Поделиться
Она выглядит рифмой к российско-итальянской выставке 2018 года "От Тьеполо до Каналетто и Гварди", в фокусе внимания которой была живопись венецианских мастеров XVIII века. Тогда Пушкинский музей объединил свои усилия с Городским музеем Палаццо Кьерикати в Винченце и включил в экспозицию также работы из собрания банка Интеза Санпаоло (Галереи Италии, Палаццо Леони Монтанари в Винченце). В 2018 году в Москву, кроме знаменитых картин Тьеполо и Каналетто, приехали работы других европейских звезд XVIII века Себастьяно Риччи и Джованни Баттиста Питтони. Даже на второй год пандемии о таких межмузейных проектах можно только мечтать.
Нынешняя выставка по необходимости опирается на "внутренние" музейные ресурсы ГМИИ имени А.С.Пушкина и на собрание Тьеполо в музее-усадьбе "Архангельское". И если главными ее героями стали венецианские живописцы XVIII отец и сын Тьеполо, то главными персонажами - Антоний и Клеопатра. Два огромных полотна Джамбаттисты Тьеполо "Встреча Антония и Клеопатры" и "Пир Клеопатры", привезенные из музея-усадьбы "Архангельское", расположились напротив друга в зале итальянского искусства XVIII века Пушкинского.
Здесь понимаешь, что князь Юсупов знал, что делал, когда приказал построить в своем доме в усадьбе Архангельское "Тьеполову залу". Можно сколько угодно читать о том, что искусство венецианцев XVIII века просто купалось в театральной стихии, и, может быть, как считал Борис Виппер, живопись Тьеполо оказала влияние на театр, а не наоборот. Но только в этом зале, где две работы практически полностью занимают две стены, можно ощутить, как приглашает, втягивает в себя пространство картин. Кажется, что можно ступить на мраморные ступени, ведущие к пиршественному столу Клеопатры, что слуга с подносом сейчас спустится прямо в зал музея, что военные трофеи Марка Антония, вернувшегося к царице Египта из похода на парфян, выгрузят прямо в углу.
Картина тут не род театральной декорации, а спектакль страстей, амбиций, разворачивающийся прямо на наших глазах. Этот спектакль, срежиссированный Тьеполо, выстроен как двойное действо. Стражники и слуги, карлики и собачка, пажи и пленники, за каждым из которых следить увлекательно, словно направляют наши взгляд на подиум, где стоит стол царицы, или на Антония, демонстрирующего свою добычу властительнице его дум. Их самолюбивый поединок - взглядов, соперничества, любви и жажды триумфа - и есть главное зрелище. Тут пируют не чтобы радоваться жизни, а чтобы доказать превосходство. Тут самую крупную жемчужину из своего украшения царица растворяет в уксусе, чтобы выпить этот жемчужный "коктейль". Нет, Тьеполо пишет не историю любви, а историю состязания двух людей, которые любят друг друга, но еще больше любят власть.
Этот двойной спектакль внутри каждой картины словно помещает зрителя в толпу любопытствующих зевак, наблюдающих встречу римского консула и египетской царицы из рода Птолемеев или их странный пир. Каждая из картин - волшебное, завораживающее зрелище. Но если вы оказываетесь в зале между ними, то обнаруживаете себя на просцениуме между двумя спектаклями. И - между двумя триумфаторами.
Потому что "Встреча Антония и Клеопатры" - это, конечно, триумф римского полководца, вернувшегося с войны с парфянами в 34 г. до н.э. с военной добычей и пленным армянским царем Артаваздом II. А "Пир Клеопатры", где царица соревнуется в расточительности с Марком Антонием и побеждает, разумеется, триумф властительницы Египта. Триумф Клеопатры становится контрапунктом к триумфу Антония. И оба эти триумфа для нас, знающих финал этой истории, воспринимаются как пролог их общей трагедии. И в этом тонкая драматургия Тьеполо, который соединяет с венецианской расчетливостью предчувствие ночей любви и знание о грядущем поражении, светлый нежный колорит и пылающий алый одежд, напоминающий о страстях и пролитой крови, картину царского пира и царской войны.
Но музей заложил еще один сюрприз. Входя в этот зал и идя между этими картинами Тьеполо, мы упираемся взглядом в картину Каналетто на стене следующего зала. Ту, где дож Венеции в праздник Вознесения, бросив золотое кольцо в море, возвращается по Гранд каналу ко Дворцу дожей. И становится понятно: что бы ни писали венецианцы, они писали в итоге триумф "Светлейшей республики".