Билл Мюррей,
исполнитель роли Дона в "Сломанных цветах":
- Джармуш - суперклассный режиссер. Мы снимали каждый день в новой обстановке, но этот парень с иглами вместо волос был всегда в порядке - собран и готов к работе. У нас с ним одно увлечение - красивые женщины, и постоянно быть рядом с Шарон Стоун, Джулией Дельпи и другими красотками было счастьем. Красивые актрисы - одна из привилегий нашей профессии, вот Джим (Джармуш) подтвердит. А мне оставалось просто расслабиться и получать удовольствие. Мой герой Дон - он ведь вообще не действует, и у него почти нет слов, он просто реагирует на окружающее - и все. Я в каждом кадре всему радостно удивлялся, а так как глаза - зеркало души, то это изумление видно зрителю - вот и все. Но вообще заниматься этим делом в течение шести недель подряд с четырьмя разными актрисами - это очень напряжно. Тут, ей богу, захочешь вместо этого отработать недельки две на трапеции под куполом цирка - такое же ощущение.
| премьера |
Для тех, кто знает предыдущие ленты самого независимого из американских независимых, "Сломанные цветы" станут неожиданностью. Но это не более чем возврат к истокам - к тому комическому и одновременно грустному, предельно детализированному "воспеванию банальности", которое и принесло Джиму Джармушу первую славу.
И приглашение великолепного шоумена Билла Мюррея на главную роль - это попадание в десятку: фирменно отстраненное, меланхолическое выражение лица Мюррея, характерное почти для всех его ролей, здесь идеально соответствует столь же объективистскому, хотя и лукавому режиссерскому стилю.
Занятно теперь вспомнить, что Мюррей начинал с чисто коммерческого "мэйнстрима", с фильмов типа "Охотников за привидениями" или "Маленького магазинчика ужасов". Теперь он все чаще, не меняя брюзгливого выражения лица, участвует в независимых (и потому не обещающих больших гонораров) проектах. В последние годы мы видели его у Софии Копполы в "Трудностях перевода", потом у Джармуша в прелестных зарисовках "Кофе и сигареты", и вот снова у Джармуша, в этой картине с обманчиво мелодраматическим названием.
Он здесь в роли Дона Джонстона, стареющего бонвивана и Дон Жуана, который полысел, но не повзрослел. Однажды, когда от него ушла очередная любовница Шерри, он получил письмо в розовом конверте, где отправительница утверждает, что у нее от Джонстона девятнадцатилетний сын, и что ему позарез хочется увидеть непутевого папу. Кто она, в письме не говорится. И вот, не вставая с дивана, Дон лениво перебирает в памяти всех своих женщин - кто бы это мог быть? Казалось бы, существует телефонная связь - можно всех обзвонить. Но наш герой вместе с соседом Уинстоном, сыщиком-любителем, покидает свой диван и отправляется в путешествие по стране, чтобы навестить любовниц по очереди. Это единственная чисто кинематографическая натяжка в картине - без нее не было бы фильма.
Подозреваемых четверо, что дает Мюррею случай сыграть в дуэте с такими актрисами, как Шарон Стоун, Джессика Ланг, Фрэнсис Конрой и Тильда Суинтон. А значит, зрителей ждут четыре упоительные новеллы о давних и уже отгоревших страстях. Но это прежде всего монофильм, бенефис Мюррея - он единственный не сходит с экрана ни на миг. Это его путешествие.
В каком-то смысле перед нами подобие "дорожного фильма", старейшего и любимейшего голливудского жанра. А в пересказе получается типовая голливудская комедия. Но ее поставил Джим Джармуш, и это все равно независимое кино. Там не будет хэппи-энда, и сама интрига не получит внятного разрешения. Тот, кто заинтригован завязкой картины и нетерпеливо ждет ответа на животрепещущие вопросы, будет разочарован. Меланхолическое выражение лица Мюррея не изменится. И что путного он извлечет из своей одиссеи, мы не узнаем. Джармуш верен своему обычному скепсису: он мало верит в излечение людей и не относит себя к убежденным оптимистам.
Совершенно неважно, от кого этот сын. Это путешествие, которое Дон Джонстон совершает к самому себе. Так наш Обломов из романа Гончарова побарахтался немного и опять улегся на свой диван - так привычнее и удобнее.
В начальных титрах Джармуш посвящает свой фильм французскому режиссеру, актеру и писателю Жану Юсташу, который умер в 1981 году в возрасте 42 лет, не дожив до "своего времени". Он действительно опередил события, задолго до своих последователей Катрин Брейя, Филиппа Гарреля или Клер Дени предложив в кино новый уровень откровенности и жестокой честности в показе человеческих отношений, в том числе и сексуальных. Его картина 1973 года "Мать и шлюха" осталась едва ли не единственной, получившей мировую известность, но в узких "артхаусных" кругах, и менее всего - в самой Франции.
На фестивале в Канне, где состоялась премьера "Сломанных цветов", Джармуша спросили о мотивах такого посвящения. "Есть несколько причин, - ответил он. - Не то чтобы он повлиял на меня как на режиссера - наш фильм стилистически совсем другой. Просто его "Мать и шлюха" - одна из самых красивых картин о некоммуникабельности между женщиной и мужчиной, а это и моя тема. Когда я писал сценарий, его фотография висела над моим столом. Та, что была напечатана рядом с его некрологом в "Нью-Йорк таймс". Я писал сценарий - а он как бы присутствовал при этом, и это было для меня важно. Дело в том, что Юсташ был всегда предельно честен по отношению к себе и к тому, что он хотел сказать своим кино. В нем было то, что я хотел бы видеть в себе, - способность делать фильм независимо от рынка или чьих-то ожиданий, стремясь выразить нечто в присущем тебе стиле. Именно это я всегда считал самым важным".
Джармуша можно было бы, как Антониони, назвать певцом некоммуникабельности, но в иное время и в совсем ином стиле - уже обогащенном опытом постмодернизма и трэш-культуры. Он учился литературе в Колумбийском университете, затем учился кино в Парижской синематеке, и за каждым его фильмом стоят богатая эрудиция и фундаментальные знания. И еще он упрям. Он один из немногих американских "леваков", которые не сломались, не купились на соблазны коммерции и строго блюдут репутацию независимых. Его картины более знамениты и любимы в Европе, чем в Америке, и в этом смысле он тоже близок Юсташу, чьи картины более известны в Америке и совсем забыты в родной Франции.
Свое новое путешествие Джармуш расцветил странными, забавными, гротескными или абсурдными бытовыми деталями, почему-то напоминающими об опыте ранней немой комедии, а также импровизациями эфиопского джазового музыканта Мулату Астатке - такими же меланхолическими, почти монотонными и не имеющими ни драматических кульминаций, ни умиротворяющего финала, как и сама эта картина. Вы уходите из кинотеатра слегка голодным, жалея, что все уже кончилось, - как после изысканного ужина, где так и не дали ни кофе, ни сигарет.