Поделиться
Равенхилл не только лично знал ее - вместе они являли новую волну если не "молодых и рассерженных", то уж точно будоражащих британский истеблишмент театральных деятелей. Равенхилл признался, что Кейн олицетворяла куда большую угрозу для обывательщины, нежели он. Тексты Сары, по его мнению, не были открыты публике - в отличие от его пьес, в которых он готов стать частью зала, готов "выходить из себя". "Сара, напротив, всегда входила в себя, не впуская публику и даже самое себя", - пояснил на встрече Марк Равнехилл.
То, какой представил личность Сары Марк Равенхилл, совпало с тем, как прочел ее текст "4.48. Психоз" молодой польский режиссер Гжегож Яжина (Rozmaitosci Teatre, Варшава, Польша); его с нетерпением ждали еще в прошлом году, однако по неизвестным причинам визит не состоялся. Тем важнее, что на этом фестивале организаторам удалось добиться приезда не окраинных маргинальных экспериментаторов, а фигур, определяющих тенденцию новой театральной реальности. И тот, и другой приехали к нам впервые.
"Психоз" оказался последним текстом, написанным рукой Сары Кейн. И любой, кто сегодня возьмется ставить (или даже читать) эту пьесу, не сможет проигнорировать данное обстоятельство. Тень судьбы самоубийцы будет преследовать любого, кто прикоснется к ее тексту. Известно, что она покончила с собой в 1999 году в возрасте 28 лет: в февральский холодный день повесилась в ванной лондонского госпиталя Королевского колледжа.
Яжина не стал отделять слова от судьбы, хотя и не ставил задачу воспроизвести в подробностях ее биографию. На монологи из голосов, которые слышались Саре Кейн в "Психозе", Яжина наложил судьбу девочки, уходящей от мира. Режиссер словно погрузил нас в сознание отчаяния, в то, как человек может стремительно удаляться от людей, рвать и без того немногочисленные связи, загоняя себя в угол больничного стерильного туалета, стены которого аккуратно выложены зеленым кафелем и на которых симметрично висят зеркала. В них отражаются лица зала.
Этот туалет станет единственным и основным местом действия. Здесь героиня - хрупкое создание, неприметная девчушка в джинсах, будет проходить круги ада, отторгая последовательно тех немногих, кто постарается пусть по-своему, но оставить, вернуть ее в мир: молодого друга, брутальную лесбиянку, которая психоз героини попытается снять грубым сексом и станет свидетелем приступа, сыгранного физиологически подробно. Однако Яжина удержится на грани: его актеры не впадут в патологию. То и дело режиссер будет озвучивать происходящее ударами бьющегося сердца. Стена из прозрачного пластика, рассекающая сцену, будет надвигаться на героиню, загоняя ее в буквальном и переносном смысле в угол. Ее монологи окажутся единственной осмысленной связью с миром, точнее вспышками сознания, пульсацией разума. Яжина выстроит своеобразный "флэш": финал каждого монолога, каждой сцены - погружение во тьму, правда, помеченную светящимися точками.
Время в этом спектакле отматывается назад почти по медицинскому протоколу: голос "за кадром" отсчитывает 5 часов 15 минут, 4 часа 20 минут и так доходят до двух часов. На протяжении физически длящегося времени мы становимся свидетелями судьбы, непокорно, но подчинившейся силе, ведущей к смерти. Ее встречают одинаково и старуха, не принимавшая наркотиков, не глотавшая горы таблеток, и та, что колола героин и глотала транквилизаторы. Две голые женские фигуры пройдут как тени в царство Аида: плоть дряхлая, старая и плоть молодая. Смерть забирает одинаково. Каждый встречается с ней один на один в одиночестве.
Гжегож Яжина поставил аскетично строгий и суровый спектакль изнутри сознания, рвущего связи с миром, не сожалея, но сострадая.