Прошкин: Я в фильме никого не осуждаю - все жертвы этого безжалостного времени

Московский кинофестиваль показал фильм Александра Прошкина "Назад в степь к сарматам". Отметив 80-летие, классик нашего кино демонстрирует завидную форму.

Действие происходит в оренбургских степях в наши дни. Идет война за землю: есть и кровь, и жертвы, и пытки, и "все разрешено". В центре сюжета две сестры - одна археолог, другая подвизается в спорте. Обе росли без матери, а теперь лишились и отца - его убили, живьем закопав в землю.

Фильм многожанров: экзотический истерн перетекает в детектив, в этнографическую драму и мистический триллер - за всем этим маячит накаленный социальный экстрим как привычная среда обитания.

Оператор Шандор Беркеши явно потрясен необычной натурой: его камера объясняется в любви этому краю с древней историей. Знавшему амазонок с их языческими обрядами. Амазонки - они же сарматки, они же современные девушки, ищущие спасения души в старине - образуют сравнительно новую у нас феминистскую тему: созидательная женская цивилизация дает бой разрушительной мужской.

Мы беседуем с режиссером Александром Прошкиным.

Это ваш третий фильм, снятый в оренбургских степях - почему вы так прикипели к этому краю?

Александр Прошкин: Прививку Оренбуржья мне сделал Александр Сергеевич Пушкин: я там снимал "Русский бунт" по "Капитанской дочке" - в местах, где все происходило. Я северянин, привык к лесному пейзажу, и степь произвела на меня впечатление магическое. Она дышит, все время какие-то холмы, распадки, вспышки рощиц, река течет синей лентой, необычно гигантское небо... Это пространство возбуждает фантазию: кажется, что вот сейчас из-за холма покажутся конницы сарматов, скифов, пугачевцев. И народ своеобразный: разные этносы, религии, культуры, но есть общее: они - степняки, им свойственна суровость, даже жестокость. При царях это были ссыльные места, и Европа там активно присутствовала: русским, казахам, киргизам, татарам, башкирам была сделана мощная немецкая прививка. Ломоносов в своем труде "О сохранении и размножении российского народа" писал: народ наш работящий, но ленивый, и очень праздники любит... И рекомендовал Екатерине: ты, матушка, пригласи-ка немца. Он кровь не испортит, а глядишь - работать научит. И ведь научил: в Оренбуржье была огромная немецкая диаспора, форпост европейской цивилизации. И это смешение культур породило у людей разных национальностей общие черты: мощь воображения, настороженность. Каждый человек виден за километр, и надо понять - это друг или враг.

Как возникла идея картины?

Александр Прошкин: Ее подсказал, вообразите, Виктор Степанович Черномырдин. В разгар съемок "Русского бунта" случился дефолт, инвесторы нам отказали, не поступали и государственные деньги. Я написал Черномырдину, не надеясь на ответ, но он откликнулся: он же уроженец тех мест. И когда я оказался в Киеве, раздался звонок: "С вами хочет поговорить Черномырдин". Он прислал машину, и мы просидели часа четыре; Виктор Степанович произвел впечатление очень свободного, мудрого человека. Заговорили о запасах нефти в тех краях - долго ли можно на ней продержаться, и он сказал, что скоро появятся новые источники энергии, а вот земля - это прочное, это надолго. Ведь в Оренбуржье выращиваются твердые сорта пшеницы, ее покупают итальянцы и делают из нее спагетти. Черномырдин там стал довольно крупным землевладельцем. Правда, после его смерти землю у его сыновей стали потихоньку отнимать. Вот такие люди, как герой Виктора Сухорукова в фильме, пытались землю приватизировать, но за нее шла грызня, и номенклатурная поросль их легко вытеснила.

Как в современную историю проникли сарматы - ведь это совсем глубокая древность? А ваши героини заняты языческими ритуалами, звуками голоса сдвигают камни с гор...

Александр Прошкин: Там мистика - в атмосфере. У сарматов было много богов, и все по-прежнему живут в этих горах. Исцеляющие холмы, надежда на магию высших сил, таящихся среди курганов - эти верования там бродят и теперь. Они не могут существовать в городе - только в таких пространствах, где невероятное небо и красная земля, которая помнит еще дохристианские времена. Там дышат тысячелетия. Деление на скотоводов и землепашцев генетически сохранилось, конфликт между ними тлеет веками. Беда в том, что распахивая степь, ее уничтожают: уходит вода, мелеют реки. Даже на моей памяти река Сакмара была полноводной, река Урал поражала мощью, в 40-е годы там пароходы ходили. А теперь это все высохшее, белуг и осетров, каких мы показывали в "Русском бунте", уже нет - вот последствия уничтожения степи!

За фольклорными мотивами, камланиями, заклинаниями стоит некая реальность, или это чистая фантазия?

Александр Прошкин: Есть и фантазия, но в основном все основано на Геродоте - первом, кто написал о сарматах. Считается, что от сарматов и пошли амазонки - "безгрудые". В фильме - это несчастные бабы, недолюбленные, никому не нужные в жестком мире. И камлания - род "бабьего бунта", игра во времена, когда назначение женщины было гораздо выше. Для них существование в игре - спасение от будней, они с удовольствием переключаются в мифологическое состояние, чтобы уйти от бездушия нашего времени.

То есть идея: назад к сарматам - вариант эскейпизма?

Александр Прошкин: Понимаете, убийство отца всколыхнуло все их прошлое: семья распалась, выросли без матери. И то, что их воспитал пьющий отец, не могло не сказаться и на их личной жизни, характерах, их способности к жестким поступкам. Это жизнь расколотая, неполноценная, в ней нет места для любви. Вы заметили, что в картине нет любовных линий! Идет безумная гонка непонятно за чем, но всего надо добиться прямо сейчас - ибо будущее призрачно, никто его не знает. А раз не знаем, что будет завтра, то сегодня у нас руки развязаны. И никакого морального стержня.

Фильм снимался в краях мистических: кажется, что из-за холма вот-вот покажутся конницы сарматов, скифов... Фото: Предоставлено кинокомпанией "Амкарт"

Мир фильма делится на мужской и женский. Мужскому противостоят современные амазонки, неустрашимые и всегда готовые указать мужикам их место. Дань новому феминизму?

Александр Прошкин: Еще когда мы снимали в этих степях фильм "Трио", а это были самые бедные годы, вдоль дорог стояли девочки - подрабатывали. Деваться им некуда: работы нет. И вот между жестокостью мужского мира, который гонится за баблом, и миром женским существует конфликт. Первые убивают друг друга, вторые и существуют для того, чтобы человечество выжило: жестокость нашего псевдокапитализма вступает в противоречие с природным предназначением женщины.

Но в фильме женщины тоже жестоки - ничего себе: закопали человека по шею в землю...

Александр Прошкин: Закопали - потому что перед тем закопали их отца. Это их ответ на агрессию мужчин! Там это вещь естественная. Пастернак в "Докторе Живаго" постоянно подчеркивал опасность степняков, их жестокость.

В вашей истории силен мотив коррупции: полиция на посылках у нувориша, все куплено и все продано...

Александр Прошкин: Но этот нувориш, герой Сухорукова, - трудяга, всю жизнь работал. Он советский человек, какой есть, только у него появилась возможность реализоваться. А теперь все родные в Америке, огромный дом ему одному не нужен, а вокруг мафия только и ждет момента, чтобы это все отнять. Это реальность: там есть люди, которым принадлежат кварталы, улицы! И многих из первых земельных магнатов уже не осталось - все поотнимали. В том числе и у семьи Черномырдиных. В местах, где мы снимали, он создавал сельскохозяйственные, промышленные предприятия. Пока он был в силе, все было в порядке, но как только его не стало - у его наследников многое стали отнимать, и сейчас от всего этого остались клочки. И когда Виктор Степанович мне говорил, что не зря трудился - и внукам его, и правнукам хватит, такой беспредел он предвидеть не мог. Жена его сына теперь директор замечательного, очень современного Музея Черномырдина, там коллекция его автомобилей и еще много чего в память о Викторе Степановиче. Но собственность усохла до предела...

Не идеализируете первых "приватизаторов"? Их, помнится, в народе назвали "прихватизаторами".

Александр Прошкин: Я в фильме никого не осуждаю - все жертвы этого безжалостного времени. Но, конечно, кто был при власти, - тот и вышел в дамки. Партийные, комсомольские, профсоюзные деятели - все сразу стали обладателями огромных состояний. Хотя Биллов Гейтсов среди них не было - они ничего создавать не умели. А самое страшное во всем этом - люди, которые обслуживают богатство, вооруженная челядь, которая легко может и пристрелить, и закопать. Быдло, не приспособленное к работе, оно может только легально выпускать на волю генетически заложенную в нем злобу.

Я в фильме никого не осуждаю - все жертвы этого безжалостного времени. Но кто был при власти - стали обладателями огромных состояний

Как отнеслись к вашему проекту местные власти?

Александр Прошкин: Оренбург очень помог - и губернатор Денис Владимирович Паслер, и министр культуры Евгения Шевченко. Они организовали кинокомиссию, которая будет пропагандировать этот край как уникальную локацию для киносъемок. Там ведь очень разнообразная натура - от потрясающих сосновых боров до выжженной солончаковой степи, от живописных гор до водных просторов. И количество солнечных дней - как в Сочи. И живет там артистичный колоритный народ с причудливым смешением кровей - можно найти статистов для любых картин. А кино там снимают редко - до меня там снимался только "Солдат Иван Бровкин"!

Давненько! А что с прокатом фильма?

Александр Прошкин: А - ничего! Прокатчикам нужно, чтобы был Александр Петров в главной роли. Хотя у нас актеры превосходные - из Москвы, Оренбурга, Уфы. И я благодарен им за энтузиазм, за то, что они вместе с нами работали и в жару, и в холод и стойко выдержали все испытания, выпавшие на долю наших героев и нашей дружной съемочной группы.