Такую перестановку сделал, уходя в отпуск, Владимир Устинов. И означает она, кто бы что ни говорил, только ротацию, а не оргвыводы или тем более разнос. Следственную бригаду действительно усилили, но за просчеты никого не наказали. Все перестановки оказались практически равнозначными, без понижения и повышения. Константин Криворотов стал руководить расследованием загадочного дела о международном терроризме на Северном Кавказе. Бывший начальник Главного управления Генпрокуратуры на Северном Кавказе Николай Хазиков стал прокурором Калмыкии. На его место пришел Валерий Максименко, а бывший прокурор Чечни Владимир Кравченко пошел к нему замом. Главным законником Чечни стал бывший зампрокурора Московской области Валерий Кузнецов.
Интрига сохранилась только вокруг персоны Николая Шепеля. Перетасовали всех кроме него, хотя именно его личность вызывала стойкую антипатию потерпевших в бесланской трагедии.
За последние несколько дней Николай Шепель сделал несколько заявлений, которые вызвали неоднозначную реакцию.
Он, например, весьма оригинально объяснил, почему за целый год не была назначена пожарно-техническая экспертиза. Якобы не было каких-то материалов.
Нехватка каких именно материалов затормозила, прокуроров Шепель не уточнил, но сама фраза подразумевала, что кто-то должен ответить за то, что материалов не нашлось по самому резонансному делу года. Тем более что экспертиза не только не была проведена, но материалов за целый год не хватило даже для ее назначения.
Так же неоднозначно были восприняты слова Шепеля о сроках допроса нынешнего главы республики Таймураза Мамсурова. Шепель сказал, что решение о вызове Мамсурова на допрос было принято после того, как глава Северной Осетии дал интервью одной из газет. Но за прошедший год в прессе был опубликован добрый десяток интервью Таймураза Мамсурова. Почему одно из этих интервью стало поводом для допроса, Шепель не объяснил.
Потерпевших обидели слова Шепеля о том, что свидетели теракта либо лгут в своих показаниях, либо не говорят следствию ничего нового, а лишь повторяют ранее сказанное.
Как считают жертвы теракта, следственная бригада составила для себя удобный сценарий действий, мол, группа террористов неожиданно захватила школу. На третий день всех, кроме одного Кулаева, убили. Вот он один и виноват. Глубже копать не надо. Все, что не укладывается в эту схему, отметалось на корню - таково мнение многих потерпевших.
Когда первый свидетель дал официальные показания о том, что террористы не все оружие привезли с собой, а часть хранили под сценой в актовом зале, представители следствия заявили, что это не подтверждает единственный выживший террорист Кулаев. Тот утверждает, что полы ломали, мол, чтобы обезопасить себя от подкопа чекистов, а единственному свидетелю всего одиннадцать лет и он фантазирует. В этой ситуации назначить бы экспертизу масляных пятен и краски от ящиков с боеприпасами. Мальчик дал показания в январе, а в феврале актовый зал школы сгорел по неизвестной причине. И теперь проверить слова свидетеля невозможно.
Пострадавшие не знают, были ли проведены судебно-медицинские и трассологические экспертизы. А таковых экспертиз потребовалось бы сотни. Без них же невозможно установить, от чего погиб каждый конкретный человек, чья пуля - террористов, спецназовцев или ополченцев - попала в каждого конкретного человека. Было ли возгорание тел, о котором говорит большинство пострадавших, следствием взрывной волны самодельных бомб террористов? И для этого необходимы специальные экспертизы.
Фактически за весь год следствие отчиталось только по одной экспертизе - по огнеметам "Шмель". Действительно чрезвычайно важная экспертиза, которая должна была ответить на вопрос о том, могла ли загореться школа от применения этого вида вооружения представителями федеральных войск во время штурма. "РГ" примерно месяц назад уже писала об этом. И казалось бы, после итогов экспертизы была поставлена жирная точка в этом вопросе. Шепель, напомню, тогда демонстрировал кадры следственного эксперимента. По деревянному зданию был произведен выстрел из огнемета "Шмель", и оно не загорелось.
Не подвергая сомнению выводы экспертизы, мы хотим все-таки привести и другое мнение. Нашему специальному корреспонденту удалось узнать, что от применения огнеметов "Шмель" возгорание все же возможно. Как мы выяснили, изначально разработчиками огнеметов были тульские оружейники. Потом техническую документацию передали на Краснозаводский химический завод, и огнеметы стали выпускать там.
Наш корреспондент узнал мнение одного их главных специалистов по "Шмелям". Он согласился с тем, что для возгорания сухой доски необходимо воздействие высокой температуры в течение трех - пяти секунд. Этого воздействия при выстреле "Шмеля" нет. Термобарический взрыв от огнемета действительно не может зажечь деревянное здание, но только, если так можно сказать, идеальное здание, например, специально построенное для экспертизы. Школа же таковым идеальным зданием не являлась. При жуткой жаре, которая стояла в дни теракта, страшнее пороха могли стать ватки, щепочки, соломинки под перекрытием ветхого спортзала. Для их возгорания, по мнению нашего собеседника, вполне достаточно термобарического воздействия в десятые доли секунды.
Пока прокуратура считает вымыслом показания свидетелей о том, что боевиков было больше, что оружие принесли заранее, что террористы не были наркоманами.
| очевидцы |
В распоряжении редакции оказались показания некоторых потерпевших. Наш источник в парламентской комиссии предоставил нам возможность прочитать эти показания (Воспроизводим их после расшифровки с диктофона).
Стенограмма от 15 января 2005 года.
Т. Березова: У меня двое детей, 7-й и 9-й класс. Я шла через школу к своей знакомой, там проходной двор, все ходят.
Вопрос: Когда?
Т. Березова: Это летом было, в августе, наверное, в шестом часу вечера, и там были незнакомые люди в камуфляжной форме.
Вопрос: Сколько?
Т. Березова: Троих я точно запомнила.
Вопрос: Что они делали?
Т. Березова: Сидели на бревне. Двое спинами сидели, я видела, что один был с бородой. Этот точно. Который подальше от меня сидел, я его не видела, а третий мне перешел дорогу. У него были ключи. Он открывал или закрывал школу, я не могу сказать, но он вставлял ключи в замочную скважину и поворачивал. Это я слышала и видела.
Вопрос: Открывал дверь куда, в подвал, на первый этаж?
Т. Березова: Нет, центральный вход, у него были ключи. У него бороды не было, немного обросший, темный. Я родилась и выросла в Беслане, город очень маленький, я всех знаю, тем более мои дети туда ходят. Но я не придала значения этому. Было мирное время.
Показания Кости Н. 1988 года рождения.
К.: Я был заложником в школе, помню четко все, могу рассказать.
Вопрос: Утром ты встал и пошел в школу. В каком классе учишься?
К.: В девятом.
(Мальчик рассказал сначала о том, как террористы минировали спортзал, а потом о самих боевиках).
К.: У одного шрам во все горло. Резали и недорезали. И вот от уха до уха у него по горлу шрам. Он низкого роста.
Вопрос: Они в масках все были?
К: Нет, не все - молодые. Они маску наполовину снимали, видно, что молодые. Один без маски вообще сидел. Кто постарше, они без масок были. Один здоровый был, два метра рост, обросший весь, длинные волосы и черная борода и писклявый голос. Одежда черная с арабской какой-то символикой.
Опрос того самого 11-летнего единственного свидетеля, который рассказал, что террористы заставили его доставать оружие из-под сцены актового зала.
Вопрос: Что хочешь рассказать?
Сармат: Как доставал оружие.
Вопрос: Давай рассказывай, что ты знаешь.
Сармат: Нас позвал бандит со шрамом вот здесь. Потом нас завели в актовый зал. Он от штанги грифом поломал доски и сказал нам: залезайте и доставайте, что там.
Вопрос: Что это было? В зале спортивном?
Сармат: Нет, в актовом. И он сказал доставать, только не смотреть, что там. И мы достали, он посмотрел и говорит: Идите в класс, отнесите на первый этаж... Они себе эти карманчики наполняли, а ящики кидали на улицу.
Вопрос: Что было в ящиках?
Сармат: Гранаты, мина такая круглая. Там цифры были. Наверное, три были или пять.
Вопрос: И сколько в каждом ящике было мин?
Сармат: Там один ящик был с минами.
Вопрос: А мин там сколько было?
Сармат: Три.
Вопрос: Значит, три мины было по-твоему?
Сармат: А в других были гранаты.
Вопрос: А ты у следователя был в прокуратуре?
Сармат: Да. Я столько говорил, что рот устал.
Показания В.Тумаева
В.Тумаев: Я числа тридцатого августа видел на крыльце главного входа сидящих - человек шесть.
Вопрос: Где и когда это было?
В.Тумаев: Это было вечером в восемь часов.
Вопрос: С кем ты шел?
В.Тумаев: С соседом. Вот мы видели, как сидели шесть человек на военных ящиках.
Вопрос: Ящики какие, сколько метров?
В.Тумаев: Ящики на верхней площадке, где главный вход. Там один ящик был не меньше метра. Остальные ящики были короткие, все короткие.
Вопрос: Сколько их таких ящиков?
В.Тумаев: Их было пять-шесть ящиков. Мой сосед их спросил: война началась? Да, говорят, война началась. Что вы за ящики держите? В ответ они засмеялись. Но ящики были военные. Я сам во внутренних войсках служил, знаю.
Опрос Л.Мамитовой, медсестры, единственной заложницы, кроме директрисы школы, которая могла перемещаться свободно по школе практически без ограничений.
Л.Мамитова: Мне показали двух раненых боевиков. Тут же из вещмешков кто-то достал бинты, кто-то достал лекарства. Мне говорят: обезболивающее и кровоостанавливающее. Я про себя еще думаю: что они имеют в виду под кровоостанавливающим? Смотрю - викасол, танзилак и промедол две ампулы и одна ампула марадола. У одного рука была прострелена.
Вопрос: При захвате?
Л.Мамитова: При захвате были двое ранены. Один в руку был прострелен. Мне потом прокуратура сказала, что это и есть Ходов. Он говорит, что у нас требование вывести из Чечни войска. Больше, говорит у нас никаких требований нет. Если сегодня же по телевизору передают, что выводят войска, я говорит открываю дверь, и вы уходите. Потом другого стала перевязывать, который был ранен в живот. Там огнестрельное ранение, пуля вошла в живот.
Что же, говорю, вы захватили детей, там очень много маленьких детей. У вас же какие-то требования есть, дайте я вынесу ваши требования. Я никуда не уйду и обратно зайду. Они сказали: это не я решаю, это полковник решает. Я говорю: отведи меня к полковнику, я с ним поговорю. Они спрашивают: ты с кем? Я говорю: я с сыном. Привела сына, он весь дрожал, дуло, они окна выбили.
Они говорят: возьми куртку, накрой сына. Я взяла куртку накрыла сына. Боевики туда-сюда ходят, на моего сына смотрят и говорят: из него хороший ваххабит будет.
Меня повели к библиотеке. В библиотеке, когда я зашла, там был, как погром. Все книги на полу, все разбросано. Полковник меня посадил за стол. Он был лысоватый в тюбетейке, борода. Он встал, вот так посадил меня за стол, достал листок. И сверху на нем уже были написаны номера телефонов. - Ты хотела передать записку? - Да, я вынесу. Я никуда не уйду. -Твоего сына мы забираем.
Стал по карманам лазить, то одно что-то, то другое достанет. В один момент он достал, это была схема школы. Она была своебразно так расчерчена.
Вопрос: Она аккуратно была расчерчена?
Л.Мамитова: Да, на листе аккуратно сделана, расчерчены классы. Я обратила внимание, я наблюдала, что он хочет достать из кармана, хотела понять. А он, оказывается, надписи искал. У него, видимо, написаны были уже их требования. Он достал один листок и начал оттуда диктовать. Первое, что я заметила: не прошу, а требую. Требую привести на переговоры президента Осетии Дзасохова, президента Ингушетии Зязикова, потом Рошаля.
Потом мне диктует, за каждого убитого убиваем пятьдесят детей, за каждого раненого - двадцать детей. При штурме или выключении света, насколько я помню, взрываем школу. И все.
Потом уже второго утром, один крутит приемник и там в новостях: не можем связаться. Я вскочила и говорю: мне срочно нужен полковник. Меня повели на второй этаж, он всегда был на втором этаже. Вывели полковника. Я ему говорю: ваш телефон заблокирован, тот что я вынесла. Я вас очень прошу, дайте мне второй телефон, какой-нибудь. Они вам звонят и не могут дозвониться. Полковник говорит: у меня все нормально, ничего не заблокирован. Я ему говорю: я вас очень прошу, вы с одного на второй позвоните, может в самом деле заблокирован?
Он со мной прошелся на первый этаж, посадил меня на стул, сам рядом сел. Перезванивает, в самом деле у него не работает телефон. Он меня спрашивает: а где ты это услышала? Я говорю: я по радио случайно услышала.
И что я заметила, третьего числа, я многих уже не видела. Их уже не было. С первого по третье они ходили без масок, я многих запомнила. Я не знаю, куда они делись, может на крыше засели, но факт тот,что многих уже не было. Поисчезали куда-то...
Вопрос: А про наркоманов?
Л.Мамитова: Не было, я же ходила туда. Полковник мне так и сказал: вот увидишь, потом скажут, что мы наркоманы были, насильники. Спрашивает: ты кого-нибудь здесь видишь наркоманов? Я говорю: я не вижу.