Это странный спектакль. Он в трех актах и длится ровно четыре часа - пытается втиснуть в один вечер многослойные и весьма запутанные коллизии популярной книги. При этом автор пьесы Николай Денисов не очень верит в способность Дюма удержать внимание публики - введены трансвестийные мотивы, которых так много, что весь сюжет перекосился в сторону сомнительно модного стеба. Тема мести тонет в эксцентриаде не слишком изысканного вкуса, кровавые события романа оборачиваются морем давленой клюквы, "полноценная драма" сильно смахивает на гипертрофированно разбухшую оперетту.
Первый акт вызывает определенные надежды. Стильный зачин со временем, открученным назад, пунктирное, но выразительное обозначение вводных событий (любовь Дантеса и Мерседес, коварство Данглара и арест героя) сменяются подробной сценой в замке Иф и фигурой аббата Фариа, который, собственно, и держит весь акт: Владимир Кисаров играет его в пляттовской умно ироничной манере, и это первый запоминающийся герой спектакля. Принимаешь и аскезу сценографии, и остроумно намеченный прием с комиксом, рисующим нам события, которые нельзя показать на сцене, и симпатично придуманный трюк с ожившими граффити на стене камеры. Легко прощаешь скороговоркой поданную историю с сокровищами, завещанными Дантесу аббатом, отчего дальнейшее обогащение героя станет не слишком понятным: но ведь и правда, роман надо читать! В антракт уходишь с предчувствием успеха.
Второй акт напоминает резвого пса, наконец-то спущенного с цепи. Дантес вышел на волю, мрак отступил, и можно смело развлекать публику. В ход пошел весь арсенал расхожих стереотипов. Италия - значит карнавал, карнавал - значит мужики, переодетые женщинами, визгливые фальцеты, томные позы, зазывные взгляды. Раскоряченные кабаретные дамы, открывающие акт, после аскезы "замка Иф", кажутся созданиями, залетевшими в сюжет случайно и на минутку - но именно эта стилистика и воцарится в спектакле до самого финала, всю историю с местью оттеснив на задний, чисто служебный план. Не говоря про обещанные программкой "серьезные философские вопросы, свойственные русской литературе XIX - XX веков". Загадочный, как мистер Икс, граф Монте-Кристо (Дмитрий Певцов) низведен до роли шампура, скрепляющего разнохарактерный дивертисмент. Герои Дюма приобретают очертания знакомых героев из совсем других жанров и даже видов искусств. Так, блистательной Евдокии Германовой в роли закоренелой интриганки мадам Вильфор режиссер поручает играть подобие злой Королевы-мачехи из "Белоснежки и семи гномов" (в подкрепление ассоциаций на задник проецируются анимационные силуэты сказочно злобных созданий) с гримом, напоминающим о комических ужастиках Тима Бертона.
Главным орудием мести оказывается флакончик с волшебным эликсиром - водой живой и мертвой. Главные и неглавные персонажи Дюма трансформируются столь неузнаваемо, что их роль в сюжете отступает перед задачей развлекать любой ценой и всеми средствами. Актеру в роли Дантеса играть теперь абсолютно нечего. Режиссер (Егор Дружинин) теряет последние представления о жанре, который он хочет предъявить. Один из самых напряженных диалогов идет под веселое хихиканье зала, завороженного уморительно синхронной реакцией миманса. Каждый гэг теперь существует сам по себе, вне стиля и художественного смысла. Соответственно работают и актеры - вразнобой. Каждый тянет свою, никак не определенную режиссурой ноту, нестройный ансамбль второго акта окончательно распадается в третьем - спектакль теперь кажется непоправимо тяжеловесным, заторможенным, громоздким, скрипучая декорация - неповоротливой, шаткой, ненадежной. Тема восстановления справедливости заменена упертостью субъекта, отчего-то присвоившего себе функции высшего судии и действующего как бы от имени и по поручению самого Бога. Волею драматурга граф Монте-Кристо в своей идеологии опасно сближается с убеждениями современных религиозных радикалов-экстремистов и максимально отдаляется от идеи благородного Робин Гуда, который разоряет коварных и делает добро обиженным.
Музыка спектакля мелодична, но тоже страдает отсутствием какого-нибудь единства. Лора Квинт написала крайне разножанровые номера, от русско-испанских романсов под гитару до подобия матросского степа, есть и любовные дуэты "мюзиклового" или даже опереточного склада, и симфонические картины, задающие эпизодам нужную атмосферу. Но полноценной музыкальной драматургии нет, как нет живого оркестра с дирижером, способным сдвинуть застрявшее действо с места, как-нибудь его раздухарить и объединить. И спектакль лишается последних крепей: в нем не хватает развития - драматургического и музыкального. Перед нами довольно редкий образец театрального действа, существующего по не прописанным театральным законам вне какого бы то ни было жанра. Возможно, в этом его обещанная анонсами уникальность.