Российская газета | Какая роль в программах уничтожения химического оружия принадлежит вашему институту?
Виктор Петрунин | Прежде всего мы ответственны за разработку технологий уничтожения оружия. Для всех семи объектов - и того, что уже действует в Горном, и тех, что еще только проектируются и строятся. Наша роль проявляется в том, чтобы выдавать для проектных организаций исходные данные. Этому, как вы понимаете, предшествует серьезная научно-исследовательская работа.
РГ | Вы разрабатываете технологии до стадии передачи их проектным организациям?
Петрунин | Да. Проектным и еще конструкторским - в тех случаях, когда требуется определенная техника, в том числе приборы, установки. Но и на этом дело не заканчивается. Мы сопровождаем само проектирование, консультируем на стадии строительства. Затем, когда наступает момент пуска, участвуем в пуско-наладочных работах.
РГ | Считается, что выбор технологий УХО происходил на конкурсной основе. Но откуда взяться конкурентам, если ГосНИИОХТ в силу известных причин был и остается монополистом...
Петрунин | Говорить о нас как о монополистах - это, наверное, чересчур. Но по возможностям с нами действительно мало кто может сравниться. Мы сами рассмотрели около 50 разных технологий и отдельных предложений...
РГ | Исходивших от ваших же сотрудников?
Петрунин | Не только. Тогда этот вопрос находился в ведении минобороны. Был объявлен открытый конкурс. В конкурсе приняли участие около десятка научных организаций, выступивших со своими предложениями, но прошли в итоге наши предложения.
РГ | По каким критериям производилась оценка? Безопасность, экономичность? Как их можно проранжировать?
Петрунин | Достаточно просто. Ко всем технологиям есть известные требования Конвенции о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении. Там сказано, что каждая страна при создании технологий и объектов УХО будет отдавать наивысший приоритет безопасности людей и окружающей среды. Слово "экология" в конвенции не упоминается, хотя все сказано предельно четко. Это наивысший приоритет. Он и ставится во главу угла при разработке технологий. Разумеется, надо обладать определенным опытом работы с такого вида оружием, чтобы предлагать приемлемые варианты - с точки зрения безопасности и по всем прочим технико-экономическим показателям. Ведь объемы финансирования очень существенны. Так что этот фактор тоже учитывается, но я бы поставил его на второе место. Словом, должны быть грамотное техническое решение и его экономическая приемлемость.
РГ | О приоритете сугубо национальных методов и разработок речь напрямую не шла?
Петрунин | Этого не было. Более того, в 1996 году американцы предложили совместный эксперимент - чтобы мы своими методами показали, как уничтожаются американские вещества. С этой целью двадцать наших специалистов были приглашены в США и прямо в лабораториях исследовательского центра Эджвуд проводили эксперимент. Его оценивала международная комиссия...
РГ | И наши ОВ там тоже уничтожались?
Петрунин | Нет, только американские - аналоги наших. Американский зарин и американский же Ви-икс. Эксперимент показал вполне удовлетворительные результаты - так его оценили и американцы, и смешанная комиссия, в которую входили известные западные ученые и крупные ученые из России. Не стоял вопрос, уступаем мы или превосходим. Стоял вопрос безопасности и технико-экономической приемлемости.
Мы предложили для оценки так называемую двухстадийную технологию. Исходили из того, что вещество уже на первой стадии должно быть полностью уничтожено - так, чтобы получались малотоксичные реакционные массы. А вторая стадия - чтобы гарантировать абсолютную полноту уничтожения.
РГ | Американцы то же самое за один прием делают?
Петрунин | Так нельзя сказать. Их технология основана на прямом сжигании. Что это значит? Вещество сначала извлекают из боеприпасов, собирают в большую емкость - скажем, четыре или девять кубометров (я называю реальные емкости, которые у них используются), а потом с помощью насосов подают в непрерывно работающую печь, и там все сжигается. Но это вовсе не значит, что в результате сжигания ничего не остается. Остаются окислы серы, азота, пятиокись фосфора. Все эти компоненты нельзя просто так выбрасывать в атмосферу, они подвергаются соответствующей очистке.
В чем еще особенность американского подхода? В непрерывном режиме работы. Если что-то случилось, например, с очистными сооружениями, продукты сжигания неизбежно окажутся в атмосфере. И мы узнаем об этом постфактум. Это особенность любого непрерывного процесса.
РГ | Производилось ли сопоставление затрат на уничтожение, скажем, тонны ОВ по нашей и американской технологиям?
Петрунин | Я могу сказать, что это примерно одно и то же - затраты сопоставимы. При этом хочу пояснить особенности нашего подхода. Мы уже на первой стадии уничтожаем боевое вещество химическим способом - в результате образуется малотоксичная смесь, которая в последующем идет на сжигание. В этой смеси уже нет ОВ как таковых, а только продукты переработки, реакционные массы третьего класса опасности, частично - второго.
РГ | Но зато объем того, что подлежит сжиганию, существенно возрастает в сравнении с начальными объемами собственно ОВ? Или я ошибаюсь?
Петрунин | Объем действительно увеличивается, ведь реагенты вносят свою долю. Но тут я бы хотел развеять одно заблуждение. Иногда думают, что если сожгли, то ничего и не остается - все улетело, испарилось. Ничего подобного! Ведь образуются продукты сжигания - в основном окислы, которые надо улавливать и осаждать. Для этого используются различные щелочные комбинации, а на выходе получаются соли. И вот этих солей - так же, как в нашем случае, в три-четыре раза больше, чем самого ОВ. Все, что сожгли, надо уловить. А для этого - присоединить молекулу кислорода, чтобы получить окислы. А потом, уже к окислам, - щелочи, чтобы получить соли. В результате количество отходов оказывается сопоставимым - что при непосредственном сжигании ОВ, что при нашем двухстадийном подходе.
РГ | Можно ли утверждать, что реакционные массы - товар с отрицательной стоимостью? Или какая-то часть может представлять коммерческую ценность?
Петрунин | Из всего перечня боевых ОВ в этом отношении представляет интерес только люизит. В нем есть мышьяк, который может иметь коммерческое использование. На большее мы не претендуем. Понимаем, что использовать другие продукты переработки ОВ в каких-то отраслях народного хозяйства можно только с особыми мерами предосторожности.
Пока один расснаряженный боеприпас по очень короткой трубе не ушел в дегазирующее вещество, другой в рабочую зону не поступит
РГ | Мышьяк можно получать лишь при том подходе к уничтожению люизита, который принят в России?
Петрунин | Не только. Просто в США ко времени вступления в силу конвенции по химическому оружию люизита практически уже не осталось. Собственно говоря, существует устойчивый спрос на особо чистый мышьяк. И тут надо иметь в виду, что уже сам факт перевода мышьяка в состав молекулы люизита является процедурой очистки - он избавляется от серосодержащих примесей. Поэтому технический мышьяк, который содержится в реакционных массах после гидролиза люизита, представляет собой ценное сырье. Это арсенид натрия и натрий-хлор в воде. Другими словами - мышьяковистая соль в воде. Последующая переработка может быть связана с электролизом, когда нужно выделить чистый мышьяк. Или - получить арсенид галия, который находит применение в современной опто- и микроэлектронике. Можно, конечно, использовать и окиси - так называемый белый мышьяк, сферы применения которого известны. У нас запасы люизита были сосредоточены в Горном и в Камбарке. В Горном с ним покончено.
РГ | А в Камбарке будет применяться та же технология, что и в Горном?
Петрунин | Инженерно они оформлены по-разному, но подход общий. Возможность получать мышьяк сохраняется и там, и там. Правда, в Горном все реакционные массы пойдут на электролиз, а получаемые в Камбарке будут перерабатываться в оксид мышьяка - это тоже товарный продукт.
РГ | Насколько оправданно утверждение, что чистый мышьяк, который получают из люизита, дороже золота?
Петрунин | Так и есть. Другое дело, что потребность в такого рода продуктах невелика. По России это сотни килограммов, в мире - может быть, несколько тонн.
РГ | Но вы допускаете, что рыночная конъюнктура может измениться в связи с бурным развитием электроники?
Петрунин | Не исключаю. Тем более, если принять в расчет большие ожидания, которые связывают с использованием солнечной энергии за счет преобразования ее на новых элементах.
РГ | Очень может быть, что среди ваших заказчиков окажется академик Алферов, который не расстается с мечтой создать высокоэффективные солнечные батареи на новой элементной базе.
Петрунин | Как знать! Но арсенид галия и впрямь дороже золота...
РГ | А кто выступает в качестве владельца этого добра? Кто будет рассматривать возможные коммерческие предложения?
Петрунин | Это собственность и прерогатива, безусловно, государства. И договариваться должна государственная структура, которой поручат это делать.
РГ | Что дороже с точки зрения необходимых затрат: производство одной тонны ОВ или ее безопасное уничтожение?
Петрунин | Когда сопоставляли, получается примерно одно и то же.
РГ | Включая операции с реакционными массами?
Петрунин | Разумеется. Считаем все до конечной стадии.
РГ | И какой вам представляется эта стадия? Например, в Горном?
Петрунин | В Горном мы получим товарную продукцию - из люизитных масс. То, что получилось там же в результате детоксикации иприта, будет просто сжигаться.
РГ | А какие основания имеют под собой разговоры о якобы планируемой закачке реакционных масс в подземные горизонты?
Петрунин | Упаси бог! Ничего подобного мы не планировали и никогда всерьез не рассматривали. Хотя предложения такие, я знаю, были. Но всерьез, повторяю, их даже не обсуждали.
РГ | На какой стадии проходят государственную экологическую экспертизу, как того требует закон, разрабатываемые вами технологии УХО? Представители "зеленого" движения, как известно, не перестают упрекать и даже обвинять вас в том, что делаете это формально, причем в самый последний момент - уже после фактического начала строительства объектов...
Петрунин | Давайте внесем ясность, что имеется в виду: собственно технология, ТЭО для проектирования определенного объекта или уже сам проект? Очень часто это путают, смешивают воедино, оттого и рождается непонимание. Как вы себе представляете экологическую экспертизу наших технологий без привязки к ее воплощению в конкретном объекте? Ведь технология уничтожения иприта и люизита - это одна технология. Первый объект, где она воплощена, не только построен, прошел все необходимые экспертизы и, что бы ни говорили, выполнил поставленную перед ним задачу уничтожения ОВ.
Наши предложения для Камбарки, технологии для Марадыковского, Почепа тоже прошли или проходят необходимые экспертизы и согласования. И не на стадии рабочего проектирования, а еще на уровне ТЭО. Хотя объекты наши, по сути, единичны - и пока вы не увидите всего, что называется, в привязке к конкретным условиям, к инженерным решениям, весьма проблематично проводить экспертизы и выдавать заключения. Потому что вопросов к разработчикам, было бы желание, на этом этапе можно напридумывать сколько угодно. И на них не всегда можно ответить, пока не готово ТЭО, а нередко и до тех пор, пока не закончено рабочее проектирование. На мой взгляд, совершенно бессмысленно передавать что-либо на экологическую экспертизу раньше, чем на стадии ТЭО.
РГ | А местные активисты, представители общественных организаций воспринимают такую позицию как нежелание вступать с ними в диалог. Об этом постоянно говорит и доктор наук Лев Федоров, президент союза "За химическую безопасность"...
Петрунин | От диалога мы никогда не отказываемся. И никакой личной неприязни, в том числе к Федорову, поверьте, не испытываю. Хотя многие его оценки на деле оказываются сильно искаженными. Про Горный что только ни писали, но там уже завершают работу, и не зафиксировано ни одного случая, чтобы тот же люизит был обнаружен в пределах санитарно-защитной зоны. Хотя по нормативным документам в определенных концентрациях это допускалось...
РГ | Оппоненты на это отвечают, что у вас просто нет таких чувствительных приборов, которые бы фиксировали концентрации ОВ на уровне санитарно-гигиенических норм...
Петрунин | Это неправда. У нас есть, во-первых, непрерывно действующие приборы, причем двух типов. Один - определяет на уровне предельно допустимых концентраций. А нормы наши утверждены главным государственным санитарным врачом России, и все они соблюдаются. Так вот под эти нормы есть непрерывно действующие приборы - те, которые работают в производственных помещениях. Они двух типов: один срабатывает на предельно допустимую, то есть неопасную концентрацию - на десятую-одиннадцатую минуту включается. Второй рассчитан на опасную ситуацию и срабатывает на третью секунду - по сути автоматическое объявление тревоги.
РГ | Это наши разработки или, как сообщалось, используете финские приборы?
Петрунин | Финские тоже есть, но они предназначены для других целей и непосредственно на наших объектах не используются. Их применяют на базах хранения.
РГ | А что вкладывается в понятие "средства безопасного ведения процесса"?
Петрунин | Сейчас мы это немного по-другому называем, но вообще это вся система обеспечения промышленной безопасности. Тут целая группа вопросов: контроль внутри производственных помещений соответствующими приборами, контроль всех выбросов, контроль на уровне санитарно-защитной зоны, контроль в так называемой зоне защитных мероприятий.
РГ | Словом, не принимаете упреков в неспособности контролировать ситуацию на территории, прилегающей к объектам УХО?
Петрунин | Для них нет никаких оснований. Ведь помимо всего прочего мы ведем еще и химический анализ хроматографическим методом. Он позволяет обнаружить, вообще говоря, любую мыслимую концентрацию. Делаем в год до 80 тысяч таких анализов! Мало того - на действующих объектах есть еще и лаборатория государственного санитарного надзора, она тоже проводит непрерывный анализ. Может, по количеству проб и реже, чем мы, зато совершенно независимо. Их задача - контролировать, правильно ли мы определяем.
РГ | Наши арсеналы боевых ОВ и объекты УХО, в отличие от США, находятся в непосредственной близости от населенных пунктов, утверждают представители общественных организаций. Как обеспечивается защита этих поселений на случай нештатных ситуаций, в том числе стихийных бедствий - тех же наводнений, ураганов?
Петрунин | Наводнение в степи, где расположены объекты Горного, мне как-то трудно представить...
РГ | А на объекте в Марадыковском? Ведь где-то рядом Вятка протекает...
Петрунин | Ну, не совсем рядом. До реки там достаточно далеко. И честно сказать, не вижу, как она может повредить нашим технологиям и помешать работе объекта. Во всех наших технологиях, с расчетом на нештатную ситуацию, заложено такое понятие, как дискретность. Это значит, что в каждый конкретный отрезок времени мы работаем со строго ограниченным количеством отравляющих веществ - ровно с тем, что есть в одном боеприпасе. Технологическая цепочка так организована, что пока один расснаряженный боеприпас по очень короткой трубе не ушел в дегазирующее вещество, другой в рабочую зону не поступит.
РГ | Но ведь всегда хочется ускорить процесс - из самых лучших побуждений...
Петрунин | Понимаю. Но если установлена технологией норма - 30 боеприпасов в час - она строго соблюдается. Работают, как правило, две-три технологические линии. Но это все равно максимум три одновременно вскрытых боеприпаса. Не девять кубометров ОВ, как у американцев...
РГ | Вы говорите сейчас о методе каталитической детоксикации, который будет использоваться на объекте в Марадыковском, где складированы главным образом авиационные бомбы, снаряженные Ви-икс?
Петрунин | Да. А в Горном боеприпасов не было. Там ОВ хранились только в бочках и цистернах. И в Камбарке тоже - только цистерны. На первых двух объектах нами применен метод гидролиза. Это касается иприта, люизита, иприт-люизитных смесей в Горном, где мы основные работы закончили, и люизита в Камбарке, где только начинаем.
А в Марадыковском находятся в основном 500-килограммовые авиабомбы с Ви-икс. И процедура уничтожения выглядит следующим образом. Боеприпас поступает в производственный корпус, дальше он попадает в кабину, где производится развинчивание пробки. Не сверление, а именно вывинчивание. В каждой бомбе есть так называемое прессоналивное очко. Оно герметично закрыто специальной пробкой. Так вот эта пробка отвинчивается и извлекается. В отверстие заливается определенное количество специального катилизатора...
РГ | Не просто вода?
Петрунин | Вода, но с некоторыми добавками...
РГ | Детализировать, какими именно, вы не хотите, потому что это ноу-хау? И американцы об этом не знают?
Петрунин | Ну почему? Может, и знают. У них есть неплохие химики. Просто не говорят. И мы не говорим. Хотя у них тоже Ви-икс хранится - правда, не в изделиях, как у нас, а в однотонных контейнерах по 600 килограммов. Этот Ви-икс они уничтожают тоже добавлением жидкости, в которой есть свои реагенты...
Но вернемся к нашей технологии. Залили воду со специальными добавками и также герметично закрыли - но не прежней пробкой, а другой, с особой маркировкой. На место вскрытия наносится специальное индикаторное покрытие. Затем изделие перемещается в другую камеру, где выдерживается в вакууме, чтобы убедиться в герметичности, что нет никаких утечек - даже на газообразном, молекуляром уровне. Ведь в боеприпасе, куда залиты реагенты, началась каталитическая реакция. Поэтому и выдерживаем под вакуумом - в зависимости от определенных условий 45 минут или час. После чего индикаторные покрытия визуально осматриваются: если произошло даже минимальное проникновение, даже хотя бы паров, - покрытия меняют начальную окраску. А изделие заворачивают на второй круг для доработки...
Объясняю я очень упрощенно, а на деле там все отработано до мельчайших тонкостей - предусмотрена целая цепочка мер, обеспечивающих безопасность. Проверенный боеприпас удаляется на хранение - примерно на три месяца. А потом возвращается в тот же корпус для извлечения реакционной массы. К тому времени она уже не токсична, но тем не менее извлекают ее со всеми предосторожностями. Для этого корпус рассверливают, и все из него извлекают, попутно разбавляя водой, - это необходимо для последующей процедуры сжигания.
РГ | Хочу уточнить: это именно та технология, которая предусмотрена для ликвидации 500-килограммовых авиабомб, начиненных Ви-икс?
Петрунин | Да. И будет запущена в промышленном масштабе уже в будущем году.
РГ | Таким образом, можно сказать, что базовые технологии каталитической детоксикации запасов химического оружия в Марадыковском и Щучьем уже отработаны, и на других вводимых объектах особых разночтений не будет - только их привязка к специфике арсеналов?
Петрунин | В общем, да. В Кизнере - примерно так же, как в Щучьем. А в Леонидовке и Почепе - примерно как в Марадыковском. Свои особенности будут, но принципиальные подходы общие.
РГ | Не секрет, что многие сотрудники ГосНИИОХТа и тех организаций, что были до него, за свою прежнюю деятельность удостоены высоких званий и государственных наград. А как оценивает Родина нынешние заботы вашего коллектива по реализации национальной программы УХО?
Петрунин | За ввод объекта в Горном наградили большую группу наших специалистов. В том числе и меня - орденом Почета.
РГ | Но интерьеры вашего института, не хочу обидеть, благополучием не блещут. На фоне других, кто в последнее время разбогател, вы очень скромно выглядите. Никак не упрекнешь, что средства не в Камбарку, не в Щучье и не в Горный пошли, а их тут, в Москве, "осваивают"...
Петрунин | Вам виднее. Но что правда, то правда: нас финансируют только по минимуму.
РГ | Может, было бы полезно день "открытых дверей" устроить и пригласить активистов-экологов из тех мест, где строите объекты? Пусть сами убедятся, что их новые школы и поликлиники выглядят гораздо респектабельнее, чем единственный в своем роде столичный НИИ...
Петрунин | Подумаем над этим предложением. Но объекты, что мы строим, действительно выглядят шикарно.
РГ | Обеспечение процесса УХО, как вы сказали, главная задача ГосНИИОХТа. Но не единственная? Чем еще вы занимаетесь?
Петрунин | Лекарствами. Вот на этом деле пытаемся разбогатеть и интерьеры наши подправить.
Ученые ГосНИИОХТа призывают определиться в терминах
| компетентно |
Когда встает вопрос, почему в нашей стране выбран тот, а не другой подход к ликвидации существующих запасов боевой химии, необходимо уяснить разницу между тем, что принято называть "методами детоксикации отравляющего вещества" и собственно "технологиями уничтожения химического оружия".
Методов детоксикации, разъяснили корреспонденту "РГ" в ГосНИИОХТе, существует много, поскольку для этого нужно лишь изменить молекулу отравляющего вещества. Такого эффекта можно добиться методом сжигания, термического разложения в плазме, за счет реакции в жидкой и газовой фазе, а также другими способами. Но вот что важно понимать: изменить молекулу ОВ - это даже не половина и не четверть дела! Собственно, процедура или, как говорят специалисты, "узел детоксикации" - это приблизительно один процент от того, что представляет собой весь объект по уничтожению химического оружия. Неотъемлемые составные части такого комплекса - системы переработки отходов, улавливания выбросов, системы безопасности, инфраструктурное обеспечение. И потому создание промышленной технологии есть не что иное, как разработка этих самых остальных 99 процентов, поскольку они будут разными для каждого метода детоксикации.
В России в соответствии с Федеральным законом "Об уничтожении химического оружия" (N76-ФЗ от 2 мая 1997 года) выбор технологий должен осуществляться на конкурсной основе. Первый такой конкурс, считают в ГосНИИОХТе, был проведен еще до выхода закона - в 1995 году. На нем рассматривались альтернативные подходы к уничтожению химического оружия на основе фосфорорганических ОВ (это главным образом вещества нервно-паралитического действия - зарин, зоман, V-газы).
По итогам конкурсной оценки к промышленной реализации были рекомендованы: двухстадийная технология, термический метод (рабочее название "мартен") и в качестве резервного варианта - одностадийная технология уничтожения фосфорорганических ОВ непосредственно в корпусах боеприпасов (по-другому - "технология каталитического разложения").
К настоящему времени предложенная специалистами ГосНИИОХТа двухстадийная технология прошла этап экологической экспертизы ТЭО для всех, кроме Кизнера, объектов с фосфорорганическими ОВ - Щучье, Марадыковский, Леонидовка, Почеп. Технико-экономическое обоснование для Кизнера сейчас разрабатывается. А в Щучьем уже ведется строительство объекта по этой технологии.
Термический метод - "мартен", оказавшийся вторым в конкурсном рейтинге, вопреки ожиданиям дальнейшего развития не получил из-за большой энергоемкости технологического процесса.
А вот то, что в 1995 году было названо "резервным вариантом", теперь выходит на передний план. Технология каталитического разложения фосфорорганических ОВ внутри боеприпасов все это время дорабатывалась, совершенствовалась, прошла все стадии необходимых экспертиз и проверок и достигла той стадии, когда уже рассматриваются планы ее применения на конкретных объектах для определенных видов оружия. Как уверяют разработчики, уникальность технологии в том, что отравляющее вещество не требуется извлекать из корпуса боеприпаса - отпадает надобность в расснаряжении и передачи ОВ по технологическим линиям (что представляет собой определенную опасность при уничтожении химического оружия).
Технологию каталитического разложения эксперты аттестуют как существенно более безопасную, чем все другие технологии, в которых ОВ извлекается из корпусов боеприпасов.
| а как у них? |
В отношении фосфорорганических отравляющих веществ (зарин, зоман, Ви-икс) в США принят как приоритетный и применяется в настоящее время метод сжигания. Он предварительно был отработан на действующем заводе (атолл Джонстон в Тихом океане) на трех видах ОВ (зарин, Ви-икс, иприт).
За время уничтожения химоружия в США, по их же собственным источникам, отмечено более 50 случаев утечки компонентов боевых отравляющих веществ. Катастрофических последствий, к счастью, это ни разу не вызвало, но каждый такой факт тщательно расследовался.
Публикацию подготовил Александр Емельяненков