Поделиться
Он не просто полюбил в юности поэзию ХVIII века, он стал ее знатоком и спас от забвения стихи знаменитых в свое время одописцев Дмитрия Хвостова и Василия Петрова, подготовив их к печати. Похожая история произошла и с античными авторами: полюбив их, Амелин выучил греческий и латынь, переводил Катулла, а в свежем сентябрьском номере "Нового мира" читатель найдет его переводы гимнов Пиндара. И русская, и античная классика повлияли на его стихи, но, невзирая на расплавленную в них архаику, они напоены страстью и печалями человека начала ХХI века. Просто об этих страстях сказано с оглядкой на вечность и литературную традицию, получается же так, что захватывает дух:. "На части я враждебные расколот/ - нет выбора, где обе хороши:/ рассудка ли мертвящий душу холод, /рассудок ли, мертвящий жар души?"
Автор трех поэтических книг, последняя из которых вышла в конце прошлого года, лауреат премий "Антибукер" (1998) и Anthologia (2004), Максим возглавляет и издательство "Симпозиум", известное каждому интеллектуалу. О том, как он все это успевает, мы беседуем в уютном летнем кафе, под шум машин и журчание чужих разговоров.
- Расскажите немного о себе.
- Я родился в Курске 34 года назад, там же окончил коммерческий колледж, где изучал бухучет, экономику и прочие практические науки, пригодившиеся мне не раз. Потом поступал в МГУ, на классическую филологию, но тщетно. Пришлось отслужить два года в армии, от звонка до звонка. Не считаю их пропавшими даром, потому что после столь суровой школы человеческих отношений можно выжить в любых условиях и обстоятельствах. Хорошо, что я не пишу прозу, а то бы одним "армейским" писателем стало больше. Зато в части была отличная библиотека, и я многое там прочитал.
- И литература победила, вы поступили в Литинститут...
- Да, и, возможно, в лучший из периодов его существования, когда преподавание было освобождено от идеологии, с одной стороны, а с другой- хватало средств на приглашенных преподавателей из МГУ, ИМЛИ и МГИМО.
- В итоге вы и поэт, и коммерческий директор издательства "Симпозиум", выпускающего Умберто Эко, Набокова, Асара Эппеля, Сашу Соколова, который, кстати, вообще не появляется на людях.
- Книги Саши Соколова были изданы в России в начале 90-х, а потом почти 10 лет не переиздавались. Оказалось, по довольно простой причине: никто не мог его найти.
- Вы нашли?
- Нашел, конечно. Хотя и с большим трудом. Саша Соколов - настоящий отшельник, скитается по миру, живет то в Канаде, то в Израиле, то в Словении, то на Канарах, то на каком-то полуобитаемом острове возле Бразилии. Мы переписываемся по e-mail, иногда говорим по телефону и уже несколько лет не можем по каким-то невероятным стечениям обстоятельств встретиться. Он - один из самых умных и ироничных людей, с которым мне когда-либо приходилось разговаривать.
- Как вам удается совмещать издательскую деятельность с поэзией? Вы успеваете?
- Не успеваю. Но поэзия не требует столько времени, сколько проза. Стихотворение приходит или не приходит. Оно случается, его нельзя сесть и написать. Иначе выйдет поделка или подделка. Вся жизнь поэта - в ожидании таких мгновенных вспышек и внезапных озарений. Когда же стихотворение является, вдруг и помимо воли, его остается лишь записать и привести в порядок. Последнее может длиться не один год.
- Сейчас занятия поэзией можно принять за хобби?
- Поэт не профессия, но и не хобби. Поэт - миссия, поручение, которое должно быть выполнено, и ответственность за ниспосланный дар велика. Невзирая на представления обывателей о поэте и поэзии, истоки поэтического дела - в жреческом сословии. В Древней Индии поэты принадлежали к высшей касте брахманов, единственной, в которую можно было попасть не по праву рождения, а по праву таланта. То же было и в Древней Греции. Поэт Пиндар был наследственным жрецом храма Аполлона. В Европе писали стихи монахи и рыцари, по сути - странствующие монахи...
- Вы переводите и с латыни, и с греческого, что дают вам эти переложения с одного языка на другой?
- Стихи древних поэтов - протоформы всей новоевропейской поэзии, и меня занимало их подлинное устройство. Так современному архитектору необходимо знание античной архитектуры. Читая и разбирая античную поэзию, понимаешь, по каким законам стихотворение строится, как оно живет, чем движется...
- С античностью все понятно, но русская поэзия XVIII века? Тяжеловесная, архаичная, даже филологу трудно сквозь нее продраться, чем же она так мила вам?
- Наша поэзия XVIII века - русская античность. Однако для ее восприятия нужны одновременно и духовные, и интеллектуальные усилия. А это для современного читателя уже слишком. К сожалению, до сих пор наши филологи просто не объяснили, что с такими стихами делать, хотя и Василий Петров, и Державин, и Херасков устарели не больше, чем Спенсер, Шекспир или Филипп Сидни для англичан.
- Да ведь темы, которые их волновали, от нас страшно далеки. Ода на рождение, на восшествие - спустя 200 лет все это уже, как теперь говорят, не цепляет.
- Все эти события универсальны. Каждую минуту кто-то рождается, свадьбуется, приходит к власти или умирает. Хотя вместе с дворянской культурой ушли и многие реалии. Но интересно, что в зрелых культурах поэтическая архаика воспринимается совершенно нормально, например, стихи Мильтона или Джона Донна, их книги в Англии издавались всегда, без перерывов. Наш же Василий Петров не выходил с 1811 года ни разу.
- А чем вы порадуете своих поклонников в ближайшем будущем?
- Скоро в "Новом мире" выйдет вторая часть моей поэмы-фэнтези о Брюсе. Его прототип - граф Яков Виллимович, сподвижник Петра, организатор русской артиллерии, математик, естествоиспытатель, ставший некогда героем народных легенд о том, как он создал искусственную девушку, как на небо летал смотреть, есть ли Бог, и так далее. Это единственный в России городской фольклорный герой, не деревенский. В Германии был Фауст, в Польше - пан Твардовский, у европейских евреев - Моше Маймонид, создавший Голема, а у нас - Брюс, и все они между собой очень похожи. Первая часть поэмы была сюжетная, вторая - книга пророчеств и изречений Брюса, нечто вроде Нострадамуса. А в третьей части Брюс будет перемещаться в разные времена и страны на своем "аероветролете".
- В Москву начала XX века заедет?
- Да он уже здесь. Правда, не совсем в Москве... Со мной недавно произошла мистическая история. Был я на даче, под Курском. Уезжая, пропустил один автобус, сел в следующий. Передо мной сидит дедушка, с лицом как у Одена - географическая карта или печеное яблоко. Подъезжаем к городу, из автобуса выходят какие-то люди, а дедушка мне и говорит: "Это они от Брюса едут. Он людей лечит. И лекарство у него Брюсово, а учился он за границей". Я потерял дар речи. Потом опомнился, говорю: "Это что, его фамилия?" "Нет, это он себя так называет, а почему - не знаю". И я подумал, что в наше непростое время, наверное, это самое лучшее занятие. В одни времена - артиллерию налаживать, а в другие - просто лечить людей. И то, что сейчас Брюс - деревенский лекарь, правильно.