1 октября Олегу Николаевичу Ефремову исполнилось бы 85 лет. Масштаб его личности и таланта оценят и на вечере в Московском художественном театре имени А. П. Чехова, который он возглавлял до самых своих последних дней, и в "Современнике", который он создал. Сегодня в "Российской газете" об Олеге Ефремове вспоминают режиссер, художественный руководитель Санкт-Петербургского Александринского театра Валерий Фокин и актер Станислав Любшин, работавший с Олегом Ефремовым и в "Современнике", и во МХАТе.
Станислав Любшин: "Для него важна была кардиограмма чувств"
Как вы считаете, почему для своей последней постановки, ведь он уже знал, что сильно болен, Олег Ефремов выбрал пьесу Ростана "Сирано де Бержерак"?
Станислав Любшин: Он давно о ней думал. Размышлял о судьбе поэта - фигуре, которая очень близка со Всевышним и которая свободна. Каждый человек хочет иметь свободу, чтобы ему никто не мешал. А если он поэт, он должен творить. У нас с поэтами расстаются очень жестоко. Как в той пьесе, которую мы ставили и играли. Олегу Николаевичу не удалось завершить эту работу... Когда он уже все про себя знал, мы ходили к нему на репетиции домой. Видели, как он угасает. Как-то он сказал: "Я смерти не боюсь". А раз после репетиции повернулся ко мне: "Мне так тяжело удается вставать утром..." Я спрашиваю: "А во сколько вы встаете?" - "В семь". - "А вы думаете, нам, что ли, легко в семь часов подниматься?" - попытался я рассмешить его как-то... Он улыбнулся. Промолчал. Объявил выходные дни - два дня, свободных от репетиций. И со студентами, так как он был руководителем курса Школы-студии МХАТ, поехал в Мелихово. Взял весь курс, хотел, чтобы молодые люди ощутили атмосферу Антона Павловича. Пробыл там два дня. Вернулся, и через день его не стало. Он там как бы попрощался с Чеховым, с жизнью...
Его знаменитые мхатовские паузы сколько длились? В жизни Ефремов мог долго молчать, чтобы вот так все сидели и в напряжении ждали?
Станислав Любшин: Долго. Он долго собирался. В нем была магия, он притягивал к себе внимание. Его мир рождался на глазах зрителей и артистов, занятых с ним в спектаклях. Когда он искал характер, сочинял спектакль, он много переделывал, переписывал, шел к своей цели, владея редчайшим даром, - идеальным чувством правды в режиссерских работах и искренности на сцене.
Олег Николаевич выдающаяся личность. И, может быть, при всей трудной художественной, а если мне позволено сказать об этом вслух, и личной жизни он все-таки счастливый человек. Потому что он сделал все, что хотел. Конечно, его высочайшее достижение - "Современник". Театр, рожденный не по велению власти, а из-за потребности человека увидеть и услышать на сцене неотредактированную жизнь, какая шла во многих театрах - лживая, изображенная в жутких пьесах, внушающих людям, что именно вот так все и должны думать. А Олег Николаевич ставил в высшей степени искренние спектакли. Он сочетал в себе талант замечательного актера, выдающегося современного режиссера, воспитателя, педагога, руководителя, политического деятеля и очень-очень крупного дипломата. При той сложной ситуации, в которой находился наш театр, он преодолевал все препятствия. Хоть и вынужден был порой общаться с теми, кому он, может быть, и руки никогда бы не подал. Пытался хитрить, показывая, что, да-да, конечно, вы правильно говорите, вы как никто больше всех у нас разбираетесь в искусстве... И вся эта дипломатическая игра была направлена только на то, чтобы задуманное дошло до зрителя. Тогда ведь люди ходили в театр и искали отклики на собственные жизненные вопросы, которые стояли перед человеком того времени. А сейчас не знаю, зачем туда ходят люди... Но тогда это было именно так.
Он объединял актеров, жаждущих, чтобы театр говорил правду. Для него была важна кардиограмма чувств. Его огромная заслуга в том, что он сохранил традиции МХАТа, Станиславского и Немировича-Данченко. Каждая его постановка, будь то в "Современнике", будь то во МХАТе, строилась на русской школе переживания. С помощью актеров, которые говорили с ним на одном языке, он создал много прекрасных спектаклей. Он всего Чехова поставил, он ставил и политические спектакли - вынужден был это делать, когда вот-вот сейчас закроют, обрушат театр "Современник" или какие-то изменения во МХАТе произойдут... Он так умело вел свой корабль.
Валерий Фокин: Он обладал абсолютным талантом худрука.
Попробуем определить, кем для вас лично был Олег Николаевич Ефремов.
Валерий Фокин: Абсолютный, совершенный лидер театрального процесса. Об этом в первую очередь надо говорить, а не просто вспоминать фильм "Три тополя" на Плющихе" и рассматривать его как артиста, что заслуживает отдельного внимания. Для меня самый главный его урок, когда сейчас про него думаешь, это каким выдающимся художественным руководителем он был. Как Олег Ефремов пришел, как он совершил подъем Художественного театра. МХАТ стал одним из лучших театров страны, он его возродил. Каждая мхатовская премьера обсуждалась. Для меня его огромный талант как лидера заключается в том, как он возрождал МХАТ. Иногда жестко, потому что пойти на разделение театра шаг очень решительный, болезненный и драматичный, порождающий все эти собрания, кровь, которая лилась... Но делал он это ради идеи, а не ради собственной выгоды. Ему хотелось в невозможных советских условиях сформировать такую художественную труппу, какую он хочет, а не которая просто является балластом в 150 человек. Идею Художественного театра он держал зубами крепко. С идеи все начинается - с чем приходят люди, во имя чего театр переделывается, превращается в другой организм. Сегодня об этом многие и не задумываются. Но в той ситуации, когда мы видим, какие трудности переживает репертуарный театр, деятельность Олега Ефремова как лидера надо изучать. А его значение отодвигается на периферию...
Свою последнюю встречу с ним вы помните?
Валерий Фокин: Помню очень хорошо. Он меня позвал, чтобы мы подумали, как отметить юбилей театра, что придумать и как выступить. Он уже был сильно болен. Я помню, как сидел его и ждал. Его помощники говорили: он уже поднимается, уже идет, идет... И вдруг он вошел, и было страшно, потому что несколько минут, а мне показалось, что длились они целую вечность, он не мог отдышаться. И мне только так рукой махнул: прости. Что-то у него такое в груди булькало. Он хрипел, кашлял, задыхался... Он не мог начать говорить. Это я помню хорошо, потому что я помню его и другим. Однажды в конце 80-х в Авиньоне у нас был очень хороший разговор - он никуда не спешил, я никуда не спешил. Олег Николаевич давал мне советы по Ермоловскому театру. "Чего ты будешь делиться?" - он мне говорил. "Так вы же делились во МХАТе", - я ему. Он в ответ: "Так у меня же две сцены было. А ты что, в Ермоловском пилить сцену, что ли, собрался?" Я, помню, чуть не упал...
Сегодня пример Ефремова очень показателен, когда возникает желание привести новых молодых людей к руководству театрами. Но это настолько штучная и особая профессия - быть художественным руководителем. Ефремов обладал абсолютным талантом художественного руководителя. И он был заражен идеей Художественного театра. На том авиньонском фестивале, о котором я уже упоминал, выдался свободный день и нас повезли за город. Олег Ефремов мне с таким увлечением рассказывал, как он изучает всякие протоколы организационно-хозяйственного плана Художественного театра времен Немировича-Данченко, записки Немировича о том, что театр - это компромисс... Немирович-Данченко был ему интересен и как директор. Он хотел все знать изнутри. Он хотел досконально знать историю театра. Особенно сегодня, когда в старинные театры приходят новые одаренные люди, важно, чтобы они учитывали биографию театра. Какой-то театр можно взять и преобразовать. А какой-то нельзя, потому что там есть биография и эта биография состоит не только из людей, но и из определенных этапов, из идеи. Сложность в том, что в сегодняшних условиях надо взять эту идею и сохранить в новом качестве, в новых преобразованиях. Это очень трудно. Гораздо легче все взять и закрыть и заново все сделать... Олег Ефремов в управлении был жестким человеком. Но сохранение идеи Художественного театра для него было незыблемо. Он знал, ради чего и почему...