Парадоксально при этом, что одновременно происходящее с большим трудом вписывается в понятие "терроризм", которое с начала ХХI века превратилось в едва ли не самый распространенный штамп. Еще Джордж Буш-младший пытался объединить мир под флагом борьбы с "международным терроризмом", который должен был заменить советский коммунизм в роли универсального зла. Ничего не вышло, поскольку быстро выяснилось, что это собирательное понятие рассыпается на множество локальных "терроризмов", каждый из которых имеет свои корни и причины. Внешне сходные, а то и идентичные проявления - продукт глобализации и коммуникационной открытости, когда экстремисты на разных континентах заимствуют друг у друга, никогда не общаясь. Иными словами, нет общего способа справиться с терроризмом, а значит и "глобальной коалиции" быть не может.
То, что происходит сегодня, терроризмом в распространенном понимании назвать трудно. "Исламское государство" (запрещенное в России) - это симптом системного слома Ближнего Востока. Регион превращается в страшную воронку, которая, с одной стороны, засасывает в себя все новые страны и народы, с другой - из нее, как из кратера, наружу выплескивается смертоносная лава.
И уже даже не столь принципиально, удастся ли военными усилиями, даже совместными, нанести поражение "ИГИЛ", разгромить его вооруженные структуры. Опыт от советского присутствия в Афганистане до американских попыток заниматься национальным строительством в том же Афганистане, Ираке или Ливии показал, что военный успех сам по себе не решает практически ни одной проблемы. А конструирование новых государственных единиц - задача для внешних игроков практически непосильная. И на обломках прежних государственных систем вперемешку со свежепринесенными атрибутами современности пышным цветом расцветают наиболее архаические формы организации политической жизни.
Впрочем, оставить их в покое, отгородившись стеной, тоже не получится. Ближневосточный обвал ведет к новому "великому переселению народов", перед лицом которого начинает сбоить европейская политическая машина. Главная проблема - расходящиеся траектории государств и обществ.
На убийство карикатуристов "Шарли" французы ответили демонстрацией солидарности и сплочения, многомилионным маршем против ксенофобии. Те, кто в минувшую пятницу покидали стадион, атакованный террористами, пели "Марсельезу" - не по приказу, а от души. Это впечатляет и говорит о том, что общество сознает серьезность момента и не падает духом. Но оно и ждет от государства защиты, ответственности. Между тем, французская власть в январе, судя по всему, восприняла массовый подъем как поддержку в свой адрес, в то время как на деле граждане вышли, чтобы сказать, что их не устраивает сложившаяся ситуация. В этих условиях особенно странно выглядело сведение партийно-политических счетов, которое, в частности, выразилось в желании социалистов-организаторов шествия не допустить на него Национальный фронт. При всей противоречивости этой организации, странно призывать к сплочению, не допуская к ней одну из наиболее популярных партий.
"Черная пятница", вероятнее всего, станет Рубиконом. Так же как 11 сентября 2001 года привело к резкому повороту американской политики в направлении "секьюритизации", то есть расширения пространства безопасности за счет пространства свободы, 13 ноября 2015 года способно перевести латентное поправение европейской политики в "законное" состояние. И дело даже не в том, сколько будут набирать радикально правые партии, под воздействием атмосферы сильно вправо сместится умеренный мейнстрим.
Это неизбежно скажется на устройстве и перспективах Европейского союза. Приток беженцев летом и осенью этого года уже запустил глубокие трещины по линиям юг - север и особенно запад - восток. Удивительным откровением стал тот факт, что по одному из наиболее острых и беспокоящих большинство граждан вопросу, как миграция, никакой единой политики не существует, хотя в других сферах унификация и стандартизация продвинулись очень далеко. И без того нараставшее непонимание простыми европейцами целей и задач все более сложной конструкции Евросоюза только усугубилось.
Это непонимание росло. Избиратели, мыслящие по-прежнему в национальных категориях, и истеблишмент, который постепенно начал думать по общеевропейскому и, что существенней, в административно-бюрократической логике, свойственной Еврокомиссии. До поры до времени это можно было сочетать. Однако ужас волны насилия, прокатившейся по Парижу, может привести к окончательному разрыву приоритетов. И тогда либо политикам придется праветь, идя навстречу пожеланиям общества, либо интеграционные идеалы будут навязывать силой, что тоже фактически будет означать отход от прежней демократической парадигмы.