Поделиться
Наши отношения с классиками - с великими русскими литературными в первую очередь - заключены в "культурные тюрьмы" их биографий. Во всем знакомое - родился, учился, влюбился, женился, стрелялся, посвятил стихотворение госпоже К. Взгляд, привычный до желания его спародировать.
"Адреса любви" "распаковывают" для нас классику, вытаскивают ее из привычных биографических штампов. Лучших из лучших автор книги расселяет по их собственным и чужим домам. По домам, в которых они жили и куда заглядывали, где с ними случались "роковые встречи" и последние прощания. Это адреса, где Пушкин встретился с повлиявшим на него Давыдовым, а Давыдов с последней любовью, Тютчев с Гейне, Цветаева с Галой Сальвадора Дали, а Ахматова с тремя будущими нобелиатами - Пастернаком, Солженицыным, Бродским.
Собственно книга - по жанру своему - путеводитель. Но это все-таки в ней не главное. Скорее дополнительный подарок от автора читателям, которые могут пойти в Трехпрудный переулок и стоя возле дома номер 8, сквозь толщу времен вообразить "одноэтажный деревянный домик в семь окон по фасаду, с крыльцом в красно-белые полосы, звонком-колокольчиком и одиннадцатью комнатами", в котором родилась Цветаева. Сам автор говорит, что такое путеводительство по улицам городов дает особый стереоскопический эффект - прошлое обретает объем.
"Господи, как я люблю эти детали в исторических книгах, в архивных источниках, свидетельства самые бытовые, иногда ничтожные, но делающие нас вдруг близкими к тому времен и, превращающие нас чуть ли не в участников минувших эпох. Что время, что туман летописей и пыль столетий, если я знаю, что там, в десяти верстах от села Грушевка Полтавской губернии, где служил отец Давыдова, в избе к приходу Суворова не только накрыли стол, но срочно убрали все часы, завесили зеркала... спрятали подальше фарфоровые куклы, тогда распространенные, и велели никому не показываться в черном", - пишет автор, и ты вместе с ним чувствуешь почти четырехмерность того, ушедшего мира.
Рассказанные в книге истории из жизни классиков - "вольноотпущенники" из рамок привычных биографий. Это истории не судеб, но встреч - дружеских и любовных, в яростных спорах и нежных чувствах, в домах и салонах ( "Салоны, салоны - знамение времени. Акупунктура эпохи, средоточие острой мысли, точечных чувств"). Возникает уникальный срез времени и среды. Нет главных и второстепенных лиц, поскольку все истории - истории любви, а любовь избавляет от второстепенности, навеки возводя в первую степень даже авантюристов и недаровитых.
И все-таки и не в этом главное достоинство книги. Классика - это ведь нечто важное на очень долгое, может быть, вечное время. Но если она для нас жива, она требует от каждого времени диалога с нею. Недостаточно, что о Пушкине когда-то написал Вересаев. И даже Лотман. Другое время - мировоззрения, смыслы, ритмы, - требует нового диалога с нею. Нового комментария. Книга Вячеслава Недошивина как раз такой современный комментарий. О Денисе Давыдове пишет, что его сделал "культ "стопроцентного мужчины" - преодолеть, обогнать, выиграть. Но в душе при этом он оставался тонким и нежным.
Какая прекрасная наука любителям цитировать де Кюстина - напоминаемый Недошивиным комментарий Тютчева к нему, что мы в случае с де Кюстином встречаемся со взглядом "сквозь призму ненависти, помноженной на невежество". И как интересно знать, что именно Тютчев первым применит слово "оттепель", а Запад назовет "гнилым". Где еще прочтешь, что в салоне Софьи Карамзиной подавали не пирожные, крохотные кусочки хлеба с маслом: "К первородному хлебу культуры там подавали просто первобытный хлеб". Или вспомнишь, что у Чаадаева были жаркие баталии с Тютчевым, не мешающие им ценить друг друга. О, эти великие пересечения людей во времени и культуре. Там, где любил проводить время Тютчев, поселится Мандельштам.
"Годами искал старые карты, клянчил домовые книги, ворошил адресные справочники, листал комментарии и примечания в фолиантах", - так опишет автор свой "метод".
А нам останется только удивляться дивному, несвойственному нашему веку многознанию, легко позволяющему выложить мозаику ситуации по тем или иным заметам великих. Не привычных, всем известных, но неожиданных, нежданных. Что Ахматова скажет после встречи с Цветаевой: "Она сухая, как стрекоза. В сравнении с ней я - телка". А агент, доносящий на Ахматову, напишет о том, как она чувствует себя после исторического постановления "О журналах "Звезда" и "Ленинград" в 1946 году: "Объект болеет, но водку пьет, как гусар... Дом писателей ненавидит как сборище чудовищных склочников. Очень русская... Стихами не торгует".