Поделиться
Его фирменное блюдо, принесшее ему всеобщую любовь и известность, - одностишия. Одностишия Вишневского цитируют, уже не вспоминая об авторе, они давно растворились в городском фольклоре, стали частью народной разговорной культуры. Вишневский любим, востребован, зван. На телестудии, концерты, презентации, встречи с читателями. Ко всему прочему, в этом году он начал сниматься в фильмах и за год снялся уже в девяти. Поэт все время куда-то бежит, едет, звонит, в таком плотном графике он с огромным трудом нашел окошко для интервью "РГ".
В собственных стихах этот усатый человек - бонвиван, баловень судьбы и женщин, а в жизни... Судите сами.
Сбривай усы, пока не отвалились
- Герой ваших стихов и одностиший - покоритель женских сердец, донжуан и острослов. Вы сознательно выстраивали этот образ или вы правда такой?
- Бессознательно. У меня просто не хватило бы мозгов и целеустремленности это делать специально. Но имиджевые удавки, имиджевые шоры, конечно, существуют, я на себе это не раз испытывал. И по этому поводу уже шутил, правда, горько: "Изношен имидж, хоть и не доношен", "Сбривай усы, пока не отвалились".
- Значит, ваш имидж можно снять, как пиджак?
- Безусловно, существует зазор между лирическим образом и физическим мужчиной, между поэтом и его героем, за которого поэт всегда может спрятаться. В жизни я хуже. Хотя одного не отнимешь: как и мой герой, я всегда был ценителем женской красоты, на чем не раз горел, терял время, силы, возможности. Зато открывал для себя что-то такое, что приятно вспомнить. У Пушкина есть фраза "Благосклонное внимание женщин - почти единственная причина всех наших усилий". Всю сознательную юность, сильно затянувшуюся, все свое пребывание в молодых поэтах, о чем я тоже всегда шутил ("17 лет, как молодой поэт, а 37 все нет и нет"), я мечтал отличиться - и в масштабах компании, и в масштабах города, и в масштабах страны - лишь для того, чтобы заработать больше очков у женщин. Я всегда считал, что чем сильнее отличусь, тем у меня выше шансы на успех у женщин, которых интересно добиться.
- Значит, ваша литературная очарованность слабым полом подтверждается жизненным опытом. А веселость? Вы веселый человек?
- Есть известный стереотип, согласно которому люди, принадлежащие к нескучному цеху, цеху комического, в жизни мрачные типы. И успешную репризу коллеги они фиксируют неулыбчивым: "Да, смешно". Это всего лишь стереотип. Я и в жизни, если ничто меня не тяготит, люблю импровизировать, смешить, генерировать хорошее настроение. И многие из моих одностиший рождались именно в ситуации застолья. Хотя не все. "О как внезапно кончился диван!" - такое, конечно, за столом не придумаешь... Так что по задуманному Богом облику я человек веселый. А впрочем, есть у меня и такое одностишие: "Ну, это я при жизни был веселым..."
Поэт, воздорожи любовию народной
- Вы ощущаете себя Поэтом или "ассенизатором и водовозом", по слову Маяковского?
- "С утра пришлось побыть поэтом, и весь я в этом, весь я в этом". Я себя ощущаю поэтом и по восприятию жизни, и по владению алгоритмом переведения этого восприятия в строку. Но я могу быть и "ассенизатором и водовозом", по крайней мере могу написать об этом так, что будут ощущаться не только краски, но и запахи. И все-таки я поэт.
- В таком случае не идет ли в разрез избранное вами амплуа публичного сатирика с представлением, выработанным в русской классической традиции. "Поэт, не дорожи любовию народной", сказал Пушкин. Между тем для вас народная любовь - необходимая составляющая профессии.
- Я немного подправил Пушкина (улыбается). "Поэт, воздорожи любовию народной"... И дальше "Такой добиться должен ты любви народной в идеале, чтобы крутые и менты тебя в обиду не давали". Конечно, я ориентирован на всеобщее одобрение, понравиться - это моя профессиональная обязанность. Я должен нравиться как можно большему количеству нормальных людей. Подчеркиваю, нормальных. И каждый день город дает мне подтверждения того, что меня знают и одобряют. Незнакомые люди здороваются, улыбаются при встрече. Это дорогого стоит. Это мой капитал. То, что мои книги пока еще востребованы и покупаются, тоже некоторый показатель. В 1998 году мне было очень важно, что читатель продолжал рублем голосовать за меня, покупал мои книги. Хотя я понимаю, что востребованность категория преходящая, а узнаваемость - категория суетная.
- Но чем шире аудитория, тем грубее ее вкус. В широких кругах чем примитивнее шутка, тем громче ей будут смеяться. Вам не обидно быть частью массовой, то есть заведомо упрощенной, культуры?
- Да, чем более массово все хлопают, тем больше сомнений у твоих продвинутых, эстетствующих и просто интеллигентных друзей. Но мне кажется, что я нахожу некую зыбкую грань, и, оставаясь собой, могу порадовать более демократичный круг читателей. Конечно, я отбираю материал в зависимости от аудитории. Обидно мне другое. Обидна диалектика - открывая одни двери, к одному успеху, закрываешь другие. Есть категория читателей, интеллектуалов, которые воспринимают меня не так серьезно, как мне бы хотелось. Возможно, для них я недостаточно глубок. Хотя и среди них есть те, кто отбирает мои стихи для антологий и цитирует мои одностишия.
Пришел поэт и пролил свет на скатерть
- Вы начинали как лирический поэт?
- Да, в одном издательстве мне даже предложили издать книжку, в которой будет "былой Вишневский", лирика прошлых лет, которую я отобрал. Ее немного, стихотворений двадцать, но она есть. Хотя это лирика другого Вишневского. Наследственная склонность к иронии в конце концов возобладала, и меня буквально прибило к иронической поэзии.
- Не то чтобы однажды утром вы проснулись и сказали себе: "Теперь я юморист"?
- Нет, это был не головной выбор, я не просчитывал, что перестану писать лирику. Это произошло в силу органики. Иронические стихи писались легко и радостно, их не нужно было вымучивать, как те стихи, которые могли опубликовать в журнале "Юность" в разделе "лирика". Не устаю цитировать фразу Гофмана: "В жизни надо делать только то, что дается легко, но делать это изо всех сил". Писать ироничные стихи мне было всегда легко, хотя делаю я это все-таки не изо всех сил.
- "О не забыть ни месяц тот, ни год, когда Смешинка мне попала в рот" - так ведь? Когда же это случилось, когда вы начали появляться на экранах в качестве сатирика?
- Примерно с середины 1980-х. Тогда даже костюм у меня был другого размера, я был хрупче и тоньше.
- Сильно ли с тех пор изменилась ваша аудитория, ее реакции?
- Та аудитория была ориентирована на подтекст, на намеки, на эзопов язык. Недообнаженность волнует больше, чем обнаженность. С уходом этого эзопова языка, тайнописи что-то пропало безвозвратно.
- Тем не менее жанр юмористического разговора со зрителем остается популярным. Для меня лично это необъяснимо. Раньше люди радовались возможности коллективно подержать фигу в кармане, а теперь-то почему им так интересно вместе смеяться?
- Есть разные типы юмора, разные его ступени... Такой, например, как в одной очень популярной телепередаче...
- В "Аншлаге"? Я могла вас там видеть?
- Нет, там вы меня видеть не могли. Отношение к этой передаче - тест на интеллигентность. Хотя я искреннее уважаю успех коллег. Но есть и другой тип юмора - Арканова, Жванецкого, Иртеньева, - который вызывает одобрение нормального зала.
- Но почему в наш жестокий, прагматичный век, век самых разнообразных, изощренных, ярких удовольствий, люди по-прежнему хотят первобытно прийти на концерт и слушать шутки, смеяться?
- Людям нужен некий иронический рупор, который расскажет им про то, что с ними происходит. Узнавая в том, что звучит со сцены, себя, зрители горько и радостно хохочут. "Пришел поэт и пролил свет на скатерть". Пролить на скатерть, объяснить людям мягко, через себя, кто мы такие, и дать порадоваться радостью узнавания типовых ситуаций - вот в чем я вижу свою задачу. Изящно зарифмовать слово "жопа" - тоже можно, но от этого у зрителя будет грубая радость.
Нет плохих аудиторий
- Геннадий Хазанов не раз рассказывал, как в провинции после былой славы его освистывали.
- Хазанов заплатил потерей легкого успеха за то, что начал читать сложные вещи. У меня в провинции больших обломов не было, люди стали продвинутые. Аудитории достаточно понимать, что человек, который стоит перед ней, не прогибается, не стремится во что бы то ни стало нравиться, а просто спокойно читает то, что он приготовил. Аудитория очень тонко чувствует энергетику. Хотя провалить можно любого и политика, и сатирика. Просто сидеть и молчать.
- Есть ли такие встречи со зрителями, о которых вам приятно вспомнить?
- Однажды я читал на одном спортивном празднике, и меня слушал некий тренер, скорее всего кавказец. Когда я читал одно из своих любимых стихотворений про лежачую полицейскую, он после каждой строфы оборачивался к спортсменам и делал такой особый довольный жест, как будто забили гол. Он засчитывал мне каждую строфу! И таких примеров очень много. Я считаю, плохих аудиторий не бывает.
Жить надо так, чтоб не сказали: помер
- Вы называете себя отцом советского одностишия.
- Да, в шутку. Разумеется, одностишия существуют очень давно. Есть знаменитое одностишие Брюсова "О закрой свои бледные ноги", Карамзина "Покойся, милый прах, до радостного утра" и другие. Я сделал одностишие достоянием широкого российского читателя и зрителя, я его растиражировал, утвердил, и оно связалось с моим именем. Можно сказать, я - колонизатор одностишия. Некоторые говорят, что я пошел не по линии Карамзина с его прахом, а по линии Брюсова в глубь этих бледных ног.
- Насмешить - это самая важная для вас задача?
- Совсем не всегда я пытаюсь рассмешить. Вот вас рассмешит такое одностишие: "Пора понять, что нас не только любят". Или "Жить надо так, чтоб не сказали: помер".
- Все равно смешно... Как эти строчки к вам приходят?
- Обычно они приходят, когда мне хорошо, в моменты какой-то экстремальной любви и дружбы.
- Складывается ощущение, что вы необыкновенно продуктивны.
- Меня, наоборот, все время заботит недостаточная выдача нового творческого продукта.
- Как вы относитесь к круглым датам?
- Круглая дата всегда с острыми углами. Углы - это неудовлетворение тем, что ты сделал, ощущение, что ты прожил жизнь упущенных возможностей, и все равно та гармония, которую несет каждый мальчик и ребенок, разрушилась. Когда начинаешь специализироваться на чем-то, уничтожаешь другие возможности. "Я жил в делах пеннокипящих/ И пред собой одним в долгу/ И ныне я, как "черный ящик": /Помят, но говорить могу".
- Не секрет, что у вас юбилей. Как будете отмечать?
- В саду Эрмитаж. Там состоится юбилейный шоу-капустник "Москва, Москва, как много... даже очень...", или "Я памятник себе нерукотво..." с участием шоуменов и музыкантов - от Арканова до Оганезова, от Долиной до Бутмана, от Сюткина до Галкина, от Иртеньева до Трушкина. Будут мистификации, обмен подарками, массовые съемки для передачи "К обедне-2003". Начнем засветло, скучно не покажется. Это случится в ближайшем будущем. А пока мое последнее слово - книжка стихов, недавно вышедшая в "Вагриусе".
- Как она называется?
- "Я вас целую - правда, стало лучше"?
- Ой, правда.