Поделиться
Сегодня в московском Музее "Дом на набережной", небольшом музее большого писателя, представят новую книгу "Отблеск личности". Здесь же, в музее, представлена графика и живопись автора легендарного "Дома на набережной" и других произведений, ставших классикой ХХ века: "Отблеск костра", "Нетерпение", "Обмен", "Время и место"... Как раз сегодня, 28 августа, день 90-летнего юбилея писателя. В новой книге впервые под одной обложкой собраны воспоминания друзей писателя, учеников, представлены уникальные страницы его дневников и рабочих тетрадей с комментариями его вдовы Ольги Трифоновой. Фрагменты из книги сегодня мы предлагаем и читателям "РГ".
Из воспоминаний Леонида Зорина
... Первые наши произведения были написаны на сходную тему. В том не было ничего удивительного - запас впечатлений был невелик, мы написали о том, что знали, героями нашими были студенты.
И пьеса моя, и повесть Юры были благожелательно приняты. В особенности удачно сложилась судьба его повести, ее встретило не только читательское признание, была она к тому же отмечена еще и Государственной премией (в ту пору она называлась Сталинской). Будущее казалось безоблачным, сулившим нам еще много радостей.
Юра обычно был скуп на слово, предпочитал молчать и слушать, но в этот вечер разговорился. Хотелось, видимо, поделиться созревшими в нем соображениями.
- Нашему брату необходимо иметь свой дом, - говорил он уверенно, - свой ли журнал, свой ли театр, где его ждут и где в него верят. Без этого дома ты одинок и чувствуешь себя неприкаянным. Еще важнее - найти свой ключ.
- Что ты имеешь в виду?
- Свой ключ - это понятие разнообразное. Это - свой звук, только тебе присущий, своя интонация, прежде всего - свой личный подход к изложению темы. Если однажды тебе посчастливится найти свой ключ, ты - в полном порядке. Можно писать рассказ за рассказом. Вот Чехов однажды нашел свой ключ. Ключ гения. И его судьба всего за несколько лет состоялась.
Я недоверчиво пробормотал:
- Хочешь сказать, что ему повезло?
- В какой-то мере, - заверил Юра.
Я покачал головой и буркнул:
- Гению, знаешь, всегда везет.
Юра сказал:
- Бывает по-всякому. Наверное, есть неизвестные гении. Но главное - все же найти свой ключ.
Писательская судьба у Юры сложилась счастливо, много счастливей, чем личная, - настоящее счастье к нему пришло только в третьем браке. Он с каждой книгой представал все более глубоким писателем, и будущее его обещало стать еще ярче, еще блистательней.
Все кончилось и рано, и горько - попал в больницу, ему понадобилась весьма заурядная хирургия. После нее он оправился быстро, но вдруг оторвался тромб, и в тот же день он ушел из мира, из осиротевшей литературы.
Я жил в Крыму, куда я всегда сбегал от суровой московской зимы, к которой я так и не смог привыкнуть, - о смерти его узнал с опозданием. Ушел он трагически преждевременно, а все же найти свой ключ он успел.
С тех пор прошло уже много лет, и нынче, когда неотвратимо приходит мой день прощания с миром, все чаще вспоминается мне тот летний, давно миновавший вечер. Так ясно вижу я, как идут по тихой улице два молодых, совсем еще юных литератора. Беседуют о тайнах словесности, которой хотят посвятить свою жизнь. Из настежь распахнутых окон льется редкий и неуверенный свет. Люди готовятся ко сну. А мы все толкуем о литературе, о будущем, нам принадлежащем, в котором нас ждут одни лишь удачи (какие же могут тут быть сомнения?) Дело за малым - найти свой ключ.
Из дневников и рабочих тетрадей Юрия Трифонова
23 января 1957 года
Когда говорят о прозе "эта чистая, светлая повесть" или о драме: "чистая, светлая пьеса" - я всегда настораживаюсь. Значит, что-то фальшивое, ненастоящее. О великих творениях нельзя сказать: чистая, светлая... "Чистый, светлый роман Толстого "Анна Каренина"... Чистый, светлый Чехов? Маяковский? Горький? Бальзак? Хемингуэй? Никто! "Чистое и светлое", как основные качества, это не достоинства, а пороки. Признак дефективности, примитива. Чистым и светлым может быть только язык, стиль. Например - язык Мериме.
27 февраля
Становлюсь озлобленным и желчным.
Мелкими сухими крупицами падал снег. Он был похож на гомеопатические пилюльки.
Гомеопатический снег.
28 февраля
Весь этот месяц в Москве кипит предвыборная кампания. Я тоже, как обычно, принимаю участие: агитатор. Уже не первый год я занимаю эту высокую должность. Попались старые квартиры по Трубниковскому переулку, где я бывал раньше.
Нынче труднее. Все видят ненужность и фальшь этой свистопляски. Все играют. Какая-то гигантская всеобщая и, в общем, довольно скучная игра. Горят фонарики, устраиваются вечера, концерты, разносятся приглашения. Все играют. Одни - машинально, по привычке, другие со скрытым раздражением, третьи иронически усмехаясь, а некоторые даже с вдохновением...
В одной "моей" квартире - а квартиры у нас громадные, по двадцать пять, тридцать жильцов, живет некая семья Перовских. Русские интеллигенты старого покроя. Она зубной врач, он неизвестно кто. Оба уже старики, но бодрые. В комнатке у них старинная мебель, портрет хозяина в офицерском мундире, с усами...
Старик необычайно лебезит передо мной. Все время вставляет какие-то верноподданнические замечания. По-видимому, испуган давно и на всю жизнь. А меня он считает чем-то средним между дворником и сотрудником МГБ, словом - представителем советской власти.
В общей кухне, где множество тесно стоящих, крохотных, отдельных столиков (у каждой семьи свой), где одновременно полыхает несколько газовых плит, и от этого нестерпимо жарко, я провожу свою работу: уточняю списки избирателей. Жильцы толпятся вокруг, подходят, уходят. Играют...
Мне надлежит уточнять у избирателей год рождения. Я задаю бестактные вопросы женщинам, причем это делается при всех. Я стараюсь держаться как можно свободней, маскируя свое ощущение бестактности и бессмысленности этих расспросов. Женщины, в общем, тоже мало смущаются.
Бессознательное ощущение "игры".
21 января 1959 года
Зимняя Ялта прекрасна. Напоминает городишко из итальянских фильмов: старый, грязный, каменный, малолюдный, и - море. На кофейно-серых горах пятнами лежит снег. Темно-синее море, бледно-синее небо. По набережной гуляют люди, одеты по-разному: некоторые в пиджаках как летом, а иные в пальто и в меховых шапках.
... Вечером сидят в вестибюле и болтают. К. Г. Паустовский - старенький и простодушный. Его мучает астма, и все же он всегда весел, бодр, рассказывает смешные истории, и сам смеется анекдотам Казакевича... Например: какое обращение к еврею является одновременно римским оратором? (цыцарон)...
17 октября 1959 года
Для повести (будущий роман "Утоление жажды" - Ред.)
Надо ввести мир города. Множество поразительных судеб. У каждого человека, прожившего основательный кусок жизни, - есть нечто удивительное в судьбе.
Это надо увидеть.
Публикация Ольги Трифоновой
Отрывки предоставлены Ниной Катаевой, одной из составителей книги "Отблеск личности"
В Москве впервые показали детские рисунки писателя. Музей Москвы подготовил очень камерную выставку "Рисунки Юры Трифонова". Куратор проекта - вдова писателя, директор музея "Дом на набережной" Ольга Трифонова.
Москву Трифонов любил всем сердцем, искал утешения в набережных, переулках, тихих парках, когда казалось, что одиночество не преодолеть, когда арестовали отца, а через год мать. Москва стала главным героем его знаменитого "Дома на набережной". В 1981 году Юрий Трифонов был номинирован на Нобелевскую премию, но в тот же год писатель скончался, а посмертно Нобелевку не дают.
Создателям выставки хотелось показать, насколько многогранным был талант писателя. Детские рисунки Юрия Валентиновича прежде не видел никто. Это работы с 1932-го по 1938 год, несколько - 1941 года. Совсем ранние - зарисовки с портретов из школьных учебников: карандашные Гоголь, Маяковский. Потом появились самостоятельные работы: интерьер дома на набережной - комната Юры, несколько пейзажей лета средней полосы, иллюстрации к Жюлю Верну и Фенимору Куперу, которыми маленький Юра зачитывался.
Потом появились карикатуры на Гитлера. Когда война началась, ему было 15, он вместе с ровесниками сбрасывал зажигалки с московских крыш. Почему эти рисунки так долго пролежали в архиве? Ольга Романовна отвечает: "Не было повода. Их не показывали даже в Доме на набережной, отделе Музея Москвы"... Самый дорогой для нее экспонат на выставке - это дневник писателя, который он начал вести с семи лет и вел почти всю жизнь. Он открыт на странице 22 июня 1937 года. За день до того арестовали отца Трифонова, Валентина Андреевича, воевавшего в Гражданскую войну, служившего в последнее время председателем Нефтесиндиката и Топливного комитета.
"Сегодня меня будила мама и сказала: "Юра, вставай, я должна тебе что-то сказать". Я протер глаза. Таня привстала с постели..."Вчера ночью, - начала мама, - у нас было большое несчастье, папу арестовали". Я нисколько не сомневаюсь, что папу выпустят, папа - самый честный человек. Сегодня у меня самый ужасный день..."
Папу так и не выпустили. Его расстреляли. Передачки, которые Юра с бабушкой носили в Бутырку, продолжали принимать даже после расстрела. После ареста отца и матери Юру с сестрой воспитывала бабушка.
"Есть в дневнике и еще одна запись, - продолжает Ольга Романовна. - Юра писал: "Почему я чувствую только за себя, только свою боль". Тогда ему было восемь. Он был ребенком, но его уже тогда волновали вопросы сострадания, боли, судьбы. Эта запись многое объясняла".
Подготовила Наталья Соколова
История полыхает, как огромный костер, и каждый бросает в него свой хворост.
"Отблеск костра"
... редкий дар: быть никаким. Люди, умеющие гениальным образом быть никакими, продвигаются далеко. Вся суть в том, что те, кто имеет с ними дело, довоображают и дорисовывают на никаком фоне все, что им подсказывают их желания и их страхи.
"Дом на набережной"
Нет, зависть - совсем не то мелкое, дрянное чувство, каким представляется. Зависть - часть протестующей природы, сигнал, который чуткие души должны улавливать. Но нет несчастнее людей, пораженных завистью.
"Дом на набережной"
А когда нетворческий человек пытается творить, он заменяет акт творчества чем попало - чаще всего ничтожными домашними революциями.
"Предварительные итоги"
Можно убить миллион человек, свергнуть царя, устроить великую революцию, взорвать динамитом полсвета, но нельзя спасти одного человека.
"Старик"
Суть в том, что надо жить для дела, не для делишек. Дело больше человека, больше его жизни.
Дело - это для всех. (...) Делишки в двадцать марок или в два миллиона - какая разница?
"Утоление жажды"
- Понимаете, Юрий, нам, американцам, такие люди не нравятся. Мы любим людей успеха. А вы, русские,
всегда пишете про неудачников. Это неинтересно для нас. Мы любим оптимистическую, жизнеутверждающую литературу. Мы - такая нация. Верно я говорю, Рут?
"Опрокинутый дом"
Ну что за ветошь: возлюби ближнего своего? Библейская болтология и идеализм. Но если человек не чувствует близости близких, то, как бы он ни был интеллектуально высок, идейно подкован, он начинает душевно корчиться и задыхаться - не хватает кислорода.
"Предварительные итоги"
В разные времена настоящее выглядит по-разному.
"Кошки или зайцы?"
Скажу лишь: жизнь - постепенная пропажа ошеломительного.
"Кошки или зайцы?"
Время, как и небеса, лопнуло с оглушительным треском.
"Дом на набережной"