Российская газета | Юрий Михайлович, совсем скоро состоится премьера фильма Константина Олегова, снятого по вашей по повести «Парижская любовь Кости Гуманкова». Видели ли вы фильм? И как вы вообще оцениваете опыт экранизации ваших произведений?
Юрий Поляков | Фильм не видел, поэтому не знаю, насколько удачным он получился. Еще в 80-е годы, когда экранизировались мои первые повести «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа», я распрощался с иллюзией, что автор литературной основы может как-то может повлиять на качество фильма. Кино – это такая сфера, где все зависит от режиссера. Создатель произведения даже будучи автором сценария, ничего не может сделать. Я поначалу вмешивался, хватал за руку – бесполезно. Акунин вообще пытался руководить на съемочной площадке – результат вы видели. Так что к экранизации своих произведений я отношусь фатально: кинематография – это особый мир со своими законами, и если режиссер чего-то не понимает, вряд ли ему это объяснишь. Однако эта моя позиция не означает, что я не надеюсь на хороший результат.
РГ | Как сказал один критик, когда из фильма изымается голос автора, остается голая фабула, которая не может передать всей прелести первоисточника.
Поляков | Да, нам, авторам, остается только надеяться на интуицию и мастерство режиссера, на то, что он передаст интонацию произведения. Это высший пилотаж, который (особенно при нынешней «торопливой» работой над фильмами) зачастую оказывается недостижим: денег немного, дублей – минимальное количество, репетиций почти нет. Игра идет, можно сказать, с листа, поскольку актеры одновременно заняты в антрепризах, снимаются в каких-то криминальных сериалах. Вот смотришь сегодня советское кино – там может что-то раздражать по идеологической части, но высокое качество актерской и режиссерской работы трудно поставить под сомнение: в фильмах тщательно продумана и выстроена каждая мизансцена. Если у режиссера что-то не получалось, ему в помощь могли дать мастера. Так, кстати, произошло и с «ЧП районного масштаба»: у режиссера Сергея Снежкина это был второй полнометражный фильм – и он «утонул» в материале. Тем более, что Снежкин не знал комсомольского мира: женат был на мексиканке, и его в комсомол попросту не приняли. Тогда руководитель объединения «Ладога» Виктор Трегубович сам сел и за месяц смонтировал фильм. В результате вышла кинокартина, к которой можно относиться по-разному, но которую, тем не менее, смотрела и обсуждала вся страна.
РГ | Сейчас очень много новых авторов, и из-под их пера выходит множество произведений – все невозможно ни купить, ни прочесть. У читателя возникает проблема выбора: как отделить зерна от плевел? Наверное, можно было бы ориентироваться на критику, но, как вы однажды заметили, сегодня - эпоха литературных репутаций, а значит, и к критикам уже особого доверия нет…
Поляков | Сегодня действительно много книжной продукции, которая к художественной литературе не имеет никакого отношения. Иногда эта продукция пишется целыми бригадами и без какой бы то ни было редактуры: герой в начале книги называется так, в конце – эдак. Раньше ориентироваться в книжном многообразии помогала критика, но сейчас она политизирована и разобщена по принципу группировок. Очень мало критиков, которые действительно дают объективную картину литературного процесса.
К сожалению, от пропаганды серьезной литературы полностью устранилось телевидение. Сейчас там засилье либерально-экспериментаторского крыла, в результате чего зритель никаких других писателей не видит – это я тоже отношу к издержкам «командного» подхода. Сам столкнулся с этим, когда пришел на должность редактора «Литературной газеты»: обнаружил, что с 91-го года – из чьих-то политических соображений – имя Валентина Распутина в издании не упоминалось ни разу. Это чисто большевистский подход: кто не с нами – тот против нас.
Как я решаю проблему выбора? Слежу за публикациями, советуюсь с людьми, которым доверяю. Поделюсь одним своим наблюдением: одна книга у писателя – особенно первая – может быть неудачной, но если у него неудачна и вторая книга, то за этим писателем можно больше не следить.
РГ | Насколько репрезентативно, по вашему мнению, был представлен писательский «пул» на книжной выставке в Парижском салоне?
Поляков | Это безобразие, когда в год 60-летия Победы в Великой Отечественной войне, в делегации нет ни одного писателя-фронтовика. Там также не было писателей из регионов, писателей, пишущих на языках народов. Фактически на выставке было представлено все то же узкое направление отечественной литературы – либерально-экспериментальное. Причем есть у писателей этого направления одна особенность: как только они попадают за рубеж (за государственные, прошу заметить, деньги) и дорываются до микрофона, то начинают со страшной силой поносить Отечество: не такая у нас страна в принципе, не такая она и в частности, не такой народ и не такой климат… Даже здравомыслящие иностранцы, посещающие эти выставки, начинают задаваться вопросом, в чем же тут дело?..
Я убежден: когда люди начинают смотреть на историю с «широко закрытыми» глазами, то ничего хорошего из этого не выйдет. И ничего хорошего не выйдет, когда патриотизм объявляют маргинальным явлением.
РГ | Когда человек что-то делает, он оценивает результат своего труда. Можете сказать, какое из своих произведений вы считаете наименее удавшимся?
Поляков | Объективную художественную ценность произведения показывает только читательский интерес во времени: переживает та или иная книга смену культурных эпох или нет. К примеру, только часть литературы революционного периода продолжает нас волновать и поныне. То же самое можно сказать о литературе советской. Что касается моих произведений советского периода, то издаются «Апофегей», «Сто дней до приказа». «ЧП районного масштаба» тоже издается, но больше, по-моему, как некое историческое свидетельство ушедшей эпохи – художественно она, можно сказать, оказалась не на уровне. Из вещей написанных после 90-х, чересчур политизированным оказался «Демгородок»: сейчас произведение воспринимается как факт литературно-политической борьбы. А «Козленок в молоке» с 1995 года выдержал более 25-ти изданий. Однако в любом случае понять, что получилось, а что нет, можно будет лет через 30-40. Если по прошествии такого времени, книгу будет интересно читать – и не как факт истории, а именно как художественное произведение – значит, не зря она была написана. А если уже через 40-50 лет люди будут продолжать читать несколько произведений писателя, то можно с уверенностью сказать, что он – классик. Впрочем, очень многое зависит от того, куда пойдет духовное развитие общества – это тоже определяет востребованность той или иной литературы.