Вышла новая биография Даниила Хармса
Вы написали биографии Гумилева, Ходасевича, Ломоносова, Хармса. Что вас в них интересовало прежде всего?
Валерий Шубинский: У каждой биографии есть какой-то сюжет. У Гумилева это история мальчика слабого, неуклюжего, некрасивого, который сам себя делает - поэтом, неотразимым любовником, учителем, голос которого слушает молодежь... Героическая смерть ставит во всем точку. Когда он гибнет, оказывается, что все получилось. У Ходасевича это спор между человеческим и поэтическим, поэтом, готовым ради своей высокой миссии презреть чувства, отношения, человеческое в себе. Сюжет биографии Хармса - это чудо. Он ощущал себя чудотворцем, не творящим чудес (у него есть такой образ в "Старухе": чудотворец, не творящий чудес), но всю жизнь живущим в постоянном ожидании чуда. В конце концов оно происходит, уже за гранью его жизни.
К Хармсу можно подойти с разных сторон. Например, просто как к автору стихов и прозы, к сочинителю. Существует подробная "историко-литературная", если можно так выразиться, биография Хармса, написанная крупным специалистом по обэриутам Александром Кобринским. Несомненно, это ценная книга. Но меня в большей степени интересовало другое. Писатель - все же не машина по производству текстов... И потом, тексты были не единственным творением Хармса. Во-первых, Хармс - это еще и определенный способ поведения, существования, речи, восходящий к его произведениям, но обретший самостоятельное существование. Если в жизни происходит что-то странное, нелепое, иррациональное и при этом смешное, абсурдное, мы говорим: "чистый Хармс". А во-вторых, Хармс создавал себя как личность. Создал определенный человеческий образ. Даже целый ряд образов. Один из них - высокий человек в гетрах, в бархатной курточке, кепочке, выгуливающий на Надеждинской улице таксу по имени Чти Память Дня Сражения При Фермопилах.
У вас уже выходила книга про Хармса (в 2008 году в петербургском издательстве "Вита Нова"). Что нового в этой книге?
Валерий Шубинский: Включены новые материалы, касающиеся истории семьи Ювачевых (их любезно предоставили петербургский исследователь Николай Матвеевич Кавин и внучатая племянница Хармса Марина Кирилловна Махортова). Шире использованы дневники отца Хармса, опубликованные за эти годы. Расширена и заключительная часть книги, касающаяся гибели Хармса.
Зачем Хармс создавал образ оригинала, сумасброда, чудака, что заставило его заниматься таким своеобразным жизнестроительством?
Хармс превратил свою жизнь в театр одного актера. Фото: РИА Новости www.ria.ru
Валерий Шубинский: Мне кажется, здесь совершенно не те мотивы, что были у символистов, у людей классического "Серебряного века". Ситуация Хармса была иной. Он превратил свою жизнь в театр одного актера. Его комната была наполнена фантастическими вещами и вещицами, надписями, он оригинально одевался, окружал себя причудливыми людьми. Для него все это стало некой компенсацией. От природы он был, несомненно, человеком не совсем интровертивным, был настроен на некую публичную деятельность. Но это оказалось невозможным.
В 1933 году во время бесед в доме Липавского бывшие обэриуты говорили о том, что им всем не хватает журнала, а Хармсу - "еще и своего театра". Вот сверстник Хармса польский поэт и драматург Константин Галчинский в 30-е годы имел маленький театр. То, что писал Галчинский для этого театра, удивительно похоже на миниатюры Хармса. А у Хармса театра не было, он собственную жизнь, собственное существование превращал в театр, зрителями делая окружающих. Для него это была некая форма создания дистанции между собой и внешним миром, который был ему глубоко чужд.
Вы назвали книгу "Жизнь человека на ветру". Хармс жил в ожидании конца света, там ветра быть не должно...
Валерий Шубинский: А почему вы решили, что после конца света ветер не будет дуть? Вообще это название стихотворения Хармса 1926 года и символ его отношений с реальностью. У Гумилева и Ходасевича было гораздо больше возможностей выбора, чем у Хармса и его сверстников. А тут ветер дует, реальность нападает на человека...