потому что возражал и какие-то вещи отказывался делать. А враг - значит дурак, хотя она в своей книге написала обо мне: "Мы замечательно работали с Ряшенцевым".

"Я только лирику и пишу всю жизнь"

Вы всю жизнь занимались прикладной поэзией - писали песни для кино и театра. Сегодня можете сказать, что уже достигли того уровня материальной независимости, чтобы в свое удовольствие писать только лирику?

Юрий Ряшенцев: Я только лирику и пишу всю жизнь.

Но лирика не кормит.

Юрий Ряшенцев: В том-то и все дело. Тем не менее у меня много книг стихов. Сейчас в Оренбурге выходит почти полное собрание сочинений. Стихи, проза, драматургия. И это мой главный вид работы, несмотря на то, что существовать на него невозможно.

Трагический жизнелюб

Ряшенцев принадлежит к тем, кто среди бесконечного нытья, являющегося для некоторых коллег признаком якобы интеллектуальности, распространяет вокруг себя ауру жизнелюбия, не теряя драгоценного времени на жалобы о недооцененности. Он откровенно наслаждается жизнью, будь то поэзия, женщины или застолья, и ставит веселое мушкетерское братство выше скучного для таких, как он, романтиков московских дворов, интриганства в коридорах власти.

Ряшенцев никогда не изображал из себя гуру. Его полупредсказания - воздушны, беспечны. В самом деле, зачем огорчать и себя, и других заранее, если даже в тошнотворные времена всегда найдется случай "пора-пора-порадоваться" - не орошфориться, не омиледеть, не обонасьеть, а хоть немножко подартаньянить...

Он не очень-то добивался славы. Она сама нашла его как песенника. А как скрытого под жизнелюбием трагического поэта еще найдет.

Евгений Евтушенко о Юрии Ряшенцеве