Поделиться
- В июне у вас прошла мировая премьера спектакля "Мусагет" в честь столетия Джорджа Баланчина. Нью-Йорк-Сити-балет нарушил свои традиции, пригласив русского балетмейстера?
- Да, этa компания не признает чужую хореографию. Но ее руководитель Питер Мартинс решил, что я помогу создать некий эстетический мост между двумя танцевальными культурами: российской и американской.
- Сюжет уже известен: мастер, умирая на сцене, заново проходит свой творческий путь, который с ним разделили три музы. В них угадываются три возлюбленные Баланчина - Вера Зорина, Танакиль Леклерк и Сюзанн Фарелл...
- Я хотел выразить восхищение личностью Баланчина. И обратил внимание на балет "Аполлон Мусагет", созданный еще в период его работы с Дягилевым. "Мусагет" в переводе с древнегреческого означает "предводитель муз", что хорошо определяет суть творческой деятельности Баланчина. Но это спектакль не автобиографический. Это моя фантазия на тему его творчества.
- Как получилось, что пригласили именно вас?
- У нас с Баланчиным много общего: родной город, классическая школа, консерватория. Мы оба создали первые для своего времени авторские труппы, только он в начале века, а я - в конце. Но главное, что нас объединяет, - это музыка. Для обоих постижение музыкального мира - первопричина для сочинения хореографии.
- Как вы придумываете балет?
- Мучительно. Есть художники моцартовского типа, которые легко сочиняют и только успевают записывать идеи, нисходящие на них свыше. А есть художники бетховенского типа, они мучаются над каждой нотой, движением, идеей. Этот процесс мучителен и физически, ведь все движения надо показывать. Для хореографа, особенно немолодого, это трудно.
- Баланчин создавал "Аполлона" на музыку Стравинского. Вы тоже?
- У меня звучит Бах, грузинские песнопения и как апофеоз - финал Четвертой симфонии Чайковского. Музыка Баха - необыкновенной силы эмоции, закованные в четкую структуру. И мне кажется, это очень точное определение стиля Баланчина. Его эмоция всегда закована в точную форму классического танца.
- "Мусагет" в Петербурге отличается от американского?
- Как Чехов в Америке отличается от Чехова в России. Мне хотелось сделать спектакль, который был бы интересен обеим труппам: Сити-балету и моей. С одной стороны, в нем эстетика Баланчина с его танцевальным прочтением музыки, глубоким проникновением в музыкальную структуру. С другой - эстетика моего театра: раскрытие внутреннего эмоционального мира героя через хореографию.
- Ваш театр до сих пор не имеет собственного зала.
- Все, что у нас есть, - здание бывшего кинотеатра, наша репетиционная база. Без нее театр бы умер, устав скитаться по спортзалам. В конце 80-х Валентина Ивановна Матвиенко оказалась настоящей покровительницей муз: крышу над головой тогда приобрели мы, а заодно и единственная в России джазовая филармония.
- Идет слух о том, что Комитет по культуре вас обижает. Это правда?
- Лично меня никто не обижает. Мне комфортно живется в нашем городе и я могу свободно творить. Речь о том, что сегодня нам негде в Петербурге показывать свои спектакли. Мы можем выступать только на оборудованных современными технологиями сценах. Таких площадок в городе пять. Но это репертуарные театры и они все заняты.
- Поэтому вы почти не бываете в Петербурге?
- Я мечтаю показывать свои спектакли в Петербурге, в Москве и вообще в России. Но новые руководители городской культуры считают, что это моя политика - гастролировать по миру, а не дома. У меня такое ощущение, что наше существование в Петербурге этих людей вообще не занимает.
- Теперь часто говорят об утере традиций русского балета, о его кризисе. Вы с этим согласны?
- К сожалению, ощущение кризиса усугубляется. Но я бы не утверждал, что балетный кризис - явление российское. Уровень подготовки артистов не соответствует требованиям времени. Нет и хореографов с новыми идеями. Поэтому зрительский интерес к балету катастрофически падает. У нас в стране более 40 балетных трупп, но уровень мастерства и профессионализма в них резко упал. Четыре вуза штампуют национальных хореографов - два в Питере, два в Москве. Вы хоть одно имя мне можете назвать? И пора уже спросить: ребята, где результат? Ведь на их обучение были затрачены миллионы. Вот в спорте не добрали золотых медалей - уже ЧП!
- Школа Вагановой тоже перестала выпускать "штучный товар" и перешла на серийное производство?
- Ни в коем случае! Это единственная школа, которая делает все, чтобы восполнить потребность Мариинского театра в артистах. Хотя звезд уровня Барышникова или Макаровой не появлялось давно.
- Вы знаете, что Юрий Григорович согласился преподавать в Вагановской академии?
- Я ужасно рад этому.
- Вы ведь его считаете своим учителем?
- Его "Легенда любви" была для меня учебником. И то, что он согласился преподавать в Петербурге, очень важно. Вокруг него обязательно образуется круг молодых хореографов, которые, познав его огромный опыт и интеллект, сами смогут раскрыться и создать что-то новое.
- Отношение к балетному искусству как к национальному достоянию иссякло?
- Увы. И это еще одна причина кризиса. Без внимания властей балетное искусство не может развиваться. Ведь балет до сих пор остается визитной карточкой российской культуры. Здесь мы пока конкурентоспособны.
- В Петербурге присматриваются к Форсайту. И многих беспокоит, что классику все чаще подменяет нечто, похожее на ритмическую гимнастику.
- Форсайт в Мариинском или Ноймайер в Большом, я думаю, послужат только творческому обогащению наших артистов. Беда не в западном влиянии, а в отсутствии новых национальных звезд.
- Вот уже несколько лет вы хотите создать собственный Дворец танца и там растить этих самых звезд.
Я не могу сочинять свои балеты с чужими артистами. Мне нужен мой мир, мой круг.
- Я хочу создать профессиональные условия для преодоления кризиса. Это будет учебно-театральный комплекс, не имеющий аналогов в мире. В такой лаборатории можно развивать современные технологии нашего искусства, так же, как это делается в спорте. Хочу растить не просто звезд, но людей с особой культурной ментальностью, сильной личностной основой. Чтобы артисты будущего времени, как это было раньше в России, снова стали носителями культуры, отличались высочайшей духовной энергией, обогащающей и притягивающей.
- На первый взгляд - утопия. Ведь тот участок города, который вам приглянулся, занимает Институт прикладной химии. То есть речь идет ни много ни мало о переносе стратегического учреждения из исторической части города.
- Я хореограф, и в мою компетенцию решение этих вопросов не входит. Но я поддерживаю идею городского правительства, которое хочет преобразовать непрезентабельного вида территорию за Тучковым мостом. А кусок безымянной набережной Малой Невы назвать "Набережной Европы". Дворец танца будет лишь частью проекта.
- Вы не назвали еще одну причину наших кризисов: бедность. Ваши артисты получают муниципальные зарплаты?
- Мы бюджетники, как и многие. Даже мой официальный оклад в несколько раз меньше, чем у артиста Мариинского театра.
- Гергиев добился для них президентского гранта, а вы, наверное, не смогли. А как вы оцениваете нашу систему грантов?
- Считаю, что она выстроена неправильно. Нарушен принцип индивидуального подхода. В некоторых коллективах грантами наделены даже артисты вспомогательного состава. А ведущие солисты других театров лишены поддержки и опеки государства.
- Вас часто приглашают ставить за рубежом...
- Но принимаю это приглашения редко. Я не могу сочинять свои балеты с чужими артистами. Мне нужен мой мир, мой круг. Сочинение нового балета требует не меньше года, а я не могу надолго покинуть свой театр, это моя жизнь.
- В России достойно отметили столетие Баланчина?
- Не так, как в Нью-Йорке, где поставили всего Баланчина. Но и Мариинский и Большой откликнулись хорошо. Меня больше волнует другое. Отметив юбилей человека, прожившего счастливую творческую жизнь в Америке, мы не обратили внимания, что нашему соотечественнику, не менее гениальному хореографу Леониду Якобсону, также исполнилось в этом году сто лет. И он родился в Петербурге, в том же году и в том же месяце, что и Баланчин. В нашем городе он создал свои шедевры и прожил яркую, но несчастную жизнь. Юбилей Якобсона прошел почти незаметно. А беспамятство - катастрофа, его надо бояться. Почему Россия при всех невзгодах остается загадкой и предметом восхищения? Потому что есть великая культура и неиссякаемый творческий потенциал. Если мы потеряем духовную связь с нашим культурным прошлым, эта дикая информация, которая лавиной накатывается на людей, нас уничтожит.
- И что же противопоставить этой лавине?
- Многие пока не воспринимают пространство, в котором мы оказались, как свою Родину. Поэтому на государственном уровне нужны пропаганда и агитация. Надо снова внушать и старым, и молодым, что мы - Россия, мы - народ. Но начинать не с идеологии, а с любви. К ближнему, к детям, к старикам. К своему дому, подъезду, лестнице. Любовь надо прививать на уровне простых человеческих инстинктов.