"Синдром Петрушки": экспресс-экранизация романа Дины Рубиной

Задача, поставленная перед режиссером, была поистине непроста. Текст романа представляет собой туго свитую материю, расправив которую, с удивлением обнаруживаешь поистине огромные размеры вытканного словом полотна. При пристальном взгляде в нем обнаруживаются как блестящие волокна новых синтетических материалов, придающие объем и меняющие цвет, так и благородные нити, напоминающие о повседневности давно ушедших из жизни поколений, бытия более цельного, но и вдвойне загадочного для современного человека. И режиссеру пришлось искать такой компромисс между текстом и визуальным образом, наиболее доступным широкому зрителю. Для этого пришлось лишить повествование двух измерений: времени и контекста, сделав акцент на социальной составляющей.

Роман Дины Рубиной - произведение волшебное. Переплетения правды и вымысла, укорененность персонажей в определенном культурном контексте, смена эпох и краткие моменты, когда герои оказываются в свободном полете - все это придает книге некоторый элемент условности.

Герои романа - во всех смыслах порождение своей эпохи. Время романа - бурный двадцатый век и начало двадцать первого, с точечным углублением в события девятнадцатого. Представители старшего поколения, определившие многое в мировосприятии главных героев - жители империй: Российской и Австро-Венгерской, мостиком между которыми стала Страна Советов. Западная Украина, историческая родина троих главных героев, войдя в состав послевоенной УССР, вписана в новый контекст. Текущему бытию героев тесно в новых границах: действие то и дело переносится из России в Израиль, оттуда в Прагу - и снова обратно в Россию. Так строится новая, невидимая империя - империя причинно-следственных связей, которые, как части тела куклы, связаны между собой невидимыми нитями. Стоит одной из них порваться - и сказке, как и жизни, конец.

В фильме же мы видим нарочитую схематичность историко-контекстуальной линии, а также полную культурную обезличенность героев. При этом эпизоды из их детства, оказавшие решающее влияние на личностное становление, явно претендуют на отсылку к иной исторической действительности. Однако не получают ни малейшего развития. Стерильная атмосфера современной нам повседневности ни в чем не соотносится с духом ушедшей эпохи и культурно-национальным колоритом, ярко описанном в книге.

Разгадка многих странностей в отношениях в книге была припасена напоследок - как поясняющий фактический материал к сложившимся психологическим портретам. В фильме же эти вопиющие обстоятельства задают тон всему повествованию, придавая этим странностям явно патологический оттенок. Это обескрыливает характеры, рвет нити волшебства, рассеивает туман призрачного прошлого.

Насколько понятным станет фильм для тех, кто книгу не читал - вопрос пока открытый. Но конечный результат определяется, прежде всего, мастерством актеров и их трактовкой персонажей. Великолепная игра Евгения Миронова, проникновенность и непосредственность Чулпан Хаматовой, выразительность и эмоциональность Мераба Нинидзе позволяют говорить о достаточно сильной психологической драме, в центре которой - трагедия семьи, тяжелая болезнь ребенка. С нею мать остается практически наедине. Кто может исполнить эту роль лучше, чем человек, известный на всю страну своим вкладом в благотворительность? И после рек пролитых слез, леденящего холода и гулкой колодезной пустоты в душе появляются чувства, эмоции. А за ними приходит и абсолютно другой взгляд на жизнь, позволяющий с хирургической точностью определить источник истинных проблем и путь к их разрешению. Ибо воля к жизни приобретает совсем другое содержание. Вот только… где в фильме эта пятая, невидимая нить, что позволяет кукольнику оживлять куклы, а человеку - собственную душу?

3.5