Андрей Филимонов рассказал, почему литература должна вызывать дискомфорт

Роман "Рецепты сотворения мира" Андрея Филимонова - волшебная ироничная страшная история о реальных людях. Отменного качества проза, и необычное решение сквозной для нынешнего короткого списка "Большой книги" темы памяти.

По формальным родовым признакам "Рецепты сотворения мира" - семейная сага. Но какая-то... неправильная семейная сага - интонация иная, и стилистика - ирония, абсурд, подобные приемы для семейных хроник нетипичные.

Андрей Филимонов: Наверное, когда человек садится писать настоящую семейную сагу, он обязательно вспоминает, какие подвиги совершил его предок, гордится его достижениями, знакомством с великим человеком, скажем, или необыкновенной встречей, изобретением, которые его предок создал - новый предмет в мире появился благодаря ему. Хотелось точно это уловить, вывернуть или спародировать еще и потому, что мне совершенно не важно, что мои предки изобрели или не изобрели, потому что они просто создали мой мир. Я - производное этого мира.

Насколько я знаю, все началось с военных писем бабушки и дедушки, она студентка-филологиня из Иваново, он - на фронте, летчик?

Андрей Филимонов: Все так. Письма, открытки... я сидел, разбирал подчеркивал, что-то переписывал. Сначала для себя из них коллаж составил, который начал обрастать моими комментариями. И так два года. Были моменты не то чтобы полного отчаяния, но ощущение, что я не способен даже на такую простую вещь, как рассказать историю родных людей. Сам на себя взваливаешь такую задачу и понимаешь: так не сходится и так не сходится, тут темные места, там провалы. Я погружался в некое пространство памяти, которое состояло, по сути, из обрывков. Между обрывками, внутри них стояло что-то неизвестное мне, и его еще надо было додумать, найти язык, которым можно было об этом рассказывать.

Интонация и правда необычная.

Андрей Филимонов: Я понимаю, сознаю риск, на который пошел. Есть нарушение канона, неожиданность, может вызвать дискомфорт. Иногда бывает, что история удачно укладывается в какой-то определенный жанр. В моем случае это не произошло. Все-таки я очень люблю абсурд. Мне кажется, абсурд, это среда обитания человека думающего и чувствующего. Особенно у нас. Наша история - это непрерывная трагедия, внутри которой непрерывно рассказывают анекдоты. Жизнь наших родителей и их родителей была школой выживания. Многие же помнят постоянно повторяемое - лишь бы не было войны. К остальному можно приспособиться, притерпеться, привыкнуть - лишь бы не было войны. Советский Союз и развалился, потому что, кроме выживания, никаких идей не осталось - только культ мирного неба и полного холодильника. Разве это не абсурд?!

Абсурда в мире достаточно.

Андрей Филимонов: Согласен. Советский Союз рухнул, и одновременно рухнул режим апартеида в ЮАР. И если мы посмотрим, то одновременно еще что-то рухнуло - в Китае, в Югославии. Мировые процессы пошли. Истощилась энергия, державшая тоталитарно-авторитарные режимы. Сейчас новый откат. Ладно, мы, в России, но ведь в Германии тоже: люди сейчас все больше голосуют за правых и высказываются в пользу авторитарного правления. Хотите пример феерического абсурда? Я на днях разговаривал с одной очень либеральной американкой, она художница, живет в Берлине. Естественно, всегда голосует за демократов и ненавидит Трампа. Так вот у них, в их среде либеральной американской, ходят слухи, что Трамп собирается узурпировать власть, передать власть своей дочери, Иванке Трамп, через шесть лет. И это они всерьез обсуждают.

Когда про тебя говорят хорошо - чувствуешь себя не до конца живым

Мы привыкли к жертвенным страдающим или, наоборот, роковым героиням русской литературы. Ваша Галина, с чьих писем на фронт все начиналось - девушка романтичная, склонная к авантюрам, расчетливая даже в любовных делах, везучая, хитрая, при этом вызывающая симпатию.Русская Скарлетт О Хара!

Андрей Филимонов: Это сравнение мне в голову не приходило, пожалуй, сходство есть. Ну а симпатию я, рассказчик, испытывал, конечно. Мой дед, ее муж, всю жизнь под каблуком прожил, хороший человек, но отказался же от своей юношеской мечты.

Какие у нее были планы относительно внука?

Андрей Филимонов: Меня бабушка готовила к поступлению в высшее учебное заведение, я поступил на юридический факультет по ее совету. Юридический бросил. Понял, что несовместим. Сломался на Колхозном праве. На экзамене меня спросили, как называются инструменты, которыми работают колхозники - грабли, лопаты. Как они называются совокупно? Говорю: инструменты. - Неправильно. Говорю: Орудия труда. - Неправильно. - Как? - Ин-вен-тарь! Я бросил и после этого окончательно обратился к богемной жизни. С друзьями, поэтами путешествовал по разным городам, фестивалям. Теперь еще и романы пишу.

Знаете, для кого пишете?

Андрей Филимонов: Для читателя, который получает удовольствие от текста в таком бартовском (от Ролана Барта, помните, у него есть книга "Удовольствие от текста") смысле слова. Читатели - разные: от истории получают удовольствие, от сюжета, хотят игры, хотят угадать, чем закончится, кто убил. Бывает, все говорят: хорошая книга, обязательно надо прочитать. Ты открываешь - и скучно. Наверное, если углубиться, втянешься. Мне хочется другого: чтобы это был праздник.

"Понравился слог. Не понравилась желчь. Конец - в никуда. Разочаровало. Эмоции вызвала. Буду следить за творчеством дальше". Это реакция на ваш роман на одном читательском портале.

Андрей Филимонов: Тут еще по-доброму, недавно попалась рецензия, где все смешали с одной субстанцией, и непонятно зачем написано, непонятно зачем читать, и слог сельского кавээнщика, и шутки тупые. Знаете, я получил удовольствие. Когда про тебя говорят хорошо - чувствуешь себя не до конца живым. Видимо, я мазохист. Когда плохо, это бодрит, для писателя это источник наслаждения, вдохновения.

Есть герои шорт-листов, которые маются лет по пятнадцать.

Андрей Филимонов: Я пока маюсь два года. Временами нервно, временами интересно. Это все отзеркаливает для меня то, что сам не видишь со стороны. Когда, например, в прошлом году в Питере был финал Нацбеста, и Артемий Троицкий очень хвалил книгу "Головастик и святые", причем он тут же ее со сцены пересказывал, как он прочитал, и о чем, с его точки зрения, эта книга. Для меня это было удивительно.

Что именно - сам факт или интерпретация?

Андрей Филимонов: Интерпретация. Мы же в мире интерпретации живем. Пока пишешь текст, кажется, что ты достиг какого-то окончательного варианта. Когда появляются читатели, оказывается, что ничего окончательного нет, начинается прочтение. Один скажет так, другой так, третий так - как будто бы книга отражается в зеркалах.

"Заколдовать мир на свой лад"...

Андрей Филимонов: ...это я о героине сказал, о ее стремлении подчинить себе жизнь.

Это не только про бабушек, про писателей тоже.

Андрей Филимонов: Филолог расколдовывает, писатель заколдовывает. У меня бывает иногда - такое напишешь, что потом думаешь: а вдруг сбудется?