Поделиться
Когда-то провалившаяся у парижских снобов из-за чрезмерного демократизма, она теперь именно демократизмом берет: работницы табачной фабрики, своевольная куртизанка, влюбчивый солдат, звезда корриды, испано-цыганский акцент, яркость, броскость, да и музыка у всех на слуху. Так что "Кармен" под занавес нынешнего сезона в Большом театре ждали как десерт для любителей сладкого.
К тому же это фактически первый спектакль, полностью подготовленный уже при новом директоре ГАБТ Владимире Урине - опытнейшем театральном менеджере, не раз зарекомендовавшем себя решениями смелыми и победительными. И это вторая постановка на оперной сцене выдающегося мастера драматической режиссуры Алексея Бородина. Его опыт работы с актером для традиционно статичной оперной школы безусловно полезен, и особенно - для Большого.
Чуда не случилось: инъекция драматической режиссуры дала спектакль с ясными претензиями, но с половинчатым результатом. И я давно не наблюдал в стенах Большого такую квелую реакцию откровенно скучающей публики.
Режиссер отказался от любой модернизации оперы, и на фоне современных прочтений новинка ГАБТа кажется почти академичной. Но решил расширить свободолюбие Кармен почти до социальных горизонтов: теперь свободна не только ее любовь в мире ханжеских установлений, - но и ее дух в донельзя закрепощенном мире военщины. Такая актуализация потребовала жертв: сценография Станислава Бенедиктова сумрачна и аскетична, в эту Севилью почти не заглядывает солнце, краски притушены, никаких цветастых юбок и цыганской экзотики. Те же деревянные конструкции ближе к финалу приобретают очертания экспрессионистских декораций к "Кабинету доктора Калигари": обостряются все углы, все плоскости подчеркивают свою жесткость. Костюмы Валентины Комоловой тоже приглушены: спортивные у солдат, серые и балахонистые у женщин, а Кармен в финальной сцене подана с монументальностью шахматной ладьи. Режиссер максимально уходит от тревожной праздничности Бизе: как он и хотел, действие почти целиком выстроено "перпендикулярно музыке".
Музыкальная сторона дела была на вполне приличном уровне. Привлечены сильные голоса, перспективные артисты, в последнее время пополнившие труппу театра. Увертюра, которой Туган Сохиев задал вихревой темп, обещала зрелище страстное или, как минимум, динамичное. Отдельным аттракционом виртуозности прозвучал знаменитый квинтет (здесь едва ли не впервые за полтора часа в зале раздались настоящие аплодисменты). Но все с самого начала затормозилось ученической приблизительностью, с которой артисты обозначали раскованность, веселье, бунт, драку и любую "сверхзадачу", а тема спектакля, обозначенная как свободолюбие, вылилась в стандартнейший апофеоз в духе "Пламени Парижа"с вздеванием рук и сотрясением воображаемых стягов... Прямолинейность режиссерских задач, не всегда и не вполне поддержанных музыкой, сказалась и на вокале - не на качестве, а, скажем так, драйве, азарте, нерве. На той самой страсти- не идейной, а плотской, - которой славится эта опера и которой спектаклю категорически не хватало. Не случайно самые сильные моменты для Кармен - Агунды Кулаевой - выпали на более привычную мистическую сцену гадания, где певица охотно перевоплотилась в Азучену. А Микаэла с ее лирическими увещеваниями и вообще оказалась непредусмотренным центром действа - на долю Анны Нечаевой выпал самый шумный успех не только из-за безукоризненного вокала, но и в силу ее абсолютной, органичной убедительности: актриса чувствовала себя на своей привычной территории.
Этой убедительности очень не хватало остальным. Выход Эскамильо был аранжирован бравурно, в духе детского парка развлечений "Порт Авентура", что внесло некоторое разнообразие в пастельную цветовую гамму спектакля. Но Эльчин Азизов всем своим обликом подтверждал нехорошие подозрения насчет того, что ветреная Кармен переметнулась к нему из чисто меркантильных соображений. - что камня на камне не оставляло от темы ее свободолюбия. Отвергнутому Хозе - Мурату Карахану - было явно неуютно в предложенном ему бытовом антураже. Особенно в финальной сцене, где на сцену вынесли стол с бутылкой, и Кармен с Хозе выясняли отношения, сидя на табуретках, отчего кульминационный момент оперы с убийством героини уподобился кухонной ссоре между супругами. Вообще, все эти беспрерывные выходы рабочих сцены с передвижением мебели и громоздких деревянных конструкций-этажерок оказались для этой оперы абсолютно убийственны - никакая страсть, никакое свободомыслие в такой демонстративной прагматике не выживут. Здесь неожиданно для такого мастера, как Бородин, пробились какие-то старые, приобретенные не от хорошей жизни тюзовские традиции. При всей теоретической верности режиссерских намерений чарующая мир опера явно не уживалась с драмой.
Фактически в течение всего вечера на наших глазах развивалась неравная борьба прозы с поэзией, серости быта - с полетом романтики. Романтику, которой сочится музыка Бизе, невозможно убить совсем - но ее можно там и сям пронзить, пришить к полу "перпендикулярами" сценического действа. Иногда это мило - как в подробно разработанной сцене с детишками. Чаще - кажется скучным: самая страстная из опер оказалось вдруг рассудочной прозой, а любовная лодка разбилась о быт.
Главная героиня вечера, Кармен, оказалась в самом трудном положении. Сам сюжет Мериме тянул к теме непостоянства, ветрености, которая в конечном итоге ведет к гибели. Опера Бизе предложила более возвышенную мелодию, в какие-то годы Кармен стали играть едва ли не как образцовую гранд-даму - любящую, но трагически не понятую. Более современные трактовки вернули ей ее настоящую профессию, новая Кармен принимала клиентов в автомобиле или в гримуборной кабаре. Теперь из нее попытались сделать Долорес Ибаррури, и она умирает в дерзком, вызывающем танце, пронзенная ножом в пируэте. Красиво, но почему-то вызывает в памяти совсем здесь неуместное "ты все пела - это дело, так поди-ка попляши..."