Российская газета: Долго вы планируете жить в Америке?
Ник Перумов: В Америке я работаю по контракту, а контракты имеют свойство кончаться. Научного сотрудника в возрасте уже не возьмут на работу - ему нужно платить много денег согласно американским понятиям. Вряд ли получится остаться, через год-два спокойно вернусь.
РГ: Здесь вас многие называют основателем российского фэнтези. Насколько справедливо?
Перумов: Это накладывает высокую ответственность. На самом деле мы начинали вместе с Машей Семеновой, только она начала славянское ответвление в фэнтези, а я начал фэнтези вообще. А если быть точным, то самый первой опубликовалась Лена Хаецкая под псевдонимом Мэделайн Симонс. Но это был псевдоним, и она издавалась в сериях зарубежной фэнтези. Слава Логинов писал "Страж перевала" еще в 70-х, но тогда это считалось отклонением от главного курса русской фантастики, которая должна была быть научной. Эту позицию отстаивал Борис Стругацкий. Я оказался первым опубликованным русским автором, который писал фэнтези так, как это понимается на Западе.
РГ: Имеет ли смысл говорить об истоках фэнтези в русской литературе?
Перумов: Естественно, это не то, что кто-то взял и перенес чужеродное растение на нашу почву, как картошку. Мало кто помнит, что в свое время этот любимый овощ внедряли силой. Так и с фэнтези. Мы делали вид, что ни Пушкин, ни Некрасов подобного не писали. "Руслан и Людмила" - это великая поэма великого поэта. "Баба-Яга" Некрасова тоже чистой воды ироническая сказка. Эта литературная традиция, которая принимала поэтические и прозаические формы, но использовала фантастический прием для решения конкретных авторских задач. Нам все сильно изгадил "неистовый Виссарион", который выдвинул идею об общественном служении литературы, подразумевая борьбу с правительством и низвержение существующего строя. Очень долго фантастика была политикой, остальное отходило на второй план. Главное - побольнее стегнуть "мундиры голубые" или "проклятых коммуняк". Надо ли говорить, что оба подхода одинаково ущербны?
РГ: Как у вас поднялась рука на Толкиена?
Перумов: Чем больше я думаю об этом, тем больше понимаю, что книга тогда становится великой, когда не боится спора с собой. Ее не убудет от того, что кто-то с ней не согласился. Читатель, который пытается спорить, приходит к выводам, которые намного ценнее, чем внушенные извне. Я не видел в этом ни кощунства, ни попытки самопиара. Это был искренний спор с любимой книгой. И время нас рассудило, поскольку "Кольцо тьмы" и "Властелин колец" прекрасно сосуществуют.
РГ: Наверняка у писателей в жанре фэнтези есть своя профессиональная этика. Насколько этично писателю брать мир, созданный другим писателем, и переделывать его?
Перумов: Этика нашего цеха скорее более корпоративная. Например, не принято публично критиковать книгу собрата по перу. Что касается вашего вопроса, то здесь большинство разделяет мою позицию: творчество свободно, и мир не может быть чьей-то собственностью. Можно сочинить кучу копирайтов, ограничить законом каждое имя и географическое название, но это юриспруденция, не этика. Сейчас, если кто-то возьмет мир, созданный другим, я думаю, это будет делом договоренности между двумя людьми. Кто-то, наверное, не разрешит. Про себя могу сказать, что я разрешаю. Любой человек может взять книгу и написать продолжение. А если он это издал и это оказалось интересным, то честь ему и хвала: он смог собрать на чужом поле, как и на своем.
РГ: Вы ведь писали продолжение "Трудно быть богом"?
Перумов: Я писал его для проекта "Время учеников", но повесть не была опубликована. Вот тут я считаю неэтичным публиковать эту повесть без согласия Бориса Стругацкого. В то же время получать это согласие для себя не считаю приоритетом. Я написал, потому что меня попросили, но проект обошелся без меня. Сейчас она преспокойно лежит в ящике, и пусть лежит дальше.
РГ: На ваш взгляд, какова тенденция развития фэнтези в России?
Перумов: Развивается очень хорошо по всем направлениям. За исключением классического фэнтези - с эльфами, гномами, гоблинами, тем, что составляет основной корпус текстов на Западе. У нас это маргинальный слой, но не по качеству, а по количеству. Люди экспериментируют, ищут сочетание несочетаемого. Есть книги той же Лены Хаецкой, есть историческое фэнтези Веры Камши. Жанровое разнообразие у нас куда больше, чем на Западе. Мы ищем то, что станет литературным хребтом жанра, ищем форму разговора с читателем.
РГ: Фэнтези видится многим либо литературой специфичной, для понимающих, либо ширпотребной. В 70-80-е годы. фантастика находила более широкий отклик...
Перумов: Литература не может рассматриваться вне контекста времени. Стругацкие были не только фантастами, но и глашатаями русского сопротивления. В каждой их книге видели тройное дно, как сказал мне сам Борис Натанович. "Трудно быть богом" - это книга о диссидентах, людях, которые сидели на ленинградских кухнях. Не будем забывать, что в 70-80-е годы в массовую фантастику пробивались единицы, которых мы можем пересчитать по пальцам. Булычев, Стругацкие, кто еще? Сергей Павлов, начинал Головачев. Каждое произведение становилось событием, именно потому, что их было мало. Сейчас массовый рынок, издается все, но идет естественный отбор. Из-за этого многие огульно вешают на фэнтези ярлык попсы. Но обратимся к "Трудно быть богом". Динамичный сюжет, легкий язык, в центре повествования - яркая романтическая фигура главного героя, "рыцаря без страха и упрека".
Мы имеем легкий намек на любовный треугольник. Соблюдены все каноны жанра массовой литературы. Все что отличает - это талант авторов, умение Стругацких говорить понятно о сложном. Сам жанр не может быть ни плох, ни хорош - все решает отпущенная авторам мера таланта. Поэтому, когда говорят, что это литература для подростков, стоит вспомнить, что Владимир Лакшин и другие "новомирские" критики то же самое говорили о книгах Стругацких, а потом в конце 80-х в "Новом мире" появились три-четыре резкие обличительные статьи, где те же Стругацкие развенчивались. Время все расставит на свои места. Недооцененные авторы будут ждать, когда их признают. Либо не признают - литературный мир тоже жесток.
РГ: Вы говорили, что при написании книги используете некие сверхидеи. Что это такое?
Перумов: Я не считаю, что это может быть выражено двумя-тремя хлесткими афористичными фразами. Если вы можете так выразить идею вашего романа, то зачем вы его пишете? Объем нагоняете?
РГ: Нет, художественную форму.
Перумов: Если свести содержание "Гамлета" или любой шекспировской пьесы к высказыванию типа "чума на оба ваших дома" или "пусть Гамлета несут четыре капитана", вы неизбежно придете к вопросу: а зачем эта удлиненная форма? Говоря о сверхидеях, я имею в виду совокупность чувств, мыслей, которая возникает у читателя. У всех она разная.