"Моди": проникновенный байопик о канадской художнице с Салли Хокинс

Судьба не была благосклонна к Мод с самого детства - она родилась с деформацией стопы в начале двадцатого века, когда хирургическое лечение таких дефектов еще не было поставлено на поток. Она потеряла обоих родителей в совсем юном возрасте, и ее отослали к строгой тетушке, где единственными методами воспитания были трудотерапия, выработка беспрекословного послушания и покорности своей судьбе. Ее старший брат, транжира и проворовавшийся владелец одного из музыкальных клубов, решает продать отчий дом, поставив Мод перед фактом и тем самым отрезав в ее сознании все пути умозрительного бегства из удушающей реальности.

Робкая, ранимая, худенькая Мод состарилась прежде, чем повзрослела. Ее нельзя назвать откровенно некрасивой - она необычна. В ее манере одеваться по-старушечьи есть что-то детское. Как ни парадоксально, ей это очень идет и даже помогает - на дальних подступах снимая кучу вопросов, которые можно было бы ожидать в ее адрес со стороны сурового мужского населения сельского края. В выражении ее лица проскальзывает что-то неуместное, что подспудно так раздражало ее чопорную тетушку. Ей наверняка казалось, что она видит на лице Мод маску нахальства, порока или бесстыдства, что на самом деле было чем-то диаметрально противоположным и невероятно далеким от повседневности. Только вот не было рядом с Мод человека, который мог бы это понять и оценить.

Это выражение лица, приводящее других в замешательство, на самом деле свидетельствовало только об одном: Мод, в силу индивидуальных особенностей или воспитания, не проводила особых различий между внешним и внутренним, для нее они были едины. Она не уставала радоваться каждому дню, природе вокруг себя, отдаваясь этим чувствам до конца, без скидки на то, что об этом подумают окружающие и насколько это уместно вообще - ликовать, пока другие ведут тяжелое, согбенное под грузом ответственности, существование, смотря по сторонам и видя то же самое, что она.

Жизнь меняется в один день, когда Мод решается найти работу вопреки уверениям тети, что она не в состоянии даже жить самостоятельно и заботиться о себе. Она откликается на объявление бобыля Эверетта Льюиса, занимающегося ловлей и разносом рыбы. Он, круглый сирота, выросший в приюте в ежедневной борьбе за существование, не знает, что такое доброе отношение к ближнему и элементарная приветливость. И, как часто это бывает в жизни, ситуация осложняется тем, что в основе его бесчеловечно жестокого обращения с другими - ненависть и презрение к себе, вытравить которые практически невозможно.

Мод также не особо высокого мнения о себе, но она очень быстро понимает, что и Эверетт в чем-то особенный, пусть и в другом, чем она. Мод не судит его, так как знает, с чем ему приходится сталкиваться - с презрением и непониманием, рождающим желание убежать подальше от людей и иметь друзей только среди представителей собачьего племени. Он не знает, как заботиться о других, но физически может это сделать. Она же - лишь представляет, как это должно быть, и делает все, что в ее силах, нащупывая границы путем проб и ошибок, методично и самоотверженно, не осуждая, продолжая свое кропотливое исследование.

С точки зрения современного человека - их союз невозможно описать вне категорий садизма, проявляемого Эвереттом, и мазохизма, демонстрируемого Мод (как очень нездорового способа искупления греха молодости). Но жизнь гораздо более многогранна и разнообразна, чем любые проверенные временем на прочность научные конструкции. В конце концов, она действительно оказалось самой счастливой из представителей своего семейства. Но были бы они счастливы, окажись они на ее месте, имей их работа международный успех? Смогли бы они удержаться от ропота на бытовые условия при ее недугах, не потребовали бы они большего, не превратили бы рисование в прибыльный бизнес ради бизнеса? Неужели они сумели бы сохранить бодрость духа и оптимизм? Вряд ли.

"The whole of life already framed, right there”, - задумчиво восхищается Мод. Действительно, для нее мир, такой, какой он есть, является самым совершенным полотном, самой лучшей картиной, а в более поздние годы, когда она потеряла возможность передвигаться без боли, - окно по вполне прозаическим причинам стало рамкой для всех ее картин. Но и жизнь каждого человека также имеет определенную оплетку, главное - не подверстывать ее под заранее заготовленные фабричные шаблоны.

5