Поделиться
Год невосполнимых потерь продолжается - теперь только в фильмах и памяти останется Георгий Данелия. Великий мастер комедии, собрат недавно ушедшего Марлена Хуциева по крови и духу: оба вносили в наше многонациональное, многокрасочное кино неповторимо обаятельный колорит родной Грузии.
Он вышел из ах какой семьи! Одни только имена звучали как праздник: Верико Анджапаридзе - его тетя, Михаил Чиаурели - его дядя, великая Софико Чиаурели - двоюродная сестра… Как было не родиться кинематографическому гению в такой обстановке! Но по первому образованию Данелия - архитектор. Окончил тот самый Московский архитектурный, откуда так много вышло строителей человеческих душ - крупнейших наших художников, поэтов, режиссеров. Есть много общего в искусстве зодчества и в художественном творчестве: чувство гармонии, чувство традиции и, на этом веками возведенном фундаменте, - жажда нового. Данелия даже успел поработать по профессии, пока не ушел в смежное искусство - в кино. Учиться повезло у Михаила Калатозова - тоже, между прочим, по настоящей фамилии Калатозишвили. У великого мастера, единственного нашего обладателя Золотой Пальмовой ветви.
Ушел, однако, не просто в кино - а в кинокомедию. Жанр от природы светлый, располагающий к добру и за него воюющий. "Дядя, вы дурак?" - этот простодушный вопрос маленького героя его первой картины "Сережа" застрял в памяти поколений как девиз времени, впервые за советскую историю рискнувшего называть вещи своими именами - прямо и бесстрашно.
И Данелия стал в ряд трех мушкетеров нашей оживавшей на свежем воздухе комедиографии - плечом к плечу с Эльдаром Рязановым и Леонидом Гайдаем. У каждого свое лицо, своя манера, свое видение мира. Гайдай веселился, озоровал и смешил, Рязанов прокладывал в жанре социальные маршруты, так как и умел быть не только добрым, но и язвительным. Данелия вносил в это комедийное варево вкус своей Грузии - неспешной, несуетной и мудрой, как вечность. Вкус ее рек - чистых и быстрых, ее винограда и ее вина, без которого ни один вопрос не решишь. Он в самом себе воплощал провозглашенный тогда принцип интернационализма - как естественного сплава традиций, навыков, говоров и дружественных друг другу культур: любил и свой Тбилиси, и свою Москву, и свою "Сулико" - и "На речке, на речке на том бережо-очке мыла Марусенька белые ноги…". Он даже сделал эту песню о Марусеньке лейтмотивом многих картин - получилось, что эта Марусенька нежилась словно бы на бережочке Терека. Это потом нам объяснят, что братства народов никогда не было и не бывает, а тогда оно самым естественным жило в талантах таких мастеров, как Данелия, Хуциев, Калатозов, Товстоногов, далее везде… Они и создавали вот это уникальное искусство, о котором и поностальгировать не грех.
И это было кино любви. Никто не сделал у нас таких полных любви, света и правды фильмов о Москве, как грузины Хуциев в "Заставе Ильича" и Данелия в лирической комедии "Я шагаю по Москве".
"Тридцать три" - черно-белая комедия Данелии о том, как у Травкина молодой стоматолог обнаружил 33 зуба - и началось то, что знакомо очень хорошо и России, и Грузии: лавина на пустом месте, много шума из ничего. И вот уже Травкина везут к московским светилам, и вот уже телевидение объявляет его посланцем иных планет, и лингвисты уже консультируются с ним, стоит ли писать вместо "заяц" - "заец" (отклик фильма на реально шумевшие тогда споры о реформах языка). Бурная народная фантазия привольно пузырилась в этом фильме, у чиновников вызвавшем настороженность, у зрительских масс - прилив оптимизма. Потому что, пока человек смеется над собой, живы его надежды. Тогда замечательный комедийный актер Евгений Леонов стал любимцем Данелии и его талисманом, а Данелия вошел в число любимейших режиссеров, как тогда экономно писали, ширнармасс.
Но всю жизнь он так и курсировал между двумя малыми родинами, образуя в душе родину большую, каких больше нет на свете. Снимет про русских Афоню и боцмана Росомаху - потом про грузинского пилота Мимино. Снимет "Осенний марафон" про корневую неустойчивость национального характера - и полетит на планету Кин-дза-дза, где, практически как у нас дома, изъясняются междометиями и многозначительными ультразвуками. Эта планета оказалась универсальным ключом к национальному характеру, что русскому, что грузинскому, и шесть лет назад Данелия к ней вернулся уже в другой эпохе, в другой стране и в другом жанре - его первый и единственный опыт в анимации. И повсюду, на любых берегах, даже в инопланетных пустынях мы узнавали свое земное человечество. Увиденное через призму советских иллюзий, грез и заблуждений времени - но все равно родное, общее, живущее на маленькой и очень хрупкой планете. Как-то Данелия заинтересовался романом француза Тилье "Мой дядя Бенжамен" - получился чисто грузинский фильм "Не горюй", и выяснилось, что нравы обитателей Парижа и Тбилиси друг от друга неотличимы. И темперамент. И обаяние. И любовь к жизни. В этом фильме Данелия свел Евгения Леонова с Софико Чиаурели, Сергея Филиппова с Верико Анджапаридзе, в нем с новой стороны он открыл стране мощный талант Серго Закариадзе.
Это было кино теплое и мудрое, таких теперь не делают. Это было улыбчивое кино - не по приказу, а по составу души. Это было терпкое кино - потому что хорошее кино от хорошего вина отделяет только одна буква. Оно оставляет послевкусие восхитительное и долгое - на всю жизнь.
Теперь все три мушкетера, три рыцаря нашей комедии, представлявшие три грани жизненно необходимого нам волшебного алмаза, от нас ушли, соединились где-то там, в гипотетической вечности. В истории, где Чарли Чаплин улыбается Федерико Феллини, а Ингмар Бергман беседует по душам с Марленом Хуциевым. Нам стало несопоставимо хуже без их улыбок, доброты и мудрости. С нами остались фильмы, память и любовь. И жизнь в ожидании новых гениев продолжает хромать дальше.
Александр Адабашьян, киносценарист, актер, режиссер:
- Для меня он - эпоха. Фрукт - яблоко, поэт - Пушкин, наше кино - Данелия. Помню, как мы делали сценарий "Насти", Он стучал на машинке, я ходил вокруг, Саша Володин рядом сидел - мы ведь писали по его повести, которая ему очень не нравилась. И он нас каждый день отговаривал. Но Георгий Николаевич не отступался. Каждое утро начиналось со звонка Володина: он опять все переделал! - "Как же, ему вчера нравилось!" - "Да, но он ночью встал к машинке и все перешлепал!" Он говорил, что если б не производственная необходимость, до сих пор писал бы сценарий "Сережи".
Виктория Токарева, писатель:
- Лично для меня он не умер. Вчера только я смотрела "Совсем пропащий", один из его любимых фильмов - и чувствовала его рядом. Вместе с ним откололся кусочек культуры, который он собой воплощал. Он очень много работал, с 26 лет, с "Сережи", за которого получил приз в Карловых Варах. Дальше снимал - что ни фильм, то настоящая вершина. Все они наполнены божественным огнем.