Герой фильма "Терминал" заперт в нью-йоркском аэропорту: пока он летел, в его советской республике Кракозии случилась гражданская война, и ему теперь нельзя ни вперед в Америку, ни назад в СССР.
Картину сделал Стивен Спилберг, ее героя Виктора Наворского играет Том Хэнкс, и американская критика уже объявила эту работу одной из лучших в его биографии. Это значит, созданный им образ отвечает тому взгляду на иностранца, который сложился в США. Герой мог быть и с Альфы Центавра. Важно, что он пришлый, материализовался из очередного неправильного режима, причем клеймить этот режим в задачу авторов не входит. Им интересен процесс выживания человека без языка, прав и денег в изолированном пространстве. У них эксперимент - подобный тому, что учудил один из наших телеканалов с участниками шоу "Голод". К тому же это комедия - должно быть смешно.
Но у нас свой взгляд на Европу. И для этого неамериканского взгляда то, что учудили Хэнкс и Спилберг, - это уже не очень смешной эксперимент над ними, их чувством юмора и способностью представлять себе мир. Для них любой неанглоязычный человек - Е.Т., инопланетянин. У Е.Т. другая логика, походка и цивилизация. Он симпатичный, благородный и работящий, но все равно сопит и мурлычет, он - чебурашка.
Обрюзгший, на вид плохо отмытый человек в топорном костюме и с мычанием вместо речи - странный объект для романтического интереса, который проявляет стюардесса с внешностью секс-бомбы.
Спилберг хочет показать "хорошего парня", но размытые тени из "Близких контактов третьей степени" ему более внятны, чем человек из "маленькой деревни в Кракозии". Поэтому образ выходца из похожей на Сербию Кракозии с советским паспортом и языком, напоминающим болгарский, никак не сложится в какое-нибудь единство. То он совсем валенок, то мастер золотые руки, способный из ничего построить на вокзале Бахчисарайский фонтан. Он падает со стульев, путает иммиграционные службы с такси, бродит по терминалу в халате и делает еще массу нелепостей, но быстро учится языку и даже ухитряется флиртовать по-английски. На нем затрапезный пиджак и нелепый тюрбан, но его деревенский отец умер с мечтой собрать автографы звезд американского джаза. Он начинает свою жизнь в аэропорту с выданных ему карточек на питание, которые он тут же нелепейшим образом теряет, а заканчивает покупкой элегантной черной пары системы "Хьюго Босс", всеобщей любовью и томными взглядами, которые на него бросает красавица стюардесса.
Эти взгляды топят картину. Потому что Виктора играет Том Хэнкс, а стюардессу Амелию - Кэтрин Зета-Джонс. Увы, Хэнкс не Джеймс Стюарт, герой комедий Фрэнка Капры, которым явно подражает Спилберг. Обрюзгший, на вид плохо отмытый человек в топорном костюме и с мычанием вместо речи - странный объект для романтического интереса, который проявляет стюардесса с внешностью секс-бомбы. Сцену в "ресторане" стащили с рекламы фильма Коэнов "Нестерпимая жестокость": Зета-Джонс также ослепительна, но не хватает Джорджа Клуни. Зритель вынужден преодолевать тот род условности, который простителен скорее для театра, где в труппе не нашлось Ромео моложе 50 лет и легче 80 килограммов.
С характером Амелии беда. Первостатейная красавица с несчастливой личной жизнью "привыкла, что пассажиры хватают за задницу", но не знает любви. Потом выяснится, что и не узнает, ибо в ней прорежутся черты нимфоманки - кидаться на все, что движется, а затем бросать, но с красивой грустью. А это уже не стыкуется с финалом, где Амелия обнимает своего более солидного любовника, а в глазах слезы. Мол, прошла мимо чего-то настоящего, но вынуждена вернуться к участи вечной наложницы - примерно как Одри Хепберн в "Римских каникулах" возвращалась в постылый дворец.
Еще одна тема картины - тема солидарности разноцветной человеческой субстанции, что варится в плавильном котле американской мечты. Спилберг старательно коллекционирует в пространстве аэровокзала людей разных оттенков кожи, они там работают полотерами, водителями, охранниками, официантами, грузчиками. В его взгляде на этих людей - типичная для преуспевающего демократа необременительная любовь к малым сим. К концу фильма малые сгрудятся в партию, где их новый кумир, человек из Кракозии, преподаст им урок рабочей солидарности. Как и хотел Спилберг, аэропорт предстанет микромоделью американского общества с его иерархией и тлеющими социальными конфликтами, которые неизменно заканчиваются коллективным пением America The Wonderful. Но более фальшивой микромодели я не припомню со времен "Свинарки и пастуха". Один из кадров даже напоминает советские плакаты: там размещены по одному представителю от вьетнамцев, афроамериканцев, китайцев, латиносов и еще каких-то не сразу опознаваемых наций, плавящихся в семье братских народов.
Эта система художественных задач увлекла авторов. По свидетельству очевидцев, Хэнкс фантазировал бурно и беспрерывно. Но нафантазировал человека, каких на земле нет. Он одновременно глуп и мудр, нелеп и живуч, дик и цивилизован. Он ближе спилбергову "Инопланетянину", чем сыгранному тем же Хэнксом капитану Миллеру из "Спасения рядового Райана". Ибо в отличие от кракозийца Миллер - американец.
Мир "Инопланетянина" фантастичен, и там не задают вопросов, почему у Е.Т. палец светится. Нельзя задавать вопросы и в "Терминале", их слишком много. Из таких вопросов можно сделать отдельный фильм, но без надежды получить хоть один ответ - ответов не знают сами авторы и любую нелепость оправдывают жанром.
Спилберг снял одну из немногих своих картин без спецэффектов, акул и звероящеров, духоподъемную и с похвально гуманными задачами. Но то, что ни близкие контакты с жизнью, ни жанр комедии - не его территория, видно с первого выхода героев в кадр. И хотя для правдоподобия на построенное в студии табло подавалась информация о реальных рейсах аэропорта Кеннеди, динозавры у Спилберга получались достовернее.
Мировая премьера "Терминала" - 1 сентября на открытии Венецианского кинофестиваля. Премьера в России - 17 сентября.