Поделиться
- Михал Михалыч, поэт в России больше чем поэт, а юморист?
- Это хороший вопрос, черт возьми. Юморист больше чем юморист. Я тут слышал, по "Эху Москвы" говорили: писатель-сатирик - это высокое звание. Ничего не высокое звание. И поэт сейчас у нас вполне нормальный. В новой жизни, когда советская власть кончилась, писатели заняли свое место и занялись своей профессией, как все остальные. Может быть, кому-то удается подняться до философских высот... Я вижу вот эти огромные книги с миллионами букв, написанных почему-то женщинами. Миллионы букв! Это количество букв превышает возможности моей психики, моего усвоения. Я понимаю, что это профессия: сиди и бесконечно клепай, вытачивай, лобзиком выписывай. Кто-то купит, кто-то прочитает... Но вот, чтобы мне позвонили и сказали: "Миша, прочти. Я читал". Или позвонили и сказали: "Посмотри, какая передача! Смешно, что-то настоящее появилось..." Юмор бывает настоящий, который идет от жизни, - от старушки, от магазина, от хромого человека - я имею в виду сочувствие, - от пожилого человека, от юного человека... А есть юмор с кушетки, придуманный на кушетке, - это преднамеренный юмор.
- Не эта ли "преднамеренность юмора", Михал Михалыч, помешала вам отметить премией "Триумф" свой жанр в уходящем году? А ведь вы были председателем жюри!
- Никого не выдвинули! Если вы посоветуете, я могу взять на заметку, кого выдвинуть в следующем году. А так не пришло никого в голову выдвигать. Не было ярких достижений. Нынешний юмор и нынешний хохот меня лично не устраивает. Это мой вкус. Я не поклонник таких шуток. Я вообще не поклонник шуток. Шутка должна раздаваться нечасто, не надо ее объяснять, она должна вызывать смех, в том числе и у говорящих. Она должна быть для него неожиданной. Нормальный человек, как мы с вами, говорит серьезно. Вдруг вырвалось что-то смешное. Вдруг опять вырвалось. Это, наверное, и есть самый лучший юмор. Юмор - это когда человек не выходит смешить, но так получается, что люди смеются. А человек, шутящий непрерывно, который преднамеренно вышел смешить, вызывает у меня подозрение в его легком сумасшествии.
- Сейчас некоторые артисты "смехотворческого жанра" говорят о том, что им не интересно выходить на эстраду для того, чтобы просто смешить... В каждой правде есть доля истина. В самом деле, жанр умер?
- Какой жанр? Выхода на сцену и произнесения слов? Как он может умереть? Сейчас сотни людей произносят слова и сотни тысяч смеются. Я имею в виду и массу юмористов, которые сейчас вещают с каждого телеканала, и огромное количество концертирующих... Все они выходят на сцену, все они смешат - и все смеются! Какой жанр умер? Наоборот, он живет нездоровой опухолью. У этого жанра - опухшая жизнь! Количество смеющихся в зале и количество юмора в стране превышает все пределы. Действительно, многое смешно, но напрочь забыты все нормы, шутят ниже пояса... Может быть, я напрасно это говорю и надо просто пережить это время? Но я считаю, о н и победили!
О н и говорят все, что хотят! Цензуры нет - и о н и правы! Будем вместе с публикой ждать, когда все станет чуть осмысленней. Я не говорю: интеллигентней (так уже не будет) - просто осмысленней, когда мысль и слово той эпохи, которую мы с вами прожили, соединятся с поступком и действием сегодняшнего дня.
- Как вы думаете, Владимиру Высоцкому было бы сейчас комфортно в нашей жизни и во времени?
- Жизнь не понятна. Не понятно, какой она - жизнь - должна быть. А раньше была понятна - какой она не должна быть! Если бы Высоцкий сейчас был жив, он бы ездил, путался, думал: за что ухватиться, кого поддержать?.. Писатели наши должны быть разными: один с этой стороны ухватит кусочек жизни, другой - с этой стороны... Сегодняшняя молодежь у нас - с косичками, хилая, или, наоборот, здоровая, но совершенно разная - наверное, и олицетворяет сегодняшнюю жизнь. Надо все это пройти! Единственное достоинство нашей сегодняшней жизни в том, что мы на правильном пути... Правда, сейчас стало хорошо разоблачать - и нехорошо хвалить! Огромное количество разоблачающих. Сил уже от них нет...
- Михал Михалыч, можно вам задать лучезарный школьный вопрос: вы счастливы?
- Я счастлив в одном: мне жизнь сегодня нравится! Между мной и листом бумаги никого нет. Раньше между нами стояла такая шеренга! Так что л и ч н о мне стало жить легче - и тяжелей. Потому что шутят уже другие люди, другие ребята - отстрел идет полным ходом! Но я могу чуть подняться и оценить: исчезли эти мальчики в серых шляпах...
- Что бы вы хотели оставить в старом году, а что взяли бы с собою в Новый год?
- Мне нравится эта жизнь. Я бы хотел ее взять с собой в Новый год. То, что сейчас происходит в политике, говорит о том, что вчерашний день может оказаться светлым. Мы привыкли к тому, что у нас светлым оказывается либо завтрашний день, либо вчерашний. И ни разу не было светлого сегодняшнего дня. Теперь вчерашний день стал светлым. Мне нравится наша жизнь противоречивостью, свободой. Я пока еще живу в условиях свободы, и эта свобода мне очень нужна. Я уже отвык от того, что ТВ что-то вычищает, что зал, где я должен выступать, закрыт на ремонт... Понимаю, многим очень тяжело. Но и они хотя бы ясно видят, какая жизнь есть, не какая будет теоретически, как было при коммунистах: мол, все пойдут и что-то получат или огромный фургон будет разъезжать и каждому раздавать булки и колбасу...
- И водку!
- И водку. Как же я мог забыть водку? По бутылке, по колбасе, а кто любит - горчицу. Все это напоминает мне американцев - я же видел войну, - когда наши города освобождались после оккупации, американцы в толпу из своей большой машины швыряли шоколад, банки кофе... Мы бежали за этой машиной, хватали и все прятали. Такой коммунизм я уже пережил. Меня это не устраивает, невзирая на то, что это даром бросалось из машины, и я мог тут же съесть этот шоколад. Я хочу свободы. Я не могу научить этой свободе других. Я не могу внушить, что интеллигентные люди, которых не выбрали в депутаты, должны быть в Думе. Ну что ж, может быть, это и нужно было сделать, чтобы мы все сплотились и стали снова серьезными и не расслаблялись. Теперь мы снова будем собираться не как противники друг другу, а как раньше - при советской власти. Все были друзьями. Мы были сплочены. Мы не пропадали: и на просмотр американского фильма проникали с помощью дружбы, и на закрытый капустник... Вот я сидел в жюри "Триумфа" - боже мой! - все умнее меня, образованнее. Они знают технику художника. Я работал когда-то в порту. Я близок к людям, но далек от тех, кто сидит в жюри. Они даже знают слово "инсталляция".
- За что вы выпьете в новогоднюю ночь?
- Мой старый тост: "Я пью за то, чтобы жить долго и умереть молодым!"