Меня неожиданно пригласили в Совет Федерации прочитать доклад на любую интересующую меня тему. Я к этому выступлению не готовился, и поэтому оно получилось недостаточно стройным и аргументированным. Тем не менее мне кажется, оно может показаться интересным читателям. Я сгладил некоторые шероховатости, свойственные импровизированной речи, однако не стал целиком приводить текст к литературной форме. Прошу заранее меня извинить за это.
Что меня занимает последние десять лет: почему мы такие, а не другие? Я долго прожил в Америке, в Европе, люблю Европу. Из Америки виднее, между прочим, и легче понять, в какой стране ты родился и живешь. Размышления мои связаны не с искусством, а с культурой. Мы часто под культурой понимаем знание творчества Чайковского, Пушкина и умение держать вилку в левой руке. Есть и определение культуры как системы ценностей, которая руководит поступками каждого: с утра встал, почистил зубы, поговорил с детьми, потом пошел на работу, вернулся, лег спать. Все это поведение - бихевиоризм - определяется этическим кодом. Это можно назвать культурой.
Другое определение культуры - это нравы. Алексис де Токвиль сказал: "благодаря своим нравам народ может извлечь пользу даже из самых неблагоприятных климатических условий и самых скверных законов. Никакую конституцию не обеспечишь, если нравы населения этому сопротивляются".
Вот почему понимание нравов или культуры чрезвычайно важно. Нам кажется, что мы знаем, почему мы так или иначе поступаем, и редко анализируем это критически, ибо нам наши поступки представляются совершенно естественными. Была такая хорошая работа видного социолога и антрополога Виктора Живова, которая называлась "Русский грех и русское спасение", где он проанализировал и сопоставил культуру Запада, латинскую культуру с культурой православия, Восточной Византией. Он обнаружил, что в православной культуре понятие исповеди не было институциализировано. Ведь что такое исповедь? Это когда человек идет к священнику и признается в совершенных грехах. Но для того, чтобы рассказать о своих грехах, он должен проанализировать свои поступки и оценить какие-то из них как греховные и уже потом их высказать. В этом смысле исповедь - это процесс самосознания, это критическая самооценка.
Очень важно понять, что русскому человеку свойственно особое представление о своих поступках, без акцента на критическое осмысление. Кстати, в ранние годы советской власти, когда педагогика пыталась воспитать новое поколение, Макаренко очень успешно применял понятие исповеди и понятие публичной самооценки, правда, перед коллективом. Была очень хорошая работа профессора Хархордина по этому поводу.
Я хотел бы поразмышлять вместе с вами над тем, что же надо сделать, какие усилия, какую политическую волю применить, чтобы создать благоприятные условия для гражданского общества. Недаром Владимир Владимирович Путин очень дипломатично говорит, что путь к гражданскому обществу у нас в стране труден и потребует много времени.
Если говорить прямо, то с гражданским обществом у нас пока проблемы. То есть населения много, а граждан не так много. И это вопрос не сегодняшнего дня. Что мешает формированию гражданина в нашей стране? Дело только в недостатках образования? Но мне известны, скажем, очень нехорошие люди, которые прекрасно образованы. Знания еще не говорят о том, что человек старается творить добро.
Есть восточная притча. Шел монах, по дороге ему встретился самурай. И попросил монаха рассказать, что такое рай и ад. И монах сказал ему: "Ты такой большой, мускулистый, сильный, но настолько глуп, что вряд ли поймешь мои объяснения". Самурай рассвирепел, вытащил меч из ножен, говорит: "Я тебе отсеку голову". Монах посмотрел на него и сказал: "Вот это и есть ад". Самурай подумал, положил меч в ножны, посмотрел на монаха и сказал: "Прости меня, я на тебя разгневался". Монах сказал: "А вот это - рай". Это тонкое, очень глубокое размышление о том, как нужно людям открывать те или иные истины.
Английский социолог и физик Джон Бернал говорил: труднее поставить вопрос, чем найти ответ. Чтобы правильно поставить вопрос, нужно обладать интуицией, нужны глубочайшие размышления, а для решения проблемы нужны знания и умения. Поэтому сам вопрос - каким должно быть образование, чему надо учить детей - на мой взгляд, еще не сформулирован.
Начальное образование, если мы хотим воспитать гражданина, должно нести такую функцию, как формирование национального сознания. Такое образование не может не опираться на глубокий научный анализ русского менталитета. Но такого анализа русского мышления, в общем-то, не происходит. У нас есть замечательные антропологи, социологи, историки, глубоко мыслящие ученые, но они, к сожалению, не вовлечены в процесс поисков наиболее правильного вопроса, на который потом надо вырабатывать ответ. Такое интеллектуальное ядро могло бы вооружить государство и власть знанием о том, как осуществлять модернизацию не экономики, но русского этического кода. Бытует мнение, что "у нас все в порядке, мы не позволим менять нашу национальную самобытность". На этот счет Чехов когда-то писал: "Если в сортире вонь и нет житья от воровства, то виноваты все, а значит никто". Если эти признаки - тоже часть самобытности, то неплохо бы попытаться от такой самобытности избавиться, не правда ли?
Я ввел термин "культурный геном". То есть, в каждой культуре есть определенный набор качеств и моральных императивов - это и есть своего рода культурный геном. Российский этический код мы еще не разобрали. Размышляя о нашем методе мышления, я прихожу к выводу, что русскому человеку свойственно больше верить, чем анализировать.
Не могу удержаться и хочу прочитать вам страничку из работы великого историка Ключевского "Верование и мышление":
" ... Вместе с великими благами, какие принесло нам византийское влияние, мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно - излишество самого влияния. Целые века греческие, а за ними и русские пастыри и книги приучали нас веровать, во все веровать и всему веровать. Это было очень хорошо, потому что в том возрасте, какой мы переживали в те века, вера - единственная сила, которая могла создать сносное нравственное общежитие. Но не хорошо было то, что при этом нам запрещали размышлять, - и это было нехорошо больше всего потому, что мы тогда и без того не имели охоты к этому занятию. Нам указывали на соблазны мысли прежде, чем она стала соблазнять нас, предостерегали от злоупотребления ею, когда мы еще не знали, как следует употреблять ее...
Нам твердили: веруй, но не умствуй. Мы стали бояться мысли, как греха, пытливого разума, как соблазнителя, раньше чем умели мыслить, чем пробудилась у нас пытливость. Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Вышло, что научные истины мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий. Мы вольнодумничали по-старообрядчески, вольтерьянствовали по-аввакумовски. Как старообрядцы из-за церковного обряда разорвали с церковью, так мы из-за непонятного научного тезиса готовы были разрывать с наукой. Менялось содержание мысли, но метод мышления оставался прежний. Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским-- стали холопами чужой мысли".
Не правда ли, это очень глубокое замечание, которое приводит нас к выводу, что наш русский метод мышления - внерациональный. Мой брат Никита, мы с ним очень разные люди, хотя единоутробные, говорит: "Да что ты сомневаешься? Главное верить".
У меня голова устроена иначе, в молодости я начитался русских религиозных философов XIX века. И мне интересно проверять гармонию алгеброй и подвергать сомнению догматы. Думаю, не сомневаясь, нельзя найти истину. Мне дороги диспуты, хотя, признаться, культуры диспута у нас нет. Кто-то даже сказал - в общем-то, неважно, о чем диспут, важна культура диспута. Что такое диспут? Диспут - это "я слушаю моего оппонента и не жду, когда я могу повторить то, что до этого сказал, а пытаюсь развивать мысль". Мы не слышим оппонента - так устроена наша эмоциональная структура, наш эмоциональный культурный геном, мы уверены, что мы правы!
Так вот - я хожу и "толкаюсь", и здесь буду толкаться на тему, которая для меня имеет первостепенное значение: мне кажется, что абсолютно необходимо создать научный орган, может быть, конференцию, которая соберет наших ведущих историков, антропологов, социологов, культурологов, психологов. Они же сообща могли бы разобраться в том, что нам с нашим культурным геномом мешает развиваться динамично. Каковы причины определенной пассивности индивидуума. Наверное, здесь есть причинно-следственные связи, это не возникло сегодня или вчера.
Выдающийся аргентинский культуролог Мариано Грондона посвятил анализу культурного кода аргентинских крестьян много лет и создал типологию крестьянской ментальности в Аргентине. Когда я открыл результаты его исследований, я буквально подпрыгнул.
Вот несколько постулатов из его работы.
Грондона выделил ряд понятий, которые составляют типологию крестьянской ментальности.
Радиус доверия - очень узкий. Способность отождествлять себя с другими, сопереживать, радоваться успехам - вот что определяет доверие. В странах, где крестьянское сознание, - доверие ограничено в основном семейным кругом. Все, что за пределами семьи, обычно вызывает безразличие.
Жесткость морального кодекса. В крестьянском коде разных культур моральный кодекс бывает очень жесткий, а бывает мягкий. То есть, нарушение правил, растянутое представление о том, что можно, а что нельзя делать, - очень свободное. И чем дальше развивается человечество, тем жестче моральный кодекс.
Новаторство воспринимается как угроза установившейся стабильности - как ересь, как нетерпимость.
И очень интересно отношение к богатству. У крестьянина отношение к богатству строится на том, что он еще не экспонирован к капиталу. Для сельскохозяйственного рабочего богатство - это земля. А земля может только перераспределяться. Она же не прирастает. Только передвигаются границы. До сих пор - кто богатый человек? У кого "квартира больше".
Представление о том, что богатство может только перераспределяться, ведет к тому, что крестьянин воспринимает экономическое возвышение соседа как угрозу собственному благополучию. Когда же возникла буржуазия, возникло и представление о капитале, то есть о деньгах. А капитал не перераспределяется, он прирастает прибылью и трудом, не связанным с землей.
Когда я это прочитал, на меня это произвело оглушительное впечатление. Это буквально проецируется на нашу русскую культуру и на наше сознание. Я даже столкнулся по этому поводу с Евгением Ясиным, научным руководителем Высшей школы экономики: мы живем в обществе, где еще не возникала буржуазия. Она не могла возникнуть по тысяче обстоятельств. Хотя бы потому, что у нас не было городов, у нас были военные поселения. Городов с республиканским сознанием, с тем, что называется вече и где были граждане, было два: Псков и Новгород. Мы это прекрасно знаем и знаем, как Псков и Новгород яростно сопротивлялись московскому царству: были бесконечные бунты, потому что цари хотели их подчинить. В конце концов Ивану Васильевичу, Грозному, удалось с этим покончить - с зачатками республиканского сознания в России.
Вроде бы - какое это имеет отношение к сегодняшнему дню? На мой взгляд, прямое, потому что мы все продолжаем жить в добуржуазном обществе, с огромным влиянием архаической крестьянской массы.
В русской истории не возникло собственника - крестьянам землю так и не дали. И это преступление дворянства имело самые драматические последствия: миллионы крестьян оказались без земли, то есть несвободными, потому что собственность дает первое основание свободы.
Могу добавить: как ни парадоксально, я считаю, что в России буржуазии не было и нет до сих пор. Буржуазия - это прежде всего житель города, возникла в средневековых городах. Город - это республиканский институт, который добился самостоятельности от сюзерена, от императора. Самостоятельность - это когда мы, горожане, сами решаем, каким законам следовать, договариваемся, платим налоги. Гражданское общество возникает там, где существуют города. Поскольку у нас вместо городов были военные поселения - рынка не было и быть не могло. Сотни километров снежной пустыни - куда везти, что везти? Рынок не возник просто потому, что пространство гигантское, да и урожая сам-три хватало только себе, хозяину земли и на семена.
В сегодняшнем российском обществе буржуазией называют класс зажиточных предпринимателей. Но это ложное определение. Ибо потребительская корзина, "мерседес" и дом на Рублевке не делают человека буржуа, если его этический код схож с типологией аргентинского крестьянина.
Буржуазия - это когда гражданское требование политической независимости основано на финансовой независимости от государства. Собственно, это и есть республика. Такой буржуазии в России не возникло. Когда мне говорят, что она возникла во времена нашей промышленной революции, - это огромная иллюзия, на мой взгляд. Во-первых, это были только зачатки. Во-вторых, все крупные предприниматели были связаны с царским двором.
Вообще-то мы живем в замечательной стране и в очень интересное время. Вы меня - неангажированного человека - позвали в Совет Федерации, слушаете мои еретические вещи. Я нахожу это невероятным. Это показывает, что мы действительно живем в обществе, которое свободно по-настоящему и которое действительно пытается найти путь, как улучшить жизнь в стране.
Конечно, каждый из вас знает, как сделать жизнь лучше. Кто из вас или нас прав - я не знаю.
И сегодня мне кажется, очень важно, обратить внимание на то, что вопрос обучения нового поколения не продуман в свете моих размышлений. Все-таки необходимо по-новому проанализировать, что такое маленький человек, идущий в школу. Какие усвоенные в семье ценности он несет из дома в класс? Например, человек знает, что, если он будет мочиться мимо унитаза, он получит от мамы подзатыльник. Поэтому он постарается быть аккуратным. Что это значит? Это значит: ответственность не анонимна - все знают, кто написал на стульчак. И если в школьном туалете он соблюдает чистоту, зная, что никто его не видит, - это колоссальный шаг в сознании! Анонимная ответственность - это когда маленький человек делает что-то не потому, что кто-то за ним следит, а потому, что так надо, он ответственен за свой поступок. Это абсолютно другой этический код.
Как ни парадоксально, мы, люди, живущие в России, до сих пор исповедуем крестьянский этический код, согласно типологии упомянутого мной Грондоны. Это нелегко понять и приосознать, но для меня это неоспоримый факт - не только те, кто живет в деревнях, а и жители городов исповедуют одни и те же фундаментальные ценности, определяющие наше сознание. И этот наш метод мышления - добуржуазный. Россия еще не прошла стадии буржуазного государства, и это является источником фундаментального непонимания нашей культуры Западом.
И я, и вы все в Совете Федерации - не стали "горожанами", потому что у нас не было буржуазии. Может быть, кто-то из вас более цивилен. Я лично - крестьянин, у меня те же признаки крестьянской этики. Поэтому так важно нащупать и отредактировать в нашем этическом коде установки, которые мешают русскому человеку стать гражданином. Отсутствие граждан в государстве - это не низкая явка на выборах. Люди пойдут на выборы, проголосуют, разойдутся по домам, а дальше-то что? А больше они за собой обязанностей не видят! Дальше начинается проблема - к кому может апеллировать избранный человек, если его вынуждают нарушать закон? Он не может выйти на площадь к своим избирателям и попросить защиты. Ведь связь между гражданами и избранниками должна быть двусторонней. Руководитель должен опираться на избравшее его население, тогда он силен и защищен от тех, кто пытается его коррумпировать.
Один африканский психолог заметил: "У нас в Африке hardware - демократический. А вот software - авторитарный".
Как вы понимаете, это не только африканская проблема. Поэтому модернизировать нужно не компьютер, важно модернизировать программное обеспечение - software. Компьютер изменить гораздо проще, чем отформатировать диск для новой программы. А для этого нужны люди масштаба Касперского - в области психологии, антропологии, педагогики.
Коснусь и другой проблемы. Мне кажется, серьезный научный анализ причинно-следственных связей, сформировавших русскую культуру, невозможен без беспощадного и смелого анализа нашей истории. Мы очень робки в своих попытках самопознания. К тому же груз чудовищной вульгаризации исторической науки в советский период еще дает о себе знать.
Я не призываю к пересмотру истории. Более того, я даже склонен считать, что необходима история официальная, так сказать, фасадная часть истории. Но это не должно мешать ученым анализировать причины, которые помешали России развить зачатки республиканского сознания, вполне успешные когда-то, в раннем периоде становления государства.
Суть моего выступления сводится к следующему. Мне кажется, что необходимо разработать новую учебную программу на 15 лет, которая бы обеспечила формирование нового поколения РОДИТЕЛЕЙ И УЧИТЕЛЕЙ. У нас пока нет новых учителей. У нас еще нет этих ответственных за своих детей родителей. Их нужно воспитать.
Если в школе тебе говорят одно, а родители дают абсолютно другой пример, - никакая школа не поможет. И я надеюсь дожить до времени, когда государство осознает эту проблему и призовет своих выдающихся ученых мужей - понять и расшифровать русский культурный геном. И на основе этого - выработать программу воспитания первого поколения современного русского человека.
Вот тогда нашему правительству уж точно не придется вводить наказание для родителей - за бродяжничество их детей.
Иначемыслие - кислород культуры.
Публикуя, уже не в первый раз, полемические заметки Андрея Кончаловского об особенностях культурного кода русского народа, мы солидарны с великим режиссером, что без диалогов невозможно гражданское сообщество.
Свобода творить и свобода слушать и слышать - это свобода и ответственность жить вместе.