Но сентябрьское зарево над Бадаевскими продовольственными складами означало, что судьба уготовила нам нечто пострашнее бомбежек и обстрелов. Началась голодная зима, которую пережили лишь семь из двадцати четырех мальчишек нашего класса.
Когда в многоэтажных домах перестали работать водопровод и канализация, жилища остались без тепла и света, многие комнаты и целые квартиры опустели, началось великое переселение. Мы тоже переехали с набережной Фонтанки к тетке на Петроградскую - с шестого этажа на второй, с окнами в мрачный двор-колодец (легче таскать воду и меньше шансов, что залетит снаряд).
Но время от времени приходилось добираться пешком на старую квартиру (прежде всего чтобы изрубить что -то из мебели на дрова). Трамваи не ходили. Так что фигура человека, бредущего с саночками, стала образом блокадного Ленинграда.
Однажды я возвращался на Петроградскую, переждав очередной артобстрел в подворотне неподалеку от Инженерного замка. Выйдя на безлюдное Марсово поле, почувствовал, что должен передохнуть. Присел на заснеженный холмик рядом с протоптанной людьми тропой. Стало как-то светло и легко на душе. Мелькнула мысль, что засыпаю и могу замерзнуть. Тело стало крениться набок, я уперся рукой в холмик, на котором сидел. И вдруг увидел под собой человеческую ногу. Разгреб снег и убедился, что сижу на трупе.
По телу словно пробежал электрический разряд. Собрав все силы, я поднялся, протер снегом лицо. И еле волоча ноги побрел к мосту через Неву. Так один из замерзших на улице ленинградцев спас мне жизнь. За что я навсегда перед ним в неоплатном долгу.