Поделиться
- Недропользователи, они же недропачкатели, - убеждал меня Марк Львович, - должны понимать: недальновидный - хуже, чем скупой. Он платит втрое больше.
Поводом для встречи стала статья, которую ветеран гидрогеологии с 50-летним стажем направил в "Российскую газету". И в этой статье утверждал, что опыт системного мониторинга недр, организованный на объектах корпорации "Росатом", пора распространить на другие отрасли и федеральные ведомства, которые так или иначе воздействуют на окружающую среду, включая водные экосистемы и подземные ресурсы.
Химическая промышленность, нефтяники, газовики, цветная металлургия - у всех, как говорится, пятна на мундире. А сельское хозяйство с его минеральными удобрениями и пестицидами? Плюс орошение, которое во многих случаях ведет к засолению почв. В подтверждение этих слов автор статьи напомнил про Крым, где в результате использования подземных вод для орошения обширные площади сельскохозяйственных земель были засолены.
- При этом надо иметь в виду, что доля подземных вод в общем балансе питьевого водоснабжения в целом по России доходит до 50 процентов, - отмечает Глинский. - Более 600 городов и поселков городского типа удовлетворяют потребность в питьевой воде за счет подземных источников. А в сельской местности этот показатель достигает 80-85 процентов.
В каком состоянии эти источники и какая отмечается динамика? Самая точная информация - у специалистов "Гидроспецгеологии", которые с 2001 года через свои филиалы ведут Государственный мониторинг состояния недр (ГМСН) на территории Дальневосточного, Южного, Северо-Кавказского, Приволжского федеральных округов, аналогичная система ГМСН организуется сейчас в Крыму и Севастополе. По остальным федеральным округам информацию в общую базу данных предоставляют субъекты РФ.
В итоге Службой мониторинга к началу 2013 года на территории России выявлено 6439 участков загрязнения подземных вод, в том числе на 3441 водозаборе. В большинстве случаев загрязнение носит локальный характер. А значит, при адекватном реагировании может быть устранено, его последствия для людей и природы минимизированы.
Как на практике это делается? Можно ли спрогнозировать и предупредить негативные последствия природопользования? Чем интересен в этом отношении опыт "Росатома", его дочерних структур и крупных предприятий? Ответы и поучительные примеры мы искали в диалогах с Марком Глинским и его коллегами.
Сам себе контролер
- Системный мониторинг на объектах "Росатома" начался с того, что я вот такой длины, - большой и средний пальцы моего собеседника отмерили чуть больше половины листа, - письмо написал Кириенко. В 2008 году. С тех пор пошла работа...
- Это было первое такое письмо? Предшественникам Кириенко - Румянцеву, Адамову, Михайлову - подобного не писали?
- Не писал. А тут увидел раз, потом еще и понял, как не ординарно он относится к делу, к охране среды и как прислушивается к общественному мнению. По отзывам, Кириенко - очень жесткий руководитель, но на Общественном совете ни разу голос не повысил, всегда ведет его в товарищеском режиме.
Я на больших начальников за свою жизнь насмотрелся. С тех самых пор, когда меня безусым пацаном брали в самолет, чтобы вместе лететь на Семипалатинский полигон. И там было не важно, сколько тебе лет и какой ты национальности. Важно было, сколько у тебя в голове и как ты можешь решить задачу. Если сказали - подрыв ядерного заряда сегодня, то это и произойдёт сегодня во столько-то часов. И никакие сказки, что кто-то умер, тушенку не подвезли - это никого не интересовало...
Так вот в письме на имя Кириенко я сослался на российское законодательство о недрах: каждый, кто их использует, обязан следить за тем, что оставляет за собой. Во всем "Росатоме" примерно 20 тысяч открытых хранилищ с отходами и 55 особо значимых предприятий, которые так или иначе влияют на окружающую среду. Каждый у себя что-то измеряет, контролирует отдельные параметры, а надо организовать системный мониторинг по единой методике. Чтобы затем, имея достоверную картину, составить грамотный прогноз и решить, какое реабилитационное мероприятие лучше.
Один вариант - реабилитировать все до состояния так называемой зеленой лужайки и потратить на это миллиарды. Так, что есть не на что будет. Или собрать, погрузить, вывезти все отходы. А куда? Какой губернатор и какие аборигены вас к себе пустят? Надо уметь все на месте сделать. А если делаете на месте, обязаны доказать, что предлагаемые вами защитные барьеры будут эффективными. И тут не обойтись без геологов и гидрогеологов.
- То есть вы предложили себя "Росатому" в качестве палочки-выручалочки?
- Мы дело предложили - организовать мониторинг состояния недр на современном научно-техническом уровне. И Кириенко нас услышал. "Срочно найдите автора, он говорит дело" - такой была на моем письме его резолюция.
По объектам разойдись!
Так вышло, что предложения Глинского и его коллег органично вписались в новую экологическую политику атомной госкорпорации. По горячим следам, еще до выхода Федерального закона N 331, между "Росатомом" и Федеральным агентством по недропользованию было заключено Соглашение о сотрудничестве по ведению объектового мониторинга состояния недр, а "Гидроспецгеология" определена ответственным исполнителем этих работ.
- Особенность нашего предприятия в том, - вновь расставляет акценты Глинский, - что здесь удалось сохранить старшее, среднее и нарастить молодое поколение. До начала перестройки на предприятии было 5 тысяч человек. С распадом Союза многие геологические экспедиции - среднеазиатские, украинские, закавказские - оказались по другую сторону границы. Но костяк сохранился: на территории России у нас сейчас семь филиалов. А вообще наша организация зародилась в 1933 году, когда военное руководство СССР осознало необходимость создания специальных военно-геологических карт вокруг своих границ, а потом и в зоне возможных боевых действий. Так появились первые советские военно-геологические карты. В частности, военно-инженерная карта, или карта проходимости, на которой указывалось, где, при каких условиях и какие войска могут пройти. Гидрогеологическая карта давала представление, каким образом можно обеспечивать войска водой в том или ином районе. И третья - карта строительных материалов, или фортификационная карта. Без таких данных нельзя спланировать сколько-нибудь серьезную стратегическую операцию. Собственно говоря, так начались специальные геологоразведочные работы.
- И Атомный проект, особенно в своей начальной стадии, нуждался в ваших специальных знаниях?
- Еще как нуждался! У наших коллег на том этапе было две специфических задачи: поиск воды для горнорудных предприятий и вопросы, связанные с миграцией радионуклидов из хранилищ и промышленных водоемов.
Еще один импульс получила Гидроспецгеология, когда стали задумываться, как и куда удалять большое количество жидких радиоактивных отходов. Экономически оптимальным и обоснованным с научной точки зрения был признан вариант закачки ЖРО под землю - в специально выбранные геологические горизонты. В общей сложности разведано и построено 25 таких полигонов, в том числе три ныне действующих.
- В отношении подземной закачки была острая общественная дискуссия. Даже в Думе и Совете Федерации несколько раз возвращались к вопросу: разрешать и дальше такой способ удаления опасных отходов или законодательно его запретить. Чем в итоге дело закончилось и что повлияло на исход?
- В Думе, где я тоже выступал, порешили так: новые полигоны не создаем, а действующие не трогаем, пусть работают. Хотя поначалу все собирались позакрывать. И самые активные были коммунисты. Я объяснил свою точку зрения. Сказал, почему считаю, что это безопасно. И всем, кто захотел вникнуть, раздал простые и понятные картинки - как это работает. Было много вопросов, а после, когда на все уже ответил, замруководителя фракции коммунистов - фамилию сейчас не вспомню - подарил мне книгу своих стихов. И сказал: Марк Львович - человек из коммунистического прошлого, я ему верю.
В Совете Федерации было по-другому. Комитет по экологии и природным ресурсам тогда возглавлял Орлов - бывший министр геологии, он меня хорошо знал. Если в Думе были люди, которые ярко говорят, то Орлов собрал людей, которые разбираются в проблеме и понимают, о чем говорят. Начинаю доклад, привожу один аргумент, другой, третий... Орлов: "Что ты разошелся? И так все понятно...". Я в ответ: "Тогда давайте пустим бумагу по кругу. Тут академики, профессора, авторитетные практики, если им не верить, то кому тогда?". Пустили бумагу - кто "за", кто "против" подземного захоронения ЖРО. И все написали "за".
Ретроспектива и прогноз
- С подземной закачкой у меня ассоциируется Сибирский химкомбинат в ЗАТО Северск Томской области. А на Урале, на комбинате "Маяк", вы какие работы проводили и проводите?
- "Маяк" - он во всех смыслах "Маяк". И урок, чего не надо было делать в прошлом, и пример, как надо поступать сейчас. Там больше всего накоплено радиоактивных отходов, одно только озеро Карачай - 120 миллионов кюри... Когда жарким летом водоем обмелел и с обсохшей береговой черты начался ветровой разнос радионуклидов, туда приехал министр Е. П. Славский и устроил совещание: что делать? Среди маститых докладчиков была молоденькая девушка - гидрогеолог Лидия Самсонова (у нас теперь ее дочь работает). Славский всех выслушал и подвел черту: надо делать так, как говорит эта девочка, тогда будете знать, что у вас происходит и к чему готовиться.
А что говорила Самсонова? Надо меньше спать и больше бурить. Набурить скважины и организовать наблюдение за подземными водами вокруг Карачая. Чтобы исключить их попадание в реку Мишеляк и видеть, как и что меняется в динамике. Сопоставлять уровни с количеством осадков, которые здесь выпадают. Понимать, что еще существуют биохимические реакции, существует поглощение радионуклидов породой...
- Но сама-то радиация никуда не исчезает - расползается с паводковыми водами, вместе с пылью переносится ветром... Нужны управленческие решения.
- Нужны. Но прежде нужны достоверное знание и прогноз - это исходная база для принятия решений. А чтобы сам прогноз был точнее, используют методы математического моделирования. Другими словами, прогноз достоверен, когда мы создали модель, и у этой модели спрашиваем. Допустим, находимся мы в 1995 году, и у нас модель 1995 года. Мы у нее спрашиваем: в 1973 году какой был уровень, какая активность? Модель дает ответ, который можно сверить с фактическим состоянием дел в тот или иной момент времени в прошлом. И решить для себя - доверять или усомниться. Это ретроспективный метод анализа с использованием математического моделирования, в том числе и верификация модели. Затем проводятся прогнозные расчеты. Мы этим давно владеем.
Управлять и предвидеть
- Из ваших отчетов следует, что информационно-аналитическая система объектового мониторинга недр в контуре управления "Росатома" на начало 2014 года охватывает 43 из 55 наиболее значимых предприятий. А для 21 объекта уже разработаны математические модели. Кому и какая от этого польза? Можете пояснить на примере?
- Могу. Вот, скажем, Кирово-Чепецкий химкомбинат: в 2008-2012 годах мы обкатали там систему мониторинга. А цель - дать обоснования в программу реабилитации хранилищ РАО этого комбината. В результате изысканий было выявлено несколько источников загрязнения и разработана математическая модель миграции загрязнителей в грунтах, грунтовых и поверхностных водах.
В частности, по миграции урана-238 прогноз такой: ореол загрязнения подземных вод этим изотопом за ближайшую 1000 лет распространится от границ промплощадки примерно на километр. При этом удельная активность урана-238 в поверхностных водах не превысит уровень вмешательства.
- То есть успокоили начальников - делать ничего не надо?
- Почему же? Мы дали четкие рекомендации, и считаем их адекватными существующим и гипотетическим рискам. В качестве реабилитационных мероприятий было предложено создать завесы типа "стена в грунте" - вокруг хранилища, а над ним - многослойное противофильтрационное покрытие. Проведенное нами же численное моделирование показывает, что в результате сооружения таких инженерных барьеров объемная активность урана-238 в центре ореола загрязнения снизится в 40-50 раз.
Кирово-Чепецкий комбинат - не единичный пример. На таких и аналогичных подходах построены по существу все реабилитационные мероприятия, включенные в новую, вторую по счету ФЦП по ядерной и радиационной безопасности. Острота, актуальность задач и требуемые для их решения средства там строго ранжированы.
- И где, с какой стороны таятся гипотетические риски и реальная опасность? Куда надо обратить взор топ-менеджерам "Росатома" и направить ресурсы?
- Серьезного внимания и больших вложений требует проблема вывода из эксплуатации ПУГРов - промышленных уран-графитовых реакторов, которые нарабатывали оружейный плутоний. И в особенности то, что касается их подземной части. Если все заранее не предусмотреть, там загрязнить можно по-крупному, поскольку сопряжено это с подземными водами - основным переносчиком радиоактивного загрязнения. Чтобы это безопасно ликвидировать или каким-то образом законсервировать на месте, не один пуд соли придется съесть.
"Маяк", метро и Карачай
- Плутониевые реакторы долгое время эксплуатировались в Северске, на Горно-химическом комбинате в Железногорске Красноярского края, но больше всего - на "Маяке", где был построен самый первый такой объект - реактор А, или "Аннушка", как его до сих пор называют. Какая от него исходит опасность, и что с этим делать?
- Пока никакой опасности нет и, надеюсь, не возникнет. Там правильно ставятся инженерные решения. А мы сейчас заканчиваем моделирование. Закончим - и станет понятно, как будет использоваться метро. Вы знаете, что на "Маяке" есть метро?
- Только слышал о нем.
- Метро на территории комбината "Маяк" - это система подземных выработок, которая соединяет между собой реакторы. По этим тоннелям охлаждающая вода, как по дрене, отводится от реакторов и сбрасывается в один из водоёмов. Делалось это для того, чтобы внешняя графитовая кладка реакторов не находилась в воде. Сейчас среди ученых и специалистов идет полемика, можно ли допустить нахождение графитовой кладки в воде. Есть такие, которые говорят, что и это не страшно. Мы, со своей стороны, даем общий прогноз, как - в зависимости от осадков и других привходящих обстоятельств - поведут себя подземные воды, как поведет себя в целом этот массив. Пока рабочее решение окончательно не сформулировано. На сегодня предлагается метро немного укрепить, засыпать гравием, сделать его проницаемым - на тот случай, если стенки его когда-то обрушатся. По этому пути, видимо, и пойдем.
- А Карачай, который вы упомянули, - он по-прежнему доставляет беспокойство? Сверху, как сообщалось, озеро почти засыпали, а что происходит с подземной линзой? Она увеличивается, мигрирует, приближается к реке Мишеляк?
- Да, туда движется. Но мы доказали, что это не так страшно. И что после 2030 года все прекратится. То есть, пик, возможно, будет в 2030-м, а потом пойдет на спад.
- Почему?
- Потому что к этому времени будет прекращен сброс. Уже есть обводные ливневые каналы, а на "Маяке" построена и введена канализация для бытовых стоков, которые прежде смешивались с промышленными.
- Иными словами, если подпитки не будет, подземная линза с букетом радионуклидов перестанет расползаться?
- Она уменьшится. Но есть другой вопрос. Когда уменьшается или прекращается совсем подпитка грязная, идет движение более чистой воды. Чем это неприятно? Сорбция - это когда порода засасывает грязь из воды. И, наоборот, десорбция: все, что в породе чужое, лишнее, будет вымываться, захватываться чистой водой. Как в случае с очень сладким чаем: сколько не сыпь сверху - все идет в осадок. А если свежей воды добавите, осадок или часть его растворятся, и общее количество сладкой (в нашем случае - радиоактивной) воды увеличится...
В отношении Карачая мы сделали множество расчетов, построили модель, нарисовали графики - в результате и нам, и нашим оппонентам стало очевидно: если тот режим эксплуатации озера Карачай, который всеми принят, неукоснительно выполнять, то причин для тревоги нет. Естественные, природные условия близлежащих территорий гарантированно обеспечивают очистку мигрирующих подземных вод до безопасного уровня.
Cредство от "страшилок"
- Вас послушаешь: и Северск, где уже закачали под землю огромные количества радиоактивных отходов, и "Маяк" со всем его шлейфом проблем - белые и пушистые...
- Мы этого не утверждаем. Но и "страшилки" множить не будем. Важен аргументированный и рациональный подход к этим непростым проблемам. Например, рядом с Северском, где на глубину 400 метров закачивают радиоактивные отходы, с двухсот метров можно брать воду для питьевого и хозяйственного водоснабжения.
- В том же самом месте - одно над другим?
- Да, мы доказали, что это возможно. Что там нет гидравлических окон, которые соединяли бы подземные пласты. А значит, нет опасности загрязнения. Однако в том же Северске, помимо подземных полигонов ЖРО, есть поверхностные хранилища - Б-2, Б-25, и там сейчас ведутся большие работы, потому что все хранилища обязательно должны течь. Они не могут не течь. Рано или поздно у нас на локтях появляются дырки. И вообще рано или поздно что-то происходит...
А что касается "Маяка" - это предприятие, где очень серьезно относятся к экологическим проблемам. Да, так сложилось исторически, что у них, как у первопроходцев Атомного проекта, груз проблем из прошлого самый большой в отрасли. И теперь тут работают люди, которые в приоритетном порядке, а не по остаточному принципу, как было когда-то, эти задачи решают. А мы им только в помощь...
- Водозаборы на предприятиях, в городах и поселках атомной отрасли - тоже область ваших специальных знаний?
- И это тоже. В Димитровграде, где расположен НИИ атомных реакторов, мы сейчас работаем над тем, чтобы помочь в продлении лицензии на действующий водозабор. Для этого тоже необходим мониторинг и соответствующие расчеты.
В чем-то похожая, но гораздо более сложная ситуация в Краснокаменске - это Читинская область, и там крупное уранодобывающее предприятие. Водозабор у них растянут на 40 или даже 50 километров, и в разных его точках разный уровень радиоактивности. А связано это не столько с деятельностью рудника, сколько с естественными процессами под землей: вода фильтруется через породы и тянет за собой природный уран.
Поэтому мы должны грамотно подойти к водоотбору - не с одной точки брать, а разумно его рассредоточить. . Самое простое и удобное - сделать одну большую станцию перекачки. Одну установку по очистке. Одну установку обратного осмоса. И тогда вы счастливы. Но в результате получите очень большую гидродинамическую нагрузку на одной точке и лишите себя перспективы. А если распределить водозаборы по их основному назначению и нормам ПДК - где для питьевых, где для технических нужд, еще лет 30-40 можно работать. Да, это потребует дополнительных вложений, но делать надо именно так. Думаю, что и на комбинате в Краснокаменске, и в "Росатоме" к нам прислушаются.
Кстати
При решении нынешних проблем водоснабжения Крыма специалисты "Гидроспецгеологии" настоятельно рекомендуют обратить внимание на рациональное использование имеющихся ресурсов. По их данным, извлечение подземных вод на полуострове в ряде случаев существенно превышает текущую потребность по нормам питьевого водоснабжения. В некоторых районах Крыма водоотбор превышает нормативную потребность в 2-3 раза. Подача воды в Феодосийско-Судакскую зону в последние годы (когда еще действовал канал) превышала 120 тыс. куб. метров в сутки, что достаточно для обеспечения 500 тысяч жителей, а реально на этой территории проживают и отдыхают в курортный сезон не более 150 - 200 тысяч. Столь существенные превышения величины водоотбора над расчетной потребностью свидетельствуют об очень больших потерях воды при транспортировке потребителям, заключают эксперты. По их оценкам, такие "утечки" могут составлять более 50 процентов извлекаемых подземных вод. Значит, необходимо не увеличивать добычу подземных вод, а приводить в порядок водоподающие сети.