Человек изначально одинок. Он приходит одиноким в этот мир и одиноким же уходит из него. Казалось бы, что может быть естественнее? Но во все времена люди боялись одиночества. Так же, как во все времена кто-то видел в нем душевную усладу, возможность предаться размышлениям и мечтам, побеседовать с самим собой.
В чем заключается пугающая и в то же время притягательная тайна этого состояния? Одиночество - проклятие или благодать? Стоит ли бояться одиночества или надо его принять и научиться с ним жить? Обсудим тему с доктором исторических наук, профессором Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики" Алексеем Масловым.
- Что такое, по-вашему, одиночество? Это изоляция человека от внешнего мира или самоощущение?
- Конечно, самоощущение. Потому что не бывает самоизоляции, кроме тех редких случаев, когда человек уходит в скит, отшельничество, становится монахом. Есть целый ряд профессий, когда одиночество просто необходимо. Это, например, обязательный компонент в жизни людей, которые занимаются наукой, творчеством. Людям массовых профессий одиночество не требуется, в каких-то случаях даже противопоказано. Я полагаю, что "одиночество" здесь не очень точное слово. Лучше сказать "уединение". А одиночество - это когда человек закрыл все двери, окна и сидит один.
- Это добровольное одиночество. Но бывает и насильственное. Например, камера-одиночка в тюрьме.
- Да, одиночество может быть и насильственным. Но бывает, что человек впадает в одиночество не насильственным образом, а, например, по причине своего возраста. Обычно это пожилые женщины, которые весь день общаются со своими подругами, друзьями, детьми, внуками, но при этом говорят: "Знаете, я такая одинокая". Хотя в реальности весь день был заполнен общением. Значит, речь идет, по сути, о состоянии души - таком ее состоянии, когда человек чувствует себя покинутым. И путает одиночество с покинутостью. А вот совсем другой пример - из восточного образа жизни. Есть такие китайские картины, где человек из беседочки наблюдает, как уточки плавают. Такая картина обычно называется "Отдохновенное одиночество у пруда". Это очень возвышенное, позитивное одиночество. При этом человек, сидящий у пруда, неизменно трактуется как поэт, художник или философ, который не уточками любуется, а погружен в размышления, у него идет напряженная работа духа. Если у меня было бы много свободного времени, я бы написал книжку "Искусство быть одиноким" - о том, как извлекать позитивную энергию из своего одиночества.
- Вам часто хочется побыть одному?
- Большую часть времени мне хочется как раз побыть одному. А хочется потому, что я не всегда могу себе это позволить. И не всегда это удается. Я думаю, что человек моего склада характера, как и любой человек, который занимается научным творчеством, должен примерно треть времени проводить в одиночестве, наедине с самим собой. Чтобы писать книги, сочинять музыку или просто говорить какие-то умные слова, нам нужно установить диалог с самим собой. Одиночество - это всегда установление диалога с самим собой. Человек должен даже устать от этого диалога, как он устает от любой продолжительной беседы. Для установления такого диалога требуется время, в течение которого вы налаживаете внутри себя спокойное сознание. В буддизме считается, что не всякое спокойное сидение есть медитация. Человек приходит в монастырь, погружается в медитацию, сидит так, предположим, часа два - из них в реальности он медитирует пятнадцать минут, а до этого успокаивается, налаживает дыхание. В нем возникают ненужные мысли, он их прогоняет. И вот наконец-то на какие-то пятнадцать минут, а может, и на пятнадцать секунд наступает это самое одиночество - возвышенное уединение. Его ни с чем не перепутаешь, потому что это такое духовное откровение. Есть великие мастера - они медитируют на "половину свечи". Половина курительной свечи в буддийском монастыре горит минут десять. И великий мастер медитирует десять минут в день. А ученик медитирует пять-шесть часов и ничего не добивается. Потому что нет волшебного уединения.
- Если его трудно достичь даже в монастыре, то что говорить об утреннем транспорте, запруженных горожанами улицах и вообще о нашей перенаселенной повседневности. Уединиться в людском скопище просто физически невозможно, а вот почувствовать себя одиноким как раз очень легко. Все куда-то спешат, у каждого свои дела, свои заботы. Ты никому не нужен. Может быть, самое острое, самое болезненное одиночество - это одиночество в толпе.
- Вообще современный мир устроен таким образом, чтобы не оставлять человека наедине с самим собой. Потому что, во-первых, это опасно. Во-вторых, мир устроен так, что, хотим мы того или нет, он должен подогнать всех под одну культурную, социальную гребенку. Это называется автоматической конформизацией сознания. Об этом еще Эрих Фромм писал в "Бегстве от свободы". Он утверждал, что мы по сути своей конформисты. Мы не хотим сами размышлять. Мы слушаем прогноз погоды вместо того, чтобы выглянуть в окно. И вот когда человек неожиданно оказывается наедине с самим собой, он пугается сам себя. Вдруг выясняется, что он внутри не такой, каким себя представлял. Он хуже. Более мерзкий, более злой, более недружелюбный. И он пугается. Пугается настолько, что в возбужденном состоянии пытается отрезать себя от общения с самим собой и "выйти на люди", чтобы его внутреннее "я" замолчало. С одной стороны, это неплохо: мы не получаем агрессивного человека. Известно ведь, что большинство маньяков - очень замкнутые, очень одинокие люди. Если бы кто-то с ними поговорил вовремя и правильно, они, возможно, были бы менее агрессивны. А, с другой стороны, мы все меньше и меньше испытываем творческое вдохновение. Мы почти не встречаем в современном мире крупных философов. Крупные философы замолкли где-то на рубежах 50-х годов XX века. Мы не встречаем уединенную, самопогруженную науку, которая выходила бы на уровень философии. Такой наукой была британская в середине XIX - начале XX веков. Такой была и русская наука. То есть мир стал, на мой взгляд, менее продуктивен с точки зрения культурных достижений.
- Это следствие бегства от благодатного одиночества? Результат беспощадной, всенарастающей коммуникабельности?
- Да, мы платим за невозможность уединиться. У нас очень много вещей - именно вещей, с которыми мы имеем возможность общаться. Мы общаемся с айпэдом, компьютером, комиксами, книгами. Хорошую книгу нельзя пролистать в метро. С ней надо пообщаться, ее надо перечитать, вернувшись к каким-то страницам. Но у человека не остается времени на общение с самим собой, он общается с айпэдом. Я смотрю на моих студентов. Они слушают мою лекцию, но одновременно сидят в социальных сетях. Потому что человек привык воспринимать пять-шесть потоков информации, реагируя при этом только на саму информацию и не утруждая себя осмыслением ее. Вам задали вопрос - вы ответили. Как дела? Хорошо. Ну, звони. Привет - привет. Я вижу эту поверхностность и в студенческих работах. Представьте себе, к примеру, работу по искусству Древней Японии. Это должно быть философское эссе, дающее некое отражение моего западного сознания в японской символике. Вместо этого мы получаем информационную справку с массой фактов, цифр, дат. Формально все правильно. Но эта работа не является научным исследованием. Она не является даже рефлексией сознания. Если раньше в гуманитарных науках было немало ученых-мыслителей, то теперь все больше - ученые-аналитики, которые сопоставляют факты и выносят экспертное заключение. Многие работы в гуманитарных науках сегодня похожи на "доклады о международном положении". Да, это плата за то, как мы начали коммуницировать. Не случайно ряд моих добрых знакомых в Европе две или три недели в году практикуют то, что у них называется digital detox - цифровая детоксикация. Это когда они отказываются от телефонов и компьютеров, берут с собой стопку бумаги, уезжают без семьи куда-нибудь в Грецию или на Мальту и пишут. И никто не считает их сумасшедшими. Это, пожалуй, самые талантливые, самые продуктивные ученые, художники, которых я знаю. Но, еще раз говорю: общество не отпускает. Общество не хочет отпускать. Любой профессиональный психолог, наоборот, скажет: не надо уединяться, если у вас что-то плохо, идите, общайтесь. И человеку не остается времени понять, кто он такой.
- Вас тяготит невозможность побыть одному?
- Да, страшно тяготит. Если говорить о заботах, которые меня одолевают, то это, пожалуй, забота номер один. Для того чтобы побыть одному, нужна внутренняя решимость. Решимость кого-то обидеть. Решимость оборвать какие-то социальные связи. Решимость потерять в статусе. Представляете, тебя приглашают почитать лекции завтра в Германии, послезавтра в Англии, потом во Франции, потом где-то еще - и это престижно, и не хочется никого обижать, ведь просят не абы кто, а твои личные друзья. И вдруг ты им говоришь: вы знаете, я просто хочу сосредоточиться на себе. Кто-то это поймет, а кто-то и не поймет. Я, к счастью, живу в мире, где люди ценят и понимают одиночество как некую конструктивную вещь. Но если вас запрашивают с уровня министерства, правительства, а вы говорите: вы знаете, я хотел бы побыть один, -- получается когнитивный диссонанс. После сорока лет у человека накапливается определенная мудрость и он выбирает себе только одну дорогу, движется только в одну из сторон - либо к самозакрытию и частичной самоизоляции, либо, наоборот, к абсолютной "самопубликации". Это два разных уровня жизни. Два разных уровня самопозиционирования. И никакого баланса между ними найти невозможно. Некоторые мои знакомые, достигнув довольно больших высот и в политике, и в преподавании, вдруг делали дауншифтинг. То есть уезжали профессорами в маленькие региональные колледжи, которые ничем не славны. И оттуда писали колоссально интересные произведения - и научные, и беллетристические. Уйдя в добровольное заточение, они что-то потеряли, а что-то и приобрели. Но для этого нужна решимость.
- Одиночество - это свобода?
- Это полная свобода, если мы правильно используем одиночество. Ведь одиночество - это всего лишь состояние. А дальше уже идет твоя оценка этого состояния. Бывает, оценка такова, что приводит к полному отчаянию. Ну, например, человек всю жизнь был начальником, общался с массой людей и вот стал стареньким, его отправили на пенсию. И он как лошадь, которую резко остановили. Она еще распаренная, хочет бежать вперед, а уже невозможно. Или жила мать семейства, у нее было много детей, и вдруг все дети по каким-то причинам уехали. И наступает отчаяние. С другой стороны, свободу дает только одиночество. Человек уходит в себя и там освобождается. Во-первых, он освобождается от всех своих гнусностей, которые есть в каждом из нас. Во-вторых, он начинает осознавать свое реальное "Я". Ведь девяносто девять процентов из нас мыслят о себе чуть-чуть лучше или, наоборот, чуть-чуть хуже, чем есть на самом деле. Есть забавная история, ее излагает авва Дорофей, известный христианский мистик. Он описывает жизнь человека, который торговал рыбой на рынке и был чрезвычайно набожным. Он продавал рыбу, а деньги раздавал бедным. На него все смотрели как на святого. И он был страшно доволен. А потом решил уйти в монастырь. В монастыре остался один на один с самим собой. И тут ему начали видеться всевозможные искушения. Ему хотелось женщин, ему хотелось мяса... И он на всех обозлился. И начал думать, почему же там он хорошо жил и был почти святым, а здесь, где, в общем, спокойная жизнь, все как-то не клеится. Ему его наставник объяснил: когда ты был на людях, ты все делал как бы для саморекламы. А теперь ты остался наедине с самим собой. Теперь ты - истинный.
- Многие люди стараются не подавать виду, что вокруг них никого нет, пытаются скрыть свое одиночество, стесняются его. Почему стыдно быть одиноким?
- Потому что одиночество в массовом сознании ассоциируется с каким-то личным неблагополучием. С неудачами либо в семейной жизни, либо в карьере, либо в общении с другими людьми. Считается, что человек обязательно должен быть социализирован. Что перво-наперво делает человек, когда вливается в новый коллектив? Он "проставляется", то есть накрывает стол. Так принято. Эти регулярные корпоративные посиделки с выпивкой на брудершафт - для чего они? Чтобы социализироваться, преодолеть отчужденность. С одной стороны, провозглашается право человека на личное пространство, а с другой, это личное пространство должно быть понятным для всех, в нем не должно быть ничего загадочного.
- Одинокий человек вызывает подозрения?
- Безусловно. И не просто подозрения, он считается либо больным, либо неполноценным, либо скрытным, а скрывают, в нашем понимании, только плохое - хорошее зачем скрывать? Я думаю, это страшно, когда человека хотят принудительно социализировать, насильно втолкнуть в общество. Я не встречал ни одного крупного ученого, который был бы абсолютно социализирован. И я не считаю, что крупный ученый - неудачник, потому что у него нет тысячи друзей, и он не пьет каждый день пиво со своими товарищами.
- А женское одиночество? Эта тема овеяна таким ореолом печали...
- Для большинства женщин остаться в одиночестве - беда. Особенно это чувствительно в молодом возрасте, когда кажется, что жизнь не удалась. Обратите внимание: чем более патриархальным является общество, тем сильнее эти настроения. На Востоке считается, что без семьи человек не целостный, не полный. У него должна быть семья с молодых лет и до конца жизни. Если человек живет вне семьи, это воспринимается как его личный крах. Хотя я знаю массу своих знакомых, которые живут в одиночку и не считают своим долгом с кем-то общаться. Если тебе комфортно в одиночестве, если ты в этом состоянии более производителен, в том числе и для себя самого; если у тебя меньше проблем, когда ты живешь один, чем тогда, когда ты живешь с кем-то, то лучше будь одиноким.
- Тем не менее, если верить опросам, семейные люди более успешны, чем одинокие.
- Я не буду спорить с социологическими опросами. Наверное, все так и есть. Объяснение этому очень простое. Человек, живущий в семье, отвечает за эту семью. И успешность, если измерять ее карьерой и зарплатой, - это стимул кормить детей, жену. Но я не знаю, насколько были успешны в карьере русские художники-передвижники. Думаю, что они были абсолютно неуспешны. Полагаю, что и многие импрессионисты были неуспешны с точки зрения доходности их творчества. Неприятно жить в обществе, которое измеряет успех деньгами или карьерой. Но еще неприятнее - где мерило успеха одинаковое для всех. Не может быть одинаковое мерило для укладчика асфальта и для автора философских произведений. И то и другое - более чем достойная профессия, но мерила-то разные. Не надо всем навязывать одинаковое понимание успеха. Как не надо всем навязывать и одинаковое понимание одиночества, а именно - понимание его как несчастья. У моего хорошего товарища Бориса Борисовича Гребенщикова есть строчка: "У меня нет друзей, чтобы никто не смог сбить прицел".
- Вы на почве буддизма с Гребенщиковым сошлись?
- Нет, мы в равной степени буддисты и не буддисты. У него фантастический круг общения, поклонников. И при этом он принципиально одинокий человек. Я вообще не очень себе представляю, как можно, сидя на какой-нибудь презентации или светской вечеринке, писать хорошие стихи. К сожалению, большой круг общения сбивает наш внутренний прицел. Мы обществу нужны как люди, которые куда-то интегрированы, вписаны в какую-то ячейку. Чаще всего с нами общаются не как с личностями, а как со статусами. Чем общество более патриархально, тем выше ценится статус. У китайцев, например, визитные карточки листаются, как книжки. Если я оказываюсь вне этих статусов, то не очень понятно, как со мной обращаться. И тогда приходится заглядывать внутрь меня.
- Может быть, одиночество роскошь, недоступная человеку, живущему в социуме?
- Надо иметь очень много мужества и очень много внутренней дисциплины, чтобы не поддаваться принудительной социализации. Едва ли не каждому человеку время от времени хочется побыть одному. Но лишь единицы обладают искусством, находясь в одиночестве, что-то производить. Когда мы одиноки, у нас устанавливается совсем иная связь с миром, космосом, духовным пространством, Богом. Потому что никто не мешает. Почему-то считается, что человека в храме неудобно дергать за полу и обсуждать с ним цены на нефть, а в любом другом месте - пожалуйста. Почему-то духовное пространство уважаемо только внутри помещения, где возносятся молитвы, а на улице, в ресторане, на стадионе его можно не уважать. Представляете, как пугающе будет звучать, если вы, отвергая чье-то приставание, скажете: "Мне хочется побыть одному". Начнут шептаться: "С ним что-то случилось. Может, у него кто-то умер?"
- В русской традиции одиночество - это всегда проклятие, тяжкий крест. Русскому сознанию свойственно трактовать одиночество именно так?
- Да, это свойство русского сознания - считать, что мир в принципе драматичен, и, чем он более драматичен, чем больше на нас сваливается переживаний, тем более полноценна наша жизнь. И не случайно самореализация у русского народа идет исключительно в период несчастья какого-то. Возьмите знаменитых русских философов Соловьева, Бердяева, Розанова, Ильина, братьев Трубецких. Для них всё, что происходит в жизни, - космическое событие. Причем оно должно мучительно переживаться, должно оставить саднящую рану в душе. Чем сильнее саморефлексия (у русского человека она болезненно повышена), тем сложнее быть одиноким. Попав в заколдованный круг одиночества, мы начинаем думать, что мы не таковы, мир не таков, Бог от нас отказался. Посмотрите теперь на Азию. Казалось бы, гигантская философская традиция, а вот саморефлексия очень маленькая у азиатов. У китайцев я ее вообще практически не встречал. А русский человек ничего не воспринимает как данность. Он должен эту данность оценить, сказать, что на самом деле все не так, но ничего не сделать при этом. Саморефлексия - постоянная спутница жизни русского человека. Поэтому русские люди так болезненно переживают одиночество.
- Чужое одиночество надо уважать?
- Его надо как минимум понимать. Не бывает чужого одиночества без причины. К тому же оно разное. Бывает чужое одиночество как особая форма мазохизма: меня все покинули, меня никто не понимает, я одинок... И это становится позицией жизни. На самом деле это позиция выбивания благ. Чтобы человека успокаивали. Чтобы ему потакали. Это страшная болезнь. И ее надо лечить. Но не лекарствами, а скорее словами. А когда человек одинок потому, что видит в этом условие своей самореализации, - такое чужое одиночество надо уважать. Но уважения здесь трудно добиться. Публичный человек у нас ценится выше, чем непубличный. Человек, который тихо сидит и о чем-то думает, он - неуспешный с точки зрения общества. Я думаю, это связано с тем, что нынешнее общество ориентирует людей на карьеру, а не на самореализацию. Поэтому карьера ценится, а внутренняя самореализация, одно из условий которой - одиночество, никому не понятна.
- Вы не боитесь одинокой старости?
- Абсолютно не боюсь. И не только потому, что мы одинокими приходим в мир и одинокими уходим из него. Никакой боязни одинокой старости быть не должно, если человек подходит к этому рубежу плавно, спокойно, подготовленно. Одинокая старость опасна другим - когда тебе никто не помогает, когда пресловутый стакан воды никто не подает. Но эту проблему современное общество как раз решает. В США, например, эффективно работает система домов для престарелых, в России, как правило, помогают родственники, в Азии - тоже родственники. А одиночество как состояние души - здесь никто не поможет, если мы до наступления старости сами себя не воспитаем. Несомненно, что в старости человек иначе относится к своему одиночеству, чем в молодые годы. Любой человек проходит эволюцию в этом плане. И слава богу, что он ее проходит. Ты должен попробовать и то, и другое. Нельзя отказаться от активной жизни, не пройдя через активную жизнь. Нельзя ругать одиночество или, наоборот, хвалить его, не будучи никогда одиноким. Нельзя говорить, что тебе одиночество не подходит, если ты хоть однажды не изолировал себя от внешнего мира - физически, интеллектуально или эмоционально. Стоит пройти через всё. Чтобы отказаться от чего-то, надо все-таки что-то иметь.
Алексей Александрович Маслов - российский востоковед, ведущий российский специалист в области духовных, культурных традиций китайской цивилизации и современных социально-экономических и политических процессов в странах ШОС. Действительный член Российской академии естественных наук (РАЕН), Европейской Ассоциации китаеведов, Американской Ассоциации историков. Свободно владеет английским, китайским, французским языками. Автор 15-ти научных монографий, многочисленных научно-популярных книг по ушу. Практикующий мастер боевых искусств, имеющий авторитетное признание в мировом сообществе ушу: единственный из иностранцев занесён в "Схемы-хроники шаолиньских монахов-бойцов" (2006).