Поделиться
На спектаклях Льва Додина обычно становишься невероятно сентиментальной. (Хотя профессия театрального критика, предполагающая чуть ли не каждодневное эмоциональное потрясение, в конце концов блокирует все органы восприятия...) А здесь - до спазмов в горле, до слез взахлеб, до последующих параноидальных воспоминаний ключевых мизансцен, когда буквально пошагово помнишь каждое движение души и тела актеров по сцене. Ничего личного - происходит это потому, что такой высокий градус эмоций сложно обнаружить в каком-либо другом театре - российском, европейском, не говоря уже об американском. Даже если очень усердно искать, - искала. Безуспешно.
В "Платонове" - "Пьесе без названия", "Дяде Ване", "Трех сестрах" Додин творил такие чудеса с Чеховым и перепахивал столь глубинные пласты русского национального самосознания, что после его спектаклей, кажется, никаких других дядей Вань и трех сестер душа больше не примет никогда. Как будто вопрос с ними был закрыт однажды раз и навсегда - в Санкт-Петербурге, на улице Рубинштейна. Ведь после Малого драматического театра все остальное - компромисс. С "Коварством и любовью" - та же история. Из Шиллера Лев Додин с ловкостью рук фокусника сделал невероятно эротичный и абсолютно красивый спектакль с совершенной формой, не признающей ничего лишнего, - его постановкой, как безупречной античной статуей, отшлифованной веками, любоваться нужно неоднократно и со всех ракурсов. Как минимум дважды обязательно: на крупном плане из партера и на общем из бельэтажа. Проверено на собственном опыте: вид сверху особенно прекрасен.
Но во "Враге народа" - последней премьере Санкт-Петербургского Малого драматического театра Лев Додин демонстрирует чудеса высшей математики. Эйфоричной для посвященных и труднодоступной для неподготовленных. Ведь Ибсен - это совсем другой культурный слой. Аскетизм здесь доведен до предела: в первом акте, как в знаковых спектаклях Терзопулоса, кажется, ни единая бытовая эмоция на сцену не проникнет. Но это лишь подготовка к восприятию. В сдержанной, лаконичной стилистике додинских "Молли Суини" и "Долгого путешествия в ночь".
Словесную реконструкцию первого актера и сюжетной завязки выполнить легко. Образцово-показательная социальная драма, классическая, но, будем честны, не самая захватывающая из драматургии Ибсена пьеса - на любителя скандинавского темперамента, низкого неба над головой и вдруг неожиданно открывающихся умопомрачительных фьордов. В спектакле Додина будет и низкое небо над головой, и аналог умопомрачительного фьорда, когда, кажется, - остановись, мгновенье, ничего прекраснее уже не найти не то что в театре - на всем белом свете. (Это я, забегая вперед - о бенефисном монологе доктора Стокмана в исполнении Сергея Курышева, которым он всем поклонникам МДТ сделал просто царский подарок к своему недавнему пятидесятилетию.) А пока - белый полупрозрачный занавес. Тихий семейный обед. Курортный врач Томас Стокман получает химический анализ воды, подтверждающий его опасения: вода заражена, городскую водолечебницу надо закрывать, отравленную воду нельзя пить. Кто бы возражал. Но таких найдется целый город во главе с братом доктора Стокмана - мэром города, понимающим, что обнародование результатов грозит банкротством городу. Сокрытие - эпидемией. Но что массовая эпидемия в сравнении с личным процветанием... Но это - прелюдия. Священнодействие начнется после антракта.
Ибсен писал это про свой XIX век - когда после недопонятых и не слишком восторженно принятых в Норвегии "Привидений" (1881) у него был повод спустя год излить всю желчь и всю досаду. Вряд ли даже со всем его хроническим пессимизмом полагая, что и в XXI веке написанное им о нравах местного общества будет актуально в мире, как газетная передовица. Но совсем не в актуальности и остросоциальности здесь дело, хотя эффект узнавания ситуации и характеров срабатывает безотказно. Лев Додин не был бы Додиным, если бы оперативно откликался и ставил спектакли исключительно на злобу дня. А Сергей Курышев не был бы одним из самых лучших актеров Малого драматического и всего русского театра, если бы в образе доктора Стокмана позволил бы себе - хотя бы в интонировании - открытый обличительный пафос или площадной революционный посыл. Хотя иные петербургские критики как-то исхитрились обнаружить во "Враге народа" настроения Болотной площади, но, думается, от истины они были так же далеки, как Ибсен от мировой гармонии.
Спектакль ставили и играли про то, что переворот человеческого духа и сознания важнее любых социальных переворотов. С нравственным алгоритмом - как стать врагом толпы. Схема-то простая и не менялась веками: свободный человек, утверждающий приоритет морали, всегда задевает коллективные интересы и становится изгоем.
Доктор Стокман Сергея Курышева не борется со всеми мировыми социальными проблемами, не зовет на баррикады. Его цели и устремления предельно конкретны: нельзя пить отравленную воду, нельзя ее продавать и нельзя давать в больницах. За правду он готов сражаться до конца, до полного одиночества. Открытие, которое совершает его герой, когда идет один против всех, - что самый сильный человек как раз тот, кто наиболее одинок. Монолог Сергея Курышева несколько раз прерывается овациями - он легко одолевает как одержимость великого оратора, так и безумство храброго, кому всегда поем мы; с чистотой души не знающего страха ребенка и прямолинейностью пушкинского юродивого из "Годунова" справляясь с норвежской классикой.
С этой ролью он занял достойное место в одном ряду со Станиславским, Москвиным, Качаловым, Лужским, Тархановым, Мейерхольдом, игравшими доктора Стокмана. Сергей Курышев всегда по гамбургскому счету существует в профессии. Дай бог ему здоровья и хорошей драматургии. Но в данном случае это не просто роль-открытие - роль-подвиг. Актерский и человеческий. За который надо давать не "Маски" с "Софитами" и даже не звания с высокими государственными наградами, а Нобелевскую премию. За доскональное исследование нервной системы и открытие в области психологических возможностей человека, точнее - сверхвозможностей существования актера на сцене. За запредельную правдивость перевоплощения - кажется, вести роль на таком открытом нерве просто опасно для жизни. Но игра в Малом драматическом всегда стоит свеч: ведь спектакли Додина - это наша твердая национальная валюта. Рухнет рубль, доллар, золото превратится в песок с пылью, а додинские театральные летописи останутся. С "изумительной актерской артикуляцией" Сергея Курышева, пленяющей самую взыскательную петербургскую и московскую критику из спектакля в спектакль. С открытым, как во "Враге народа", финалом. И с трагизмом сиюминутности, как в "Трех сестрах", возведенным в степень вечности.
В 1864 году после долгих хлопот Ибсен получил писательскую стипендию и воспользовался ею, чтобы уехать за границу. Когда Ибсен поселился в Риме, король решил в стипендии отказать: "Зачем мы будем ему платить, если он ничего хорошего про Норвегию не пишет?" На что министр внутренних дел написал докладную: "Ваше Величество, вы абсолютно правы. Но если Ибсен вдруг вернется, он такое станет писать про Норвегию, что пусть уж лучше он останется в Риме. А мы продолжим платить ему стипендию"...