Между Герценом и Чаадаевым
В СССР не было секса и колбасы. А еще не было философии. В ней видели повивальную бабку империализма.
В университетах закрывались философские факультеты. Во главе Института философии Академии наук непременно ставили члена Центрального комитета КПСС.
Но непонятным образом в стране вырастали выдающиеся мыслители. В 1960-е годы в Чикагском университет был издан трехтомник "Русская философия". Под обложкой хрестоматийные имена - Сковорода, Чаадаев, Герцен, Бакунин, Розанов, Соловьев, Бердяев, Плеханов...
И Спиркин.
Летом 2000 года мы дважды встречались с ним, уже восьмидесятилетним, на его даче. Так получилось - расшифровка тех разговоров долго ждала своего часа. Чувство вины перед человеком, которого уже больше десяти лет нет на этом свете, - залог того, что каждое его слово я передаю с предельной точностью.
Предлагаю "Родине" фрагменты долгого монолога Александра Георгиевича.
О вождях
- Я здесь, на даче, живу. Купил за восемь тысяч. Одна тысяча у меня была, остальные одолжил и потом выпутывался. Машину заводить не буду - на первый же столб наеду. В Москве - роскошная пятикомнатная квартира, президиум академии дал, но там супруга, дочь, зять. А мне нужны свобода, простор, звезды на небе. Я посадил здесь дубок, он вырос царственным красавцем. Подойду к нему, прижмусь - и чувствую, как в тело вливается сила.
Я же крестьянин до глубины души, вырос в селе Чиганак, это в Саратовской области. В детстве мечтал, как буду книги читать и на птичек смотреть. Животными всегда интересовался. Три лета подряд студентом ездил в сухумский обезьяний питомник, где изучали на приматах высшую нервную деятельность, пытались моделировать различные заболевания человека. Мой студенческий материал вошел в докторскую диссертацию "Происхождение сознания". Почему именно эта особь становится вождем? Даже самка может стать вождем. Но это такая самка! Она вся изгрызена, изранена, и все равно идет в бой за первое место, настырная до безбоязненности.
Я, бывало, засыпал в стаде. А это могло иметь и печальные последствия. Вожак в стаде обезьян имеет царские права. Ну, если что не по нем! Иногда проснусь, окруженный гаремом, кто-то мне волосы перебирает... Но если ко мне подойдет любимица вождя, богиня, нужно срочно принимать меры. Отвернуться от "дамы", стать на четвереньки, чтобы лидер сразу видел - я к нему с полным почтением.
О сталинской стипендии
Семья наша до 1929 года была богатая. Свой дом, коровы, куры. Орловский рысак, серый в яблоках. А в 1929 году все наше богатство сгорело. Кто-то из соседей высыпал за плетень непрогоревшую золу - и вокруг запылало. Начался голод. Умерли дедушка, бабушка, братик маленький, которого мама еще кормила грудью. И жалеючи меня, старшего сына, перекрестила и благословила пойти побираться. А мне еще не сравнялось десяти лет.
На третьем курсе Московского педагогического института стипендию дали, как отличнику, да какую - сталинскую! 500 рублей. Это была зарплата главного инженера большого завода. А как ее выдавали... Подходишь к кассе, там очередь, а кассир тебя издалека видит, рукой показывает: все в сторону, важный человек идет! Сами знаете, стипендия имени кого! В глянцевитом конверте запечатана. То была моя первая встреча с именем Сталина. А дальше я в него всю жизнь утыкался.
Заканчивал институт в 1941-м. Выхожу из читального зала, навстречу знакомый: "Саша, беда-то какая - война! Уже Украину бомбят". Я врываюсь в зал и кричу, ору с рыданием в голосе: "Война началась!" 27-го июня сдал последний экзамен, а 31-го под Смоленском рыл противотанковые рвы со всеми нашими ребятами.
В тот же день, когда вернулись с окопов, вызывают в райком партии: "Страна в беде, вы - сталинский стипендиат, назначаетесь командиром взвода ополчения. Завтра в восемь утра принять взвод". Я уже фронтом живу, девушки блины пекут нам на прощание. Но, пока я был в райкоме, за мной приходили, забрали паспорт. Зачем? Почему? В голове полный хаос. И тут ко мне подходят: "Ваша фамилия Спиркин?" И везут на Лубянку. "Мне туда нельзя! Я завтра должен взвод принять!" А в ответ с издевкой: "Расскажешь, какие преступления совершал, и сразу решится твой вопрос со взводом". А везли меня в машине, на которой было написано "Хлеб". Подумал тогда: "Знали бы москвичи, какой "хлеб" в этих машинах возят".
Потом уже узнал: в разговоре с подругой я брякнул про Сталина: "Да, человек он жестокий". А она рассказала своей подруге...
О Колыме
Абакумов в первый день пыток сказал: "Перед нами матерый государственный преступник. Хотел убить товарища Сталина". И это после назначения командиром взвода, после окончания института, на взлете научных мечтаний! Год следствия на Лубянке и три на Колыме...
Меня на протяжении жизни преследовало одно сновидение - бегущий навстречу страшенный бык. Это, наверное, с детством связано, меня как-то бык сильно напугал. Накануне всякого дня, как меня забирали на избиение и пытки, я его вижу. Бежит навстречу, земля дрожит... И точно, в кабинете пять мясников, они сбивают меня с ног кулаком, ребром ладони, бьют по пяткам. Я все подписывал: сотрудничество с разведками японской, американской, немецкой; с семи лет имел тайное намерение убить Сталина...
Знаете, бык - это интересно с точки зрения парапсихологии, а меня всю жизнь интересовали необъяснимые явления. И перед освобождением бык приходил. Приснился, а наутро начальник вдруг объявляет: "Сегодня!" У меня все к горлу подкатило. Несколько дверей передо мной должны были открыть. Перед каждой спрашивают: кто ты, откуда родом... Я обмирал от страха: вдруг последнюю дверь не откроют...
Был октябрь. Свобода! Никого не стесняясь, поцеловал землю. Слез не было. Живой! У метро "Аэропорт" подхожу к дому, где живет отец. Смотрю, он во дворе стоит. Поцеловались. Дома сели за стол. Отец: "Знаешь, сын, мне предлагали свидание с тобой. Если бы приехал к тебе, имея пистолет, пристрелил бы тебя, гада". - "Так бы и стрелял, не разобравшись, не выслушав? И это отец?"
Меня взял на работу Александр Романович Лурия, он тогда работал в Институте неврологии. Я изучал там лобные доли мозга. Но страстно любил филологию. Всю жизнь как сумасшедший впиваюсь в словари, копаюсь в происхождении слов. В Институте языкознания даже читал лекции аспирантам-языковедам. И тут 20 июня 1950 года в газете "Правда" появилась статья Сталина "Относительно марксизма в языкознании".
И вот эта моя новая встреча с вождем была уже чистой фантасмагорией.
О языкознании
Незадолго до этого сижу я в научном кабинете, и мне говорят: "Там к тебе пришли". Выхожу в коридор - стоит девушка лет двадцати с небольшим, выше меня ростом, одета соблазнительно. "Здравствуйте, меня зовут Катя Крашенинникова. Хотела бы у вас проконсультироваться". Поговорили. В конце разговора Катя разрешила ей позвонить, я ответил тем же. Скоро мы с Катей сняли хлевушок за городом. Это была женщина, с которой можно говорить и о философии, и о модальных глаголах. Я говорю слово - она продолжает. Вместе, рука в руку, ходили на разные лекции. Я ее ну очень любил.
Утром еду в метро, и у всех в руках "Правда" со статьей Сталина. Как это? Вождь языкознанием в жизни не занимался! Я немедленно уткнулся в статью, и тут же у меня возникли вопросы. На работе написал письмо, адрес: Кремль, Иосифу Виссарионовичу Сталину. Бегом спускаюсь по лестнице, навстречу товарищ. "Саш, куда так торопишься?" - "Да я такое задумал... Сталину письмо".- "Ты в своем уме? Забыл, за что сидел?! Да и какие вопросы? Выходит, товарищ Сталин непонятно написал?"
Задумался. Еду к Кате домой. Там родители начинают давить: "Ты так рискуешь!" Но что делать? Невозможно, как хочется спросить Сталина кое о чем, вдруг он бы ответил? Родители предлагают: раз такое дело, пусть Катя письмо подпишет. Да, она кандидатура подходящая - только что закончила диссертацию по модальным глаголам русского языка, биография чистая... Мы с Катей согласились. На следующий день поехали ко мне в институт, она моей ручкой обгрызенной письмо переписала. Пошли пешочком по Кропоткинской мимо Дома ученых, там почта недалеко, купили конверт за три копейки и опустили в ящик. Поехали в свой хлевушок. Спали на земле, в головах травы сушеные. Это были последние дни счастья, какого не знал потом никогда.
Письмо ушло. И началось... Только держись! Через три дня звонок домой к Кате. Отец берет трубку: "Слушаю!" - "С вами говорит помощник товарища Сталина Поскребышев". У отца, он слабого здоровья был, инвалид, трубка падает. Мы-то надеялись, что ответ письмом придет. "Можно Екатерину Александровну Крашенинникову?" - "Ее нет дома". - "А где она?" - "В университете на филфаке, там сейчас обсуждают труды товарища Сталина по языкознанию" - "Хорошо, я ее разыщу".
Потом Катя рассказывала: зал набит битком, ведь о трудах товарища Сталина речь! Кто-то входит и спрашивает, нет ли здесь Екатерины Крашенинниковой. Она в конце зала притулилась, поднимает руку. Ей: "Вам нужно немедленно домой, будет важный звонок". Катя бежит, как раз успевает. "С вами говорит Поскребышев. Вы товарищу Сталину писали?" - "Мы с Сашей Спиркиным". - "Товарищ Сталин сейчас работает над ответами на ваши вопросы. Будьте дома, скоро приедет фельдъегерь, привезет личные ответы товарища Сталина". Катя мне звонит, кричит: "Немедленно приезжай, ой, что сейчас будет!" Вскоре во дворе появляется необыкновенная машина. Фельдъегерь входит, вынимает из кармана часы, называет точное время. "Распишитесь".
Письмо лежит на столе, а мы ходим вокруг, боимся вскрыть. Страшно. Может, там такое, что беги-скрывайся. Хорошо хоть, что не я подписал. Отец не выдерживает, берет ножницы. Конверт красно-лиловый, в углу стоит: "Совершенно секретно". Катя читает: вопрос - ответ, вопрос - ответ1. И подпись, не факсимильная. Сам!
Сейчас это письмо может быть у приемной дочери Кати. Мы развелись. Я ушел. Она довела.
О бдительности
В ту ночь никто из нас не спал. Что будет? Что будет? Утром мне звонок из института: "Саша, вся Москва говорит, что Сталин Кате письмо написал, а вы дома сидите. Сейчас директор пришлет за вами машину". - "Да мы еще не завтракали!" - "Какой завтрак! Здесь уже ученый совет собирается!"
Машину ждать не стали, приезжаем, нас встречает секретарь парторганизации института, берет конверт - он у меня подмышкой был - заводит в кабинет и запирает на ключ. "Почему закрываете?" - спрашиваю. "А мы не знаем, что сейчас может быть. Это связано с вождем мирового пролетариата, а вы в тюрьме сидели".
Прочитал парторг сталинское письмо, отпер дверь, а в коридоре полно народу. Переходим в зал. Нас с Катей сажают в президиум. Мне предоставляется право зачитать текст. В одном месте раздается дружный хохот. Оспаривая тезис о том, что язык относится к базису, Сталин написал, что в таком случае все болтуны стали бы богатыми людьми.
После читки нас стали расспрашивать, как все получилось. Я: "Пусть Катя расскажет". Она: "Саша написал, хотел отослать..." Ей тут же предложение: не хотите ли докторскую у нас делать? Катя смутилась - у нее еще кандидатская не защищена. "А вы защищайте ее как докторскую".
Тут нам говорят: звонил Юрий Андреевич Жданов. Это сын Жданова, заведующий отделом науки ЦК. Претензия: товарищ Сталин написал научному сотруднику письмо, а это прошло мимо него. "Я еще не знаю, а иностранная разведка уже знает!" Не по себе мне стало от "иностранной разведки". А тут звонит Сергей Иванович Вавилов, президент Академии наук: "У меня в академии обсуждают новый труд товарища Сталина, а я ничего не знаю. Немедленно этих товарищей ко мне!"
Входим во дворик Дома ученых, где размещался тогда президиум Академии наук. Нас встречает Вавилов и весь, что называется, цвет советской науки. Сергей Иванович берет конверт. "Молодцы, что написали! И здорово, что товарищ Сталин решил ответить".
Нас ведут в кабинеты президиума. Вдруг сзади подходит женщина: "Просят Екатерину Александровну Крашенинникову срочно позвонить домой". Отец говорит Кате: "Срочно звони Поскребышеву, запиши телефон". Она дрожащей рукой набирает номер, позади стоит толпа ученых.
Голос Поскребышева ее перепугал: "Екатерина Александровна! Что написано на конверте в правом верхнем углу?" Катя, тихо: "Совершенно секретно". - "Хорош секрет, который уже известен всей Европе, всей планете! Но коль уж вы сделали это всеобщим достоянием, внесите в текст правку, которую внес товарищ Сталин, готовя его к публикации в "Правде".
За спиной у Кати началось шу-шу... Гений правит себя! Семь поправок! Публикации Сталина обсуждали по всей стране. Повсюду звучало: гений! Доходило до абсурда - утверждалось, что эти труды имеют значение не только для языкознания, но и для всех других наук, для медицины, даже для гинекологии. Ну, извините, доперли!
В день, когда вышла статья в "Правде", Катя мне сказала в нашем хлевушке: "Дай я тебя поцелую за то, что ты ввел меня в бессмертие". Она действительно вошла в историю. На Катину карьеру это повлияло невероятно. Ее приглашали в президиумы бог знает каких высоких собраний, радио шумело о ней с утра до вечера. Посмотреть на Катю приезжали все наши деревенские. Предупреждали: "Смотри, не потеряй такую красавицу!" Нас приглашали в разные общества - композиторов, художников, писателей, географов... Позже стали звать ее одну, а привозить домой к утру.
Мы недолго вместе прожили. Потому что я ввел ее в бессмертие. Пострадали от этой истории оба, и очень сильно. Я любил ее - лучше тех месяцев с Катей у меня ничего не было. А она... После меня семь раз выходила замуж. Наукой всерьез не занималась, единственная ее книжка - "Артикль в немецком языке". Детей не было. Друзей? Думаю, тоже. Ее сразу назначили завкафедрой одного института, ради этого сняв с должности солидного ученого. Сотрудники взбунтовались. Ректор вызвал их к себе и предупредил: "Екатерина Александровна находится в лучах сталинского гения, если кто придет с жалобой, освобожу от работы немедленно". Какие тут друзья...
О философии
В день смерти Сталина я дежурил по институту. Сидел в кресле директора и разговаривал со студенткой, звали ее Майей. В кабинет вошла секретарша и подняла крик: они целуются! А Майечка всего лишь наклонилась ко мне.
Она была неописуемо хороша, настолько хороша, что вскоре я на ней женился. Но это произошло чуть позже. А тогда директор вызвал парторга и велел завести политическое дело на Спиркина. Все прогрессивное человечество планеты рыдает о смерти вождя, а наш декан целуется со студенткой! Все, что я тогда почувствовал, выразил двумя словами: твою мать! Опять Сталин протягивает ко мне руки...
Сняли с деканства, оставили одну только тему для лекций - психология идиотизма. Но я в это время написал статью "Мышление" для БСЭ, и меня позвали на работу в энциклопедию. Уже там понял, что нужно создавать философскую энциклопедию. После всего, что с этой наукой у нас в стране сделали. И двенадцать лет жизни отдал пятитомнику философской энциклопедии. Он - дитя ХХ съезда.
Александр Георгиевич Спиркин
Родился в 1919 году. Доктор философии, психолог, член-корреспондент РАН (с 1974). Окончил Московский педагогический институт. Был репрессирован, 1941-1945 годы провел в заключении.
Заведовал редакцией философии издательства "Советская энциклопедия", был заместителем главного редактора Философской энциклопедии, заведующим сектором в Институте философии РАН. Вице-президент Философского общества СССР (1971-1975). Председатель секции философских проблем кибернетики Научного совета по кибернетике при президиуме АН СССР (1962-1981). Неизменно побеждал во всесоюзных конкурсах на лучший учебник по философии.
Одна из важнейших тем исследований - смысл и предназначение философии.
Умер в 2004 году в Москве.
P.S. Классический образ философа - отрешенного от реальности, погруженного в возвышенные размышления - не про него. Взрывной, рисковый, влюбчивый, сверхэмоциональный - таким знали российского философа Александра Георгиевича Спиркина.
Интервью Владиславу Листьеву в студии программы "Время". 1994 год.
1. И.В. Сталин. К некоторым вопросам языкознания. Ответ товарищу Е. Крашенинниковой. 29 июня 1950 года.